Невеста появилась очень скоро – православная, знатного рода, юная княжна Елена Глинская, родная племянница все еще прозябавшего в тюрьме Михаила. О побудительных мотивах Василия не стоит долго ломать голову: портрет Елены давным-давно реконстурирован по черепу в строгом соответствии с методом профессора Герасимова. Штучная была красавица…
Свадьбу играли торжественно, со всем размахом. Пожилой государь, без сомнения, к юной жене воспылал не на шутку, поскольку (за отсутствием в те времена пластических хирургов), дабы выглядеть моложе, совершил беспрецедентный по тем временам поступок: сбрил бороду.
Дело даже не в том, что это противоречило исконным русским обычаям. Исторической точности ради разрешите доложить: в те времена со «скоблеными рылами» щеголяли исключительно гомосексуалисты – да простят меня ревнители тезиса о Святой Руси, но этой публики и тогда имелось изрядное количество (нет, понятно, конечно, что эту заразу к нам занесли с богопротивного Запада, кто бы сомневался!).
Елена Глинская
Михайлу Глинского держать в тюрьме и далее было теперь как-то неудобно – царский родственник как-никак. Его выпустили, пожаловали кое-какое движимое и недвижимое имущество, душевно попросили более не изменять и даже пригласили ко двору. Неизвестно, что там думал Глинский, но более он и в самом деле не изменял – видимо, на старости лет решил остепениться. Двенадцатилетний срок на нарах – это, знаете ли, способствует устранению излишней шустрости в таких делах.
А наследника все не было – хотя Василий наверняка прилагал к этому все усилия. Год, два три… Наследник не рождается. Венценосная супружеская пара принялась ездить по монастырям, усердно молиться о даровании дитяти…
Тем временем по Руси поползли слухи, что Соломония, попав под монашеский плат уже беременной, в монастыре родила-таки ребенка мужского пола – и отдала его кому-то верному на воспитание. Легенда эта окажется удивительно долгой и живучей. Уже в двадцатом веке ее вновь пустят в широкий оборот – когда, вскрыв предполагаемую могилу ребеночка, найдут там богато одетую деревянную куклу. Возникнет даже красивая легенда о том, что ребенок не умер во младенчестве, а вырос, возмужал – и будто бы все зверства, все репрессии Ивана Грозного исключительно на том и основаны, что он много лет охотился за опаснейшим для себя конкурентом…
Увы, версия эта аргументирована весьма слабо, поэтому всерьез и подробно я ее рассматривать не буду при всей ее романтической красивости. Лично мне представляется крайне маловероятным, что более двадцати лет царица не беременела, а потом вдруг – нате вам… Или «виновником торжества» был вовсе не законный муж Василий Иоаннович? Тоже плохо верится, чтобы пожилая уже женщина, угодив в монастырь, практически тут же стала крутить романы… Гораздо более вероятно другое объяснение: видя бездетность государя, кто-то из хитроумных бояр готовил «чудесным образом родившегося» наследника, распускал слухи о его рождении, быть может, и приготовил какого -то левого младенчика, чтобы потом объявить его законным, а себя – борцом за права «государева сына». Не столь уж необычный поворот сюжета, сдается мне… Но истину уже не установить.
Итак, молодая царица никак не могла забеременеть: богомолья, щедрые пожертвования монастырям… Государю Василию Иоанновичу остается только посочувствовать: нелегко ему было…
И вот 25 августа 1530 г. – радость превеликая на Руси! Сын у государя родился!!!
По всей земле – колокола, колокола, колокола –
Царица сына родила!
Царица сына родила – какое счастье!
Царица сына родила – и в одночасье
Царь людям выкатил вино и выдал платья,
И всем бросали серебро царевы братья…
Я не помню автора этих строк, но они, наверное, удивительно точно передают воцарившуюся тогда радость. Наверняка именно так и было: и колокола всех церквей остервенело молотили, и палили пушки, и в толпу летело серебро…
Младенца окрестили, не особенно и мудрствуя – Иваном.
Рождение будущего тирана и кровопивца было отмечено всевозможными жуткими предзнаменованиями. В ночь с 24 на 25 августа, когда молодая царица корчилась в родовых схватках, небо над Москвой заволокли черные тучи.
Молнии небывалой яркости засверкали над столицей, гром небывалой силы катился по небу, там и сям вспыхнули пожары, в Спасском соборе сами собой набатным гулом гремели колокола – а колокол одной из московских церквей сорвался с колокольни, тяжко грянувшись оземь. Ветер ломал деревья и сносил хлипкие крыши, все до единого москвичи до утра тряслись от ужаса, и только сидевшие по закоулкам умные люди понимали, что к чему: кровопивец величайший рождается на свет!
