ЗАКАЗЧИК. Мы с вами не в церкви, и мы с вами одни. Скажите конкретно в долларах.
КИЛЛЕР. Сто тысяч.
ЗАКАЗЧИК. Речь идет не о президенте, о простом человеке.
КИЛЛЕР. У нас все равны!
ЗАКАЗЧИК. Это раньше у нас все были равны. Или говорите без пафоса, или я иду к другому. Слава богу, киллеров сейчас хватает.
КИЛЛЕР. Хороших специалистов всегда было мало. (Рассматривает фото.) Какое милое лицо!
ЗАКАЗЧИК. Если бы вы знали, кто это, взялись бы убить бесплатно.
КИЛЛЕР. Я бесплатно?! Юмор у вас какой-то… совсем черный. (Смотрит на фото.) Глаза добрые. Мама у него жива?
ЗАКАЗЧИК. У него не было, у таких матерей не бывает.
КИЛЛЕР. Смерть заказываете мгновенную или мучительную?
ЗАКАЗЧИК. Мучительную.
КИЛЛЕР. Мучительная дороже.
ЗАКАЗЧИК. Тогда мгновенную.
КИЛЛЕР. Не иностранец?
ЗАКАЗЧИК. Нет, что вы? Нет такого государства, чтобы такую рожу признать своей. В общем, полторы тысячи.
КИЛЛЕР. Я вам не говорил, что у меня двое детей?
ЗАКАЗЧИК. Я тут ни при чем.
КИЛЛЕР. Хочу видеть их людьми, полезными обществу.
ЗАКАЗЧИК. Полторы тысячи.
КИЛЛЕР. Ну что вы, как попугай, заладили одно и то же? Мы ведь просто беседуем, можно сказать, как друзья, делимся сокровенным. Вот вы не поверите, а мне иногда на убийство выйти не в чем. Теще скоро восемьдесят восемь лет!
ЗАКАЗЧИК. Хорошо пожила, пора и честь знать.
КИЛЛЕР. Все у нее болит, представляете себе? Говорит: живого места не осталось. Утром, когда встает…
ЗАКАЗЧИК. Полторы тысячи.
КИЛЛЕР. Вот вас, заказчиков, никто и не любит. С вами по душам поговорить не о чем. Бездушные вы, одни деньги у вас на уме.
ЗАКАЗЧИК. Все, я ушел. (Отходит.) Все хотят быть киллерами. А киллер – это призвание, это талант плюс практика, практика и практика. Отморозки! Господи, куда мы катимся?! (Уходит.)
КИЛЛЕР. Раньше заказчики были – каждый человечище, глыбища! А сейчас заказывает всякий кому не лень кого ни попадя. Уроды! Господи, куда мы катимся?!
Нищие
Все всегда сравнивают всё с Западом. И что ни возьмут – на Западе лучше. Вообще уже никакой гордости не осталось.
Ты вот возьми, кто у них на Западе нищий и кто у нас. Наш нищий самый образованный в мире! У нас в правительстве сейчас ученых сидит меньше, чем на паперти.
В Коньково возле ярмарки женщина на ста языках!.. просит подать кто сколько может.
В «Сандунах» два академика на углу стоят, вообще разговаривают только с Богом, живут в четвертом измерении, к нам возвращаются помыться, поесть, что дадут.
По социальному происхождению кто у нас среди нищих?
В Иркутске к начальнику милиции приводят троих бомжей, он свысока так:
– Фамилия, имя, отчество?
Эти говорят:
– Борис Годунов, Николай Романов, Владимир Красное Солнышко.
У нас никогда не знаешь, кто перед тобой стоит. Думаешь, сволочь какая-нибудь, а это Рюрикович, сильно обнищавший.
По специальности возьми. У них нищие – это отбросы общества, у нас – это сливки.
У нас такой профессии нет, чтобы из нее не вышли нищие. Писатели есть! Полководцы! Национальных героев тьма! Врачи, учителя – сплошь нищие.
Возьми душевные качества. Наши нищие – все патриоты! Все в один голос говорят: «Отцы-деды здесь нищими жили, и мы, даст Бог, нищими здесь помрем!»
Не только духовно, физически наши нищие крепче всех. Жалко, не проводят Олимпийских игр среди нищих. На всех пьедесталах стояли бы наши люди.
У метро они с тапочками, с сигаретами толкутся; милиция появилась – хоп! – нет никого! Секунды не прошло. Кто подпрыгнул на три метра, кто скакнул на ту сторону улицы, стоит торгует опять.
Таких нищих, как у нас, днем с огнем поискать. Так что не надо во всем преклоняться перед Западом.
Есть у нас еще чем гордиться.
Сбой
Когда после обеда апостол Петр вернулся на службу, первой в очереди стояла душа новопреставившегося Алексея Петровича Васюткина.
– С прибытием, – поздравил апостол Петр.
– Спасибо, – сказала душа и впервые после смерти улыбнулась. – Хорошо у вас здесь.
– Не жалуемся, – ответил апостол. – Так ведь и заслужили.
– Ну да, да, да, – быстро согласилась душа. – Мне куда? В рай? В ад?
– Льготы есть – в рай, нет – в ад.
– У нас льготы отменили, у нас монетизация. А сюда с деньгами не пускают.
– С деньгами никак нельзя, – подтвердил апостол, – у нас насчет этого строго. Деньги – материя, а с льготами хоть куда, ее ни рентген, ни звук, никакой контроль не берет.
Душа Алексея Петровича растерянно заозиралась. Ангелы, стоявшие по правую руку апостола, потупились, черти, стоявшие по левую, развратно ухмыльнулись.
– Так-то на совести у меня ни одного пятна. За что же меня в ад? – никому и как-то по-детски беззащитно сказала душа Алексея Петровича.
Апостол Петр опешил – в самом деле выходила несуразица, откровенная глупость и несправедливость.
Ангелы приободрились, черти перестали ухмыляться.
– Откуда родом-то? – выгадывая время, спросил апостол Петр.
– Из Сосенок, – улыбаясь ответила душа Алексея Петровича. – Из России.
– А-а, из России!
«Из России – и улыбается, – подумал апостол. – Всё у них как-то… не слава Богу».
Он вынул из рукава телефонную трубку и попросил кого-то соединить его с Россией. В трубке раздались длинные гудки – никто долго не подходил. Апостол подул в трубку, постукал по ней заскорузлым пальцем, потряс – гудки звучали так же длинно и долго.
– Наверное, все ушли дороги перекрывать, – предположила душа Алексея Петровича.
– Зачем? – не понял Петр.
– Сейчас у нас подняли цены на коммунальные услуги, налоги кое-какие увеличили, на транспорте цены подняли.
Апостол заморгал, замялся, завздыхал. Очередь зашумела. Какая-то смазливая душа из Куршевеля сказала:
– При жизни от русских покоя не было, и здесь они начали доставать.
Апостол Петр сделался вдруг суров:
– Вот что, товарищ… или господин, не знаю, как вас теперь называть. Вы нам здесь весь вековой порядок рушите. И в ад вас нельзя, и в рай вам рановато. Отправляйтесь-ка вы назад.
– Так ведь поминки уже справили, – успела сказать душа Алексея Петровича и камнем полетела вниз.
Нахмурившись стояли и ангелы, и черти. Сладкоголосое пение из рая то ли поутихло, то ли ветер отнес его в сторону. Все в очереди почувствовали себя не то что виноватыми, но как-то неловко, вокруг разлилась неизъяснимая печаль.
– Ну, а что же, – сказал наконец кто-то из середины очереди, – пусть в самом деле разберутся сперва, согласуют всё между собой, а то у них цены поднимают одни, а мрут другие.
Очередь чуть-чуть приободрилась.
– С прибытием всех! – весело сказал апостол Петр. – С новосельем! Кто следующий?
– Мы с братом. Из Германии. У нас порядок, льготы только что получили. По их случаю пивом-то и опились.
Апостол начал сверяться с какими-то бумажками, вечность потекла дальше без сбоев.
Встреча Сценка
Навстречу друг другу выходят Он и Она.
ОНА (весело) . Вот те раз! ОН (замирает). Вот те два! (Раскрывает объятия.)
Троекратно целуются.
ОНА. Возмужал как! Красивый стал, холеный. Балует кто-то… А я тут вспоминала о тебе.
ОН. Спасибо.
ОНА. Сидим как-то на работе – у нас на работе одни женщины, делать нечего, начали вспоминать, у кого кто был первый муж. Все-таки это святое.
ОН. Это святое! Это святое: юность, трепет, рассветы. (Растроган.) Половодье чувств. (Берет ее руку, целует.)
ОНА (свободной рукой гладит его по голове). Ну, успокойся, успокойся.
ОН. Как-то вдруг… все нахлынуло.
ОНА. Ничего, ничего, сейчас все пройдет… Мы были счастливой парой, правда?
ОН. Безусловно! Сейчас уже не умеют так любить, как восемь лет назад.
ОНА. Шесть.
ОН. И жить, и чувствовать спешат…
ОНА. Да, к сожалению. (Берет его под руку.) Давай походим с тобой.Гуляют.
ОН. Как я любил тебя! Как я тебя любил! Это безумие какое-то было.
Она пожимает плечами.
Легенда! Все время на руках тебя носил. Ты у меня с рук не сходила.
ОНА. Каких рук? Каждый день на ногах еле стоял.
ОН. Кто?
ОНА. Ты. Пил как сапожник.Он отстраняется от нее.
Ну что я, не помню, какой ты домой приходил? Шнурки не мог развязать, в синюю лампу смотрел вместо телевизора.
ОН. Я смотрел?!
ОНА. Не я же. Терпела, терпела и ушла. (Куксится, достает платок.) Самые чистые чувства – и к кому?
ОН. Не знаю, к кому. Я за всю жизнь не выпил ни грамма. С детства больная печень, с пятого класса хроническая желтуха. Об этом ты забыла, конечно. За всю жизнь – ни грамма!
ОНА (берет его под руку) . Прости, пожалуйста, я что-то перепутала. (Целует его.) Прости, дружок… Давай с тобой вспоминать только самое светлое, хорошо?.. Помнишь, как ты меня звал?Он обиженно молчит.
Неужели не помнишь?
ОН (нехотя) . Одуванчик.
ОН (нехотя) . Одуванчик.
ОНА. Придумает же! (Грустно.) Сейчас так уже не называют, фантазии не хватает. Давай походим?Гуляют.
ОН. Сейчас называют черт знает как! Лишь бы назвать.
ОНА. А почему ты звал меня «одуванчик», помнишь?
ОН. Помню. Когда ты приходила из парикмахерской, у тебя голова была словно шар. Шея тоненькая, как…
ОНА. Как стебелек.
ОН. Да, как стебелек, а на нем пушистый белый шар.
ОНА. Почему белый?
ОН. Ты тогда была блондинкой.
ОНА. Я никогда не была блондинкой.
ОН. Была.Останавливаются.
ОНА. Мне-то лучше знать. ОН (оглядывает ее с ног до головы) . Что же, я не помню, с кем жил?
Подозрительно смотрят друг на друга.
ОНА. Значит, не помнишь. Вот так вы сейчас все любите.
ОН. Как?
ОНА. Не помните своих подруг.
ОН. А подруги помнят?
ОНА. Перестань, пожалуйста, с больной-то головы на здоровую. Наверное, я ничего не помню. Носил на руках, а сам в это время изменял с блондинками.
ОН. Когда мне было изменять? Работа, институт, все вечера с тобой. Домой, бывало, летишь, как на крыльях!
ОНА. Не надо, слушай.
ОН. Забыла? Увидеть, обнять, заглянуть в глаза…
ОНА. И умереть.
ОН. Да! И умереть. Вот так я тебя любил!
ОНА. Совсем уже заврался. В каком институте ты учился?
ОН. Здравствуй!
ОНА. Здравствуй.
ОН. Какой закончил, в таком и учился.
ОНА. Такого института еще не придумали. Это Генка учился, свидетель твой на свадьбе. А ты только и знал – футбол да хоккей. Как я устала с тобой! Кто бы знал, как я с тобой устала! (Куксится.) Какой-то кошмар был, а не жизнь. За что, главное?
ОН. Я и есть Генка.
ОНА. С ума сойти с тобой! Что такое сегодня?.. Здравствуй, Гена.
ОН. Здравствуй.
ОНА (обнимает его, троекратно целует). Как жизнь?
ОН. Нормально.Молчат.
Вот такие дела.
ОНА. Ты уж извини.
ОН. Ничего.
ОНА. Чувствую, близкий человек, а кто, не могу вспомнить. Правильно, ты у него был свидетелем.
ОН. Хоть что-то вспомнили.
ОНА. Да, уже легче.
ОН. А с твоей стороны свидетельницей была Вера, на которой я потом женился… Что?.. У тебя свидетельницей была Вера?
ОНА. Вера – это я.Мертвая тишина.
ОН. Здравствуй, Вера. (Неуверенно раскрывает объятия.)
ОНА. Нацеловались уже.
ОН. Как живешь?
ОНА. Нормально. Давай разберемся на всякий случай. У тебя кто был свидетелем?
ОН. Гена. Его тоже Геной звали.
ОНА. А ты у кого был свидетелем?
ОН. У Виктора.
ОНА. Виктор на ком женился?
ОН. На Вере… Ее тоже Верой звали.
ОНА. Послушайте, так нельзя относиться к семейной жизни. Что вы всё запутали?
ОН. Кто это – мы?
ОНА. Мужчины.
ОН. Минуточку…
ОНА. Что минуточку? Что минуточку?! За кого вот я вышла замуж первый раз – за тебя или за Виктора?
ОН. Не знаю.
ОНА. А кто должен знать?
ОН. В ЗАГСе.
ОНА. В каком?
ОН. В каком расписывались.
ОНА. А кто помнит?
ОН. Не знаю.Недоуменно смотрят друг на друга.
Вот ведь как бывает.
ОНА (передразнивает) . «Сейчас так уже не любят! На крыльях к тебе летел!» Половодье чувств у них…
ОН. Да, половодье у нас!Презрительно смотрят друг на друга, осуждающе качают головами.
В таком тоне я отказываюсь разговаривать с вами, тем более что-нибудь вспоминать вместе. Прощайте. (Уходит.)
ОНА (вслед) . Слаболюбы беспамятные!
ОН (не оборачивается; в зал) . Это не первый муж, а третий. Вот только чей? (Уходит.)Красавец
Слепой говорит лысому: «Не люблю я глухих».
Лысый ему: «А я не люблю кривых».
Люди чужие недостатки видят, свои никто не замечает. Меня на суде прокурор спрашивает: «Как же вы получали деньги с-с-с с людей по фальшивым документам? С-с-с».
У него зуба одного нет, он когда говорит, свистит: с-с-с. Вот жене-то с ним! Каждый день она: «Не свисти – денег не будет».
А откуда у него деньги? Оклад с гулькин с-с-с. Понял?.. С гулькин с-с-с… сам знаешь с чего.
Вот такой недостаток у самого, а еще ко мне с претензиями: «Как же вы с-с-с получали деньги с-с-с по фальшивым документам? С-с-с».
А кто мне даст настоящие документы? По настоящим знаешь где деньги гребут?.. Туда орел не залетит! Только моль, она всегда там, где деньги.
Судья тоже: «Как это вы столько людей обманули?! Ведь среди них старики, инвалиды, беременные!»
Я, что ли, виноват, что они инвалиды и беременные? Несчастный случай, неосторожность. Технику безопасности никто не соблюдает.
«Как вы могли обмануть?!» А у самого лицо лошадиное. Беременные такого на улице увидят – у них точно может случиться этот… Не нежданчик, а как его?.. Ну, не важно. Да абсолютно здоровая женщина, совсем не беременная, идет, например, по улице, вдруг откуда ни возьмись лошадь. Господи Иисусе Христе! Лошадь из-под земли выскочила, стоит ржет. Конечно, она шарахнется, может на проезжую часть вылететь – вот тебе еще один инвалид. От кого вреда-то больше?.. Слышь, а ему, наверное, в день рождения все овес дарят, да?.. Ну, не важно.
Свидетель один тоже на суде: «Как вас земля носит? Вам же плюнь в глаза – все божья роса». И стоит аж дрожит весь, волосы дыбом. Псих на свободе. Вот кого надо за решетку!
У него же чуть что – волосы дыбом. На рынке обсчитают – они вверх; кино современное посмотрит… Любое! Даже не триллер! Мелодраму какую-нибудь, «Секс в гробу», или комедию «Сиси-писи» – волосы дыбом.
Больной человек. Жену заразил! Принес последний раз зарплату – у нее волосы дыбом. Она скорее в салон укладку делать. Ей с трудом сделали. Цену назвали – они опять дыбом.
Ладно жену заразил, он из зала суда на площадь вышел, стал обо мне рассказывать – у всех волосы дыбом.
Самые разносчики заразы – мухи, крысы и свидетели.
Судья огласил приговор: пять лет строгого режима… У меня волосы дыбом.
Сейчас подал на апелляцию. Надежда слабая. Наверху много лысых, косых, глухих, кривых. Они таких красивых, как я, не любят.
Превратности судьбы
Хоронили актера Лыськина – нелепая смерть. Торопился с репетиции на халтуру, бежал вдоль домов. В это время из-за угла выскочила женщина – тоже торопилась… на массаж. И они столкнулись. Лыськин был в концертном костюме, женщина – в «Тойоте-Камри».
В фойе театра, где проходило прощание с покойным, народу было не много – пятница, дачи, репетиции, озвучания, рекламные съемки. Администратор Дудыкин, ответственный за похороны, человек в театре новый, пришедший месