– Ого, – говорит он. – А моя машина давно не ездит. Наверное, можно было ее починить, но я этот момент упустил. Махнул рукой. Стоит теперь, ржавеет в гараже.
Он вздыхает, и она тоже. Солнце заходит за облако. Кусты сирени шумят от порывов ветра. На асфальте крутится пыль.
– Вон идет моя сестра, – говорит она. – Видите? Там, в конце аллеи. В бежевом плаще.
– Вы уходите?
– Да, мы сейчас пойдем. Там «Своя игра» начинается в пять.
– Я тоже иногда смотрю.
– Замечательно. Смотрите, у нас почти во всем совпадают вкусы. Моя сестра никогда не была замужем. У нее, правда, есть сын. Но он плохой человек. Он с нами почти не общается.
«В отца, наверное, пошел», – думает мужчина.
А вслух говорит:
– Как все это странно вообще.
– Странно, правда? – подхватывает женщина.
– Все не так, как кажется, – говорит мужчина.
– Да…
У них уже совсем нет времени. Сестра подходит по дорожке.
– Скажите, а мы еще встретимся?
– Я часто здесь бываю, – говорит она.
– Я хотел… я, честно говоря, хотел попросить у вас телефон. Вы рано встаете?
– В шесть утра, – говорит она. – Но я бы не хотела ждать вашего звонка. Я боюсь, что разволнуюсь и ночью спать не буду.
– Ладно, тогда я дам вам свой телефон, и вы сами позвоните мне. Когда захотите, мужчина поспешно достает из кармана блокнот, ручку и пишет свой телефон. Отдает женщине. – Просто позвоните, сегодня, завтра, послезавтра. Лучше вечером или утром, до половины седьмого.
– Я позвоню тогда, когда вы и думать про меня забудете.
– Только не ждите слишком долго.
– Я не буду слишком долго, – обещает она.
Он быстрым шагом уходит по дорожке направо, в гущу парка. Она пытается следить за ним взглядом, поворачивая голову, но там уж ничего не видно – только шелест молодых листьев, пляска солнечных зайчиков. Солнце вышло из-за тучи с другой стороны. Ветер налетает порывами, на ярких мелких лужицах рябь.
Карусель
Дымный, пустынный рабочий день. Вторник. Август.
По полуразрушенной детской площадке во дворе пятиэтажного дома слоняется девочка Маша. На вид ей лет шесть. Торчат белесые косички, острые лопатки и коленки.
Через три недели наступит осень, и они уедут в большой город Ленинград. Там Маша пойдет в школу. Ожидание подкрашивает мир, как смородиновый джем подкрашивает пустую кипяченую воду.
Маша садится на полуразрушенную карусель. Сидений нет, только гнутые железяки торчат с четырех сторон. Но карусель крутится. Ее можно раскрутить. Особенно хорошо получается, если кто-нибудь раскручивает карусель у самой оси. Вся трава там вытоптана.
Но Маша не катается. Она сидит на карусели и смотрит на свою тень – короткую, скорченную и блеклую, потому что и солнце не очень яркое.
И тут появляются Вика, Леша и Яна.
Вика – известная вредина. Она говорит тоненьким голоском, прищурившись. Она постоянно ссорится и ссорит других. У Вики два младших братика и одна сестренка. Вика уже два года просидела в первом классе. У Вики серые волосы, затянутые выцветшей резинкой, серые круглые глаза, пыльные ноги в рваных босоножках. Она любит заводить разговоры о том, кто сколько получает.
– Уйди отсюда! – заявляет Вика, только завидев Машу. – Ты не катаешься.
– Тут четыре места. Вам хватит.
– Нам лучше знать, хватит или не хватит. Сойди с этого сиденья.
Это единственное сиденье, на котором еще сохранилась доска, так что можно сидеть не боком на ручке, а прямо.
– Я тут сидела, никуда я не уйду, – говорит Маша.
– Тогда ты будешь нас катать! – нагло заявляет Лешка.
Лешка живет в бараке. Он плюется, курит и ругается матом. Маша однажды пробовала отговорить его от курения, даже принесла ему за это конфету. Но Лешка, конечно, ее обманул и снова закурил.
– Не буду я никого катать, – говорит Маша. – Я первая пришла.
– Зато нас трое, – говорит богатенькая Яна зловещим голосом.
Говорят, у Яны отец – бандит. Конечно, ведь как еще можно заработать столько денег?
Вика подходит к Маше поближе и начинает обзываться матом. Маша не сходит с места и все так же смотрит на свою блеклую скрюченную тень. Тень не двигается.
– Вика, плюнь ей в лицо, – говорит Яна. Вика подходит и пытается плюнуть.
Слюна попадает Маше на одежду. В лицо попасть не так-то просто. Маша сидит, наклонив голову, будто дремлет. Она не чувствует обиды. Почему, думает Маша, я должна что-то делать, думать, как-то реагировать? Сижу и сижу, как будто их нет. Так и буду сидеть.
– Вот сука! – говорит Лешка. – На нее плюют, а она не обращает внимания. Тебе мама так велела, да? Не обращать внимания, когда тебя дразнят?
Маша молчит, хотя сердце уже начало стучать быстрее. Интересно, почему, думает она. Ведь она твердо решила ничего не чувствовать.
– Я знаю, что надо сделать, – распоряжается богатенькая Яна тоном экспериментатора. – Вика, давай таскать ее за волосы.
«Ну-ну», – думает Маша и незаметно крепко вцепляется в железные гнутые трубки. Вика подходит совсем близко. Маша чувствует ее кисловатый запах.
– Притворяется, что спит! – говорит Вика своим противным голосочком и запускает руки в Машины косички, заплетенные мамой с утра.
Дергать за волосы Вика умеет, это сразу видно. Сначала она дергает слабо, почти незаметно, а потом начинает драть отдельные маленькие пряди – так больнее. Это уже не входит в Машины планы, и Маша начинает беспокоиться. «Интересно, – думает она, – если волосы выдрать, они потом обратно вырастут?» Ей уже не кажется такой хорошей эта идея – сидеть как ни в чем не бывало. К счастью, Вика уже разозлилась не на шутку и теперь хватается за все волосы сразу, пытаясь раскачать Машу и свалить ее с карусели. Это не больно, а свалить Машу у Вики никак не получается. Хоть Маша и младше, она гораздо крепче. Приходится Вике звать на помощь Лешку и Яну, но и это не помогает. Маша все так же сидит на карусели, сонно щурясь на своих мучителей.
– Она ничего не чувствует, – объявляет Вика наконец.
– Я знаю, что надо сделать, – говорит Лешка зловещим тоном. – Девочки, отойдите, а я раскручу ее так, что ей мало не покажется. И буду крутить, пока у нее башка не лопнет!
Тут Машкино сердце делает прыжок в пустоту. Но отступать поздно. Лешка уже влез в карусель и налегает на железную перекладину.
Машка закрывает глаза. Она знает, что это не поможет. Мимо мелькают и кружатся тени. Маша уговаривает себя не бояться. Сначала получается, потом не очень; в тот самый момент, когда страх начинает нарастать, наваливаться все сильнее, Маша вдруг понимает, что происходит: Лешка катает ее на карусели, ее одну!
– Ха-ха-ха! – громко говорит Машка, открывая глаза и вцепляясь покрепче в гнутые железяки. – Лешка катает меня на карусели, Лешка катает меня на карусели! Обманули дурака! На четыре кулака!
Карусель останавливается. Лешка вылезает. Вика и Яна переглядываются.
Маша поднимает голову.
Лешка стоит перед ней, весь исцарапанный, грязный и дикий.
Он упирает грязный указательный палец Маше в переносицу и, растягивая слова, гнусавит:
– Ты что… ссука гребаная… ты, блляаа, пожалеешь, ты, чмо…
Солнце выходит из за тучи, выходит из-за дома, выходит из-за башни тополя. Тени становятся четкими. Маша встает на ноги и со всей силы бьет Лешку в нос кулаком. Причем бьет не так, как обычно бьют неопытные девочки, а именно так, как надо: сильно, всем телом.
– Э-э-э-кк, – говорит Лешка тихо и садится на траву, закрывая лицо руками.
Кровь пузырится из-под его пальцев. Вика и Яна с визгом убегают звать на помощь. Маша идет домой другой дорогой.
Ей становится грустно. Здесь, в этом дворе на окраине маленького города, она прожила семь лет. Через три недели они переедут. Будут жить в Ленинграде. Нет, его же вчера переименовали: в Санкт-Петербурге. Проходя мимо куста жасмина, Маша вспоминает любимую песню маминой подруги:
«Боже, какими мы были наивными!
Как же мы молоды были тогда!»
Маша медленно поднимается по лестнице. Заходит в квартиру. Пахнет молочным супом. Через три недели в город, думает Маша. Через три недели.
Ты весною видел чудо
Ленка и Дема знакомы давно: скоро будет шесть лет. Их любовь успела пережить сто сорок серьезных ссор и столько же примирений.
Вот они идут утром к станции Красное село по пыльной дорожке через распаханное капустное поле. Идут и ссорятся в сто сорок первый раз.
– Нет, ты скажи, – настаивает Ленка, – а если бы все-таки выяснилось, что я беременна?
– Сделала бы аборт, – не унывает Дема.
– Ты так уверен?
– А что, рожать бы, что ли, стала?
– И стала бы!
– На какие шиши?
– На это не надо много денег! – кричит Ленка. – Моя сестра хочет третьего ребенка, потому что они с мужем любят друг друга, любят, тебе доступно вообще это слово?
– Солнце, не надо так горячиться, – Дема пробует обнять ее.
Ленка неприступно прижимает сумку к боку. Она вдруг перестает чувствовать, что идет с Демой под руку. Они взбираются на платформу. За платформой – сараи, внизу блестят рельсы, над ними завязывается мелкая зелень. Дема курит, Ленка молчит.
– На это не надо много денег! – кричит Ленка. – Моя сестра хочет третьего ребенка, потому что они с мужем любят друг друга, любят, тебе доступно вообще это слово?
– Солнце, не надо так горячиться, – Дема пробует обнять ее.
Ленка неприступно прижимает сумку к боку. Она вдруг перестает чувствовать, что идет с Демой под руку. Они взбираются на платформу. За платформой – сараи, внизу блестят рельсы, над ними завязывается мелкая зелень. Дема курит, Ленка молчит.
Тихо постукивая, подходит электричка.
– Знаешь, – говорит Лена наконец, – я вообще не хочу с тобой разговаривать.
– Солнце, – Дема разводит худыми руками, – нет проблем, не хочешь – не разговаривай.
– Все! – кричит Ленка и пытается сесть в другой, соседний вагон, но не успевает; в итоге они садятся в один и тот же вагон с разных концов. Следующая остановка – Скачки: электричка тихо катит по серо-зеленым полям и рощам, среди распаханных полей, облезлых дачных домиков, ангаров и самолетов, взлетающих в светлое небо.
Спустя час и еще десять минут Ленка толкает плечом входную дверь бизнес-центра на улице Восстания и вступает в совершенно иной мир. Здесь она – руководитель строительного проекта, даже нескольких проектов; молодой специалист с университетским дипломом, за год с небольшим сделавший несколько шагов вверх по карьерной лестнице. Ленка любит свою работу, любит и лифт, его тепло-серый алюминий, лоснящийся маленькими радугами. В лифте Ленка смотрится в зеркало и думает, что видит себя: небрежный, но элегантный пучок волос, несколько прядей челки, тонко подведенные брови, подбородок немного вперед.
Но на самом деле Ленка себя не видит.
И потом, на работе, все так же. Работа у Ленки нервная, но странным образом ее успокаивает. Ленка договаривается с представителями архитектора, после обеда успевает съездить на объект, вернуться и еще немного поработать над проектной документацией. Все же она находит время и на ерунду: около пяти часов, перекусывая чаем с булочкой, Ленка входит в ICQ и отправляет сообщение старому школьному другу со странной фамилией Землянин (не «Марсианин», а «Зема»).
Zema: Вы что, поссорились?
Lenusia: Да. Опять ©
Zema: Повод?
Lenusia: Дети
Zema: ты Бер.???
Lenusia: Упаси Господи!!!!
Lenusia: В смысле… ну ты понял
Zema:)))
Заземлившись таким вот образом, Ленка работает еще три часа и только потом отправляется домой.
Дема тоже весь день работает. Он – продавец в строительном магазине: смешивает краски для покупателей, раскладывает товар по полкам, стоит в проходе в своих резиновых тапках, облокотившись на смеситель, и болтает с промодевушками (тест-драйв новой дрели). Особенно ему нравится одна: смуглая, с длинными черными мелковолнистыми волосами. Сама девушка высокая, сантиметров на пять выше щупленького Демы.
– Зовут-то тебя как? – спрашивает он, проходя мимо.
– Кира, – слышит вслед.
На обратном пути Дема не забывает слегка коснуться Кириного предплечья своим собственным.
(«Это у меня такая фишка, – хвастает он иногда друзьям за пивом. – Называется у психологов «поставить якорь».)
На этот раз якорь получается просто мега: проскакивает искра статического электричества.
– Какая ты горячая! – вполголоса замечает Дема.
Остаток дня пролетает незаметно. Вечером Дема ждет Киру на проходной.
Ленка выходит из офисного здания, все так же прижимая сумочку к боку. Впереди – длинная дорога домой. Метро, потом электричка. Потом – пешком через поле к новостройкам. Затем – в лифте на двенадцатый этаж. Новостройка только называется новой: типовой дом сто тридцать седьмой серии (Ленка, специалист по недвижимости, знает цену своему дому). Так вот, лифт: в этом лифте нет никаких зеркал, но именно здесь Ленка отлично себя видит. Вот еле заметная надпись «Ленка дибилка» – ее давным-давно выцарапала пилкой для ногтей Ленкина подружка-неприятельница. Вот высохшая лужица в углу. Вот тусклая лампочка. В этом лифте Ленка однажды застряла, пришлось звонить спасателям. В другой раз ее притиснул к стенке пьяный сосед – большая удача, что в тот поздний час к старухе с шестого этажа вызывали скорую.
Здесь Ленка видит себя.
Вот и квартира. Ленка снимает туфли, проходит на кухню. Почему не жить тут вместе?! Трехкомнатная, а они тут вдвоем с мамой; и то мама вечно на даче, вот как сейчас. Чего еще надо этому уроду Деме?
В холодильнике пустота. Пельменей всего восемь. На ночь наедаться неполезно. Когда-нибудь он поймет, кого потерял. Это просто нонсенс, он ей явно не пара. И это вечное пиво, вечные подколки, вечные дружки, футбол. Институт не может закончить. Фигня какая-то. На фиг он ей сдался?
И главное, так еще оправдывается:
– Ну, я же пьяный был, сама понимаешь.
И сразу переходит к обвинениям:
– Не надо было пропускать таблетку.
Не надо было пропускать! И это – вместо слов утешения и сочувствия! Разве он поймет, чего она натерпелась?!
Нет, она, конечно, хочет детей.
Но…
Но детей хочет. А он что сегодня ей сказал?..
Ленкины мысли путаются. Бело-голубые пельмени всплывают со дна. Мутная вода кипит пузырями.
Она выкладывает пельмени на тарелку, съедает их и отправляется на балкон – пить чай и курить.
Карта двора внизу знакома до последней черточки, облизана взглядом: островки травы, качели и бельевые веревки. Пепел рассыпается в воздухе, не долетая до земли.
За Ленкиной спиной, в квартире, начинает звонить телефон. Она на секунду оборачивается, но не покидает балкона.
Телефон умолкает и тут же вступает мобильник в кармане халата. Но это не Демин звонок.
– Зема? – говорит Ленка, прикладывая трубку к уху.
– Яв твоем районе, – говорит Землянин. – Хочу заехать, ты не против?
– О'кей, заезжай. Только, – спохватывается Ленка, – купи там чего-нибудь, а то у меня жрать нечего.
Зема появляется через восемь минут. Ленка даже не успевает прибрать Демины запасные шмотки с кровати – приходится просто попихать их в шкаф.
– Привет, – говорит Землянин, наклоняясь, чтобы расшнуровать кроссовки. – Ты тут что, одна? А мама где?
– На даче, – говорит Ленка, волнуясь у стены.
– Смотри, чего я принес, – Землянин расстегивает рюкзак и достает бутылку красного вина. – И еще тут морепродукты.
– К морепродуктам лучше белое вино. И я вообще-то ужинала. Ты сам их съешь.
– Обязательно съем. Я когда в депрессии, у меня аппетит разыгрывается. Полотенце есть?
– Да бери любое.
Зема – врач. Точнее, массажист. Но по среднему образованию все равно врач. Или что-то вроде. Уж Зема-то точно не перепутает сердце с печенью.
И готовит быстро. Они едят вместе, почти молча. На улице медленно смеркается. Белые ночи еще не наступили.
Потом Ленка спрашивает:
– А че это ты в депрессии?
– Да папа совсем плохой уже, – сдержанно отвечает Зема.
Ленка вздыхает. С ситуацией она знакома. Она быстро собирает тарелки, моет их под струей холодной воды.
– А на работе как?
– Малыши, – говорит Зема. – Все как всегда. Рефлексы. Успокаивающий, расслабляющий. Развивающий и укрепляющий. И пальчиковые игры.
– Какие-какие? – переспрашивает Ленка.
– Давай руку, – говорит Зема. – Сожми кулачок.
Ленка сжимает кулак с длинными ногтями.
– Теперь расслабляй пальчики, – командует Зема. – Ты весною видел чудо? Как из маленькой из почки… появляются… листочки! – он трясет Ленкиными пальцами, как будто ветер подул на вербу. – Какие холодные ручки. У нас тоже воду отключили.
Ленка качает головой.
– Во всем районе.
– А я думал, мы в душике помоемся.
– Помоемся, – возражает Ленка. – У нас в ванной автономный нагреватель.
Поздней ночью Зема уходит. Он никогда не остается ночевать. Видимо, считает, что это слишком интимно (героиня Джулии Робертс в фильме «Красотка» никогда не целовала клиентов в губы).
Ленка тоже не спит, хотя завтра снова на работу, с самого ранья.
Не спит. Внизу, под балконом, редкие огоньки. Ленка заводит компьютер и снова выходит в аську.
Дема в онлайне.
Ленкино сердце подпрыгивает и колотится. Она вытирает вспотевшие руки и осторожно, несколько раз подумав, набирает первое сообщение.
Lenusia: Зай, ты где?
Dem: Ya s mobily – u druga
Lenusia: А я дома
Dem: Isvini menya. Ya byl silno-silno neprav. Ya teba oscen lu!
Dem: Blue
Lenusia:)))))
Dem:)))))))
Ленка вытирает слезы. Слово «люблю» от любимого человека производит в ней волшебное действие. Ей снова кажется, что она видит себя. Ведь врут это все, что можно посмотреть на себя со стороны, увидеть ошибки, не наступать на грабли. Нельзя, конечно. А Ленка знает одно: мы снова вместе, мы не разминулись. И мы будем вместе. Пока.
Другая цивилизация
Все началось с того, что крысы слопали телефонную трубку в бухгалтерии. Хлынов уже несколько раз вытаскивал ее из корзины для бумаг: крысы играли с нею, пока не надоедало. Теперь же они обиделись, что директор Ваграмян разорил ихнее гнездо, которое находилось точнехонько под весами; весы стали делать неточные измерения, и Ваграмян решил зацементировать пол на три метра в глубину. По ходу дела разорил крысий дом. Писку было! А крысы-то, батюшки, такие страшные, да еще и разноцветные, каких не видывали никогда не только на Сенной, но даже в подвалах Большого Дома. Красные, рыжие, синие, розовые. И не спихнешь на то, что они где-то там повалялись, потому что цвета натуральные, шкурные. Местами жиже, местами ярче. Дамы, а их на фирме было пять, шутя просили мужиков наловить им «крысьев», чтобы они сшили себе шапки, юбочки и жилетки из невиданных цветов натурального меха.