Успокойтесь. На самом деле все это чушь. Все эти страшные сказочки о жутких знамениях появились гораздо позже – спустя даже не годы, а долгие десятилетия. Именно так в девяноста девяти случаях из ста со всевозможными пророчествами (как «черными», так и вполне благостными) дело и обстоит – когда начинаешь искать концы, выясняется, что эти якобы безошибочные, поразительные предсказания появились на свет черт-те сколько лет спустя после событий, которые якобы предвещали. Можно привести массу примеров, да что там, толстенную книгу написать в доказательство – но мне сейчас не до того…
Когда Ивану было три года, государь Василий отправился как-то на охоту, но вскоре пришлось вернуться – на бедре у него вскочила болячка, невеликая, с булавочную головку, но она росла, пухла, болела. Кто-то – вроде бы Михаил Глинский с двумя приглашенными им заграничными врачами – посоветовал лечить чирей вернейшим средством: прикладывать пшеничную муку с печеным луком и медом. Стали прикладывать. Нарыв еще более увеличился, потом прорвался, гной вытекал тазами. Когда царя повезли обратно в Москву, стоять он уже не мог. Дело обстояло настолько плохо, что Василий принялся писать завещание и готовиться к пострижению в монахи.
Постричься он успел. И успел составить завещание, по которому до совершеннолетия малолетнего Ивана «правительницей», лишенной, однако, всех и всяческих полномочий, должна была стать царица Елена – а вот реальная власть переходила к «опекунскому совету», в который вошли трое: тот самый боярин Шигона, что «увещевал» Соломонию, Михайла Глинский и некий Михаил Юрьев (человек, несомненно, родовитый, которому умирающий вполне доверял).
Царь умер… собственно говоря, уже не царь Василий Иоаннович, а смиренный инок Варлаам.
Очень быстро молодая вдова, царица Елена, завещание супруга, в той его части, что касалась опекунского совета, решительно похерила…
Глава четвертая. Елена Прекрасная
Как бы ни упрекали меня в излишне эмоциональном подходе к описываемым историческим событиям, в неуместных симпатиях и антипатиях, я, как тот оловянный солдатик, продолжаю стоять на своем. Во-первых, я, слава богу, не профессиональный историк. Мне можно. Во-вторых, только дебил не имеет симпатий и антипатий…
Так вот, Елена Глинская мне лично глубоко симпатична. И потому, что она была красавица. И потому, что она, как показывают последующие события, была не просто красивой куклой, а женщиной умной, энергичной и деятельной, отчего ее недолгое правление смело можно считать если не самым лучшим периодом в истории России, то уж и никак не самым худшим. И, наконец, еще и потому, что ее жизнь после смерти царя – готовый сюжет для увлекательного и грустного приключенческого романа, ни в чем не уступающего классическим образцам…
Так вот, у молодой (едва сравнялось двадцать пять годочков) овдовевшей красавицы очень быстро появился друг. Сердечный друг, я имею в виду. Это был князь Иван Овчина-Телепень-Оболенский, человек, во-первых, еще не старый, а во-вторых, ничуть не похожий на иных ничтожных фаворитов, известных только тем, что делили ложе с царственной дамой. Иван Оболенский к тому времени стал воеводой, отлично себя зарекомендовавшим в многочисленных военных кампаниях. Одним словом, не смазливый придворный хлыщ и не дворцовый интриган. Мужик крутой, сильный, уверенный в себе, с репутацией, выражаясь современным языком, боевого генерала – и, судя по последующим событиям, большим авторитетом в войсках.
Да, я и запамятовал… Елена была дочерью литовского магната Василия Львовича Глинского и Анны Якшич – дочери знатного сербского воеводы Стефана Якшича, а потому приходилась родственницей многим балканским знатным родам. Поскольку владетельные династии и знатные роды всегда находятся друг с другом в отдаленнейшем, но все же родстве, нельзя исключать, что по матери Иван Грозный был дальним родственником знаменитого Влада Цепеша, послужившего прототипом графа Дракулы, вампира. Разумеется, даже если так и есть, не нужно искать в этом обстоятельстве истоки «кровожадности» Грозного. Еще и оттого, что правитель Валахии Влад Дракула – такая же жертва «черной легенды», как Иван Грозный и полдюжины европейских королей вроде Ричарда III и Эдуарда II. По всей пресловутой «кровожадности» он значительно уступает «коллегам» по тому же трону. Двое валашских правителей, безусловно перещеголявшие Дракулу в зверствах, тем не менее именовались один Святым, другой Добрым. Поскольку лютовали, оставаясь православными, – а Влад Дракула имел неосторожность как-то перейти в католичество. Вот тут-то заинтересованные лица взвились на дыбы и быстренько состряпали страшную сказку о кровопийце Владе, который самого сатану перещеголял… Но это так, к слову.
Еще одна многозначительная и крайне интересная подробность. Женитьбе православного великого князя московского Василия и православной княжны Елены пыталась воспрепятствовать, как могла… Константинопольская православная патриархия. Она категорически отказалась благословить брак, когда он все же состоялся.
Причины лежали на поверхности и были самыми шкурными. После взятия в 1453 г. турками-османами Константинополя Россия считалась преемницей Византии – особенно после брака Ивана III с Софьей Палеолог. Русская церковь, несмотря на провозглашенную независимость, признавала почетное «старшинство» Константинопольской патриархии – и не просто признавала, а регулярно подпитывала таковую внушительными суммами. Греческие иерархи обожали ездить в Москву за деньгами, при дворе великого князя постоянно околачивалось немалое число константинопольских церковных деятелей, беззастенчиво клянчивших монету (при том, что многие из этих деятелей преспокойно служили у турецкого султана дипломатами и «чиновниками для особых поручений»).
Ну, а теперь вся эта привыкшая к легким деньгам братия опасалась, что после того как русской царицей станет княжна, имеющая широкие родственные связи с сербскими и вообще балканскими знатными родами, финансовые потоки пойдут мимо Константинополя в Сербию, что заставит «царьградских греков» отказаться от привычных деликатесов и тонких вин. Дошло даже до того, что знаменитый греческий ученый монах Максим Грек (замешанный во множестве грязных интриг на территории Руси) накатал послание турецкому султану, склоняя его к войне с Московией. Султан оказался человеком умным и ради благосостояния Константинопольской патриархии войну затевать не стал…
Но вернемся к Елене и ее сердечному другу Ивану. В том, какие отношения их связывали, никто из окружающих и не сомневался – это было известно чуть ли не всем и каждому. Более того: злые языки уже тогда принялись с оглядкой твердить, что малолетний Иван, а то и его болезненный брат Юрий – дети вовсе не Василия, а как раз Оболенского. Оболенский еще до смерти великого князя был приближенным Василия – отец князя занимал при великокняжеском дворе немалые посты, а сам Иван во время свадьбы Василия и Елены исполнял одну из самых важных и почетных ролей в тогдашнем обряде. Так что для
Елены князь Иван был старым знакомцем, а не вынырнувшим неизвестно откуда искателем Удачи…
Насколько эти предположения справедливы, судить с уверенностью трудно. Самый сильный аргумент в пользу отцовства Оболенского – это обстоятельства семейной жизни великого князя. С первой женой он прожил двадцать лет, но детей не имел. Вторая забеременела только через три с лишним года после замужества. Так что подозрения есть, и сильные…
Вообще-то мне попадалось упоминание, будто «скрупулезные научные исследования останков» показали, что Василий был все же родным отцом Ивана, но это именно что упоминание, где не приведено никаких подробностей: ни названия научного учреждения, где якобы проводили исследования, ни города, где оно расположено (да и ни единой фамилии не названо).
Одним словом, история загадочная. К тому же надо учитывать, что на протяжении всего царствования династии Романовых ее замалчивали самым старательным образом. Опять-таки по вполне понятным мотивам. Единственное обоснование романовских прав на русский трон заключалось только в том, что их родственница когда-то была женой Ивана Грозного. Согласитесь, негусто. При том, что Романовых, как ни напрягай фантазию, нельзя отнести ни к Рюриковичам, ни к Гедиминовичам, ни к Чингизидам – худородны-с… Тут уж я ничего не в силах поделать с классической литвинской шляхетской спесью: в середине XV в., когда тот благородный рыцарь, дальними родственниками которого были мои предки, уже значился в серьезных документах Польского королевства, эти самые Романовы неизвестно где гусей пасли…
Короче говоря, все права Романовых на русский трон сводятся исключительно к тому, что Анастасия Романовна Захарьина-Кошкина была женой Грозного. Еще не Романова, обратите внимание! Романовы только от ее отца Романа и пошли, а до того такой фамилии не имелось… Так что
Романовым первым была крайне не выгодна правда о происхождении Грозного: ведь если он и в самом деле сын Оболенского, то и Романовы, получается… как бы не вполне кошерные самодержцы…
После рождения царевича Ивана Василий пожаловал Ивану Оболенскому весьма почетный придворный чин конюшего. К заведованию царскими конюшнями конюший уже не имел отношения – это был именно высокий придворный чин (точно так же граф Рошфор, конюший кардинала Ришелье, отнюдь не конюшнями ведал). В Московии того времени конюший обычно как раз и возглавлял боярскую думу.
Так что Елене не нужно было Ивана искать – он с самого начала был при дворе. Неизвестно, что там было до смерти Василия, но после таковой ни одна живая душа уже не сомневалась в том, какие отношения связывают красавицу-вдову и лихого воеводу.
Опекунский совет, назначенный Василием, как-то незаметно не то чтобы самоликвидировался – просто-напросто правительница вела себя так, словно о его существовании и не слыхивала. А рядом был князь Оболенский, ничуть не похожий на интеллигента-неврастеника…
Вот только не следует думать, будто он своей венценосной подругой вертел, как хотел. Все, что нам известно о том времени, позволяет судить, что главную роль играла как раз Елена – как впоследствии Екатерина II в отношениях с Потемкиным.
Опекунский совет еще и оттого оказался неспособен бороться за свои права, что он и боярской думе пришелся не по нраву: мол, почто такая честь только троим, а не всему боярскому сословию? Да и кто они такие? Один Шигона еще более-менее солидный человек, настоящий боярин. Глинский – фигура мутная, «инородец», а Михаил Юрьев-Захарьин – худороден…
Одним словом, пока судили-рядили, Елена быстренько взяла реальные рычаги управления в свои руки. Но тут, после многих десятилетий спокойной жизни, вновь замаячило мурло прежних, стародавних княжеских усобиц…
Оба родных брата покойного Василия, младшенькие – князь Юрий Дмитровский и князь Андрей Старицкий – были уже немолоды, но и не старые развалины. И оба прекрасно помнили о старых традициях, когда князю наследовал никакой не сын, а именно что брат. Тем более что Ивану Васильевичу было всего-то три годочка, а маменька у него опять-таки не русская боярыня, а инородка…
В воздухе явственно запахло кровью. Юрий еще совсем недавно, когда был жив Василий, откровенно бунтовал, с помощью татар захватив Рязань и еще несколько городов, – так что дело пришлось улаживать долго, крестом и пестом. Василий предусмотрительно запрещал ему жениться, чтобы не появились на свет новые претенденты – но сейчас, по мнению Юрия, настало время все переиграть…
Есть сведения, что он втихомолку вступил в сговор с боярским родом Шуйских (без которых на Руси не обходилась ни одна смута ни тогда, ни потом), однако Елена отреагировала моментально. Не прошло и недели после смерти Василия, как Юрия приземлили в тюрьме, где он по какому-то совпадению очень быстро и помер. Согласно одним источникам, ему как-то забыли приносить еду и питье, по другим – надели вдобавок «шляпу железну». Судя по некоторым данным, это был не русский аналог «железной маски», а этакий колпак весом в двадцать-тридцать килограммов, весьма неблаготворно действовавший на организм…
Очень быстро настала очередь и Андрея Старицкого. Некий И. Мусский сочинил книгу «Сто великих диктаторов», где в разделе, отведенном Ивану Грозному, старательно собрал все дурацкие побасенки. О Старицком же написал со слезой: «Вскоре будет схвачен и замучен младший брат покойного Василия Андрей, смирный и робкий удельный князь». Вот так вот жил себе робкий тихоня, почитывал божественные книги и никого не обижал, а змея Ленка с хахалем Ванькой сцапали безвинного и замучили до смерти…
Ну что ж, посмотрим, как оно обстояло на самом деле, что успел наворотить этот кроткий ангел…
Ангелочек сей еще при жизни Василия увлеченно бунтовал на пару с братишкой Юрием. Именно Андрей со своей дружиной так увлекся, что ненароком захватил город Белоозеро – в котором, между прочим, хранилась великокняжеская казна. Изловив мятежного братца, Василий всерьез собирался его казнить – и отговорила его от этого только боярская дума при активном участии митрополита…
Ну, а теперь «ангелочек», когда Елена Глинская отказалась удовлетворить его просьбу об увеличении удельного княжества, демонстративно «затворился» в своих владениях и, что характерно, отказывался давать свои дружины на войну с Польшей. Напоминаю, регулярной армии тогда не было, и войско состояло исключительно из боярских дружин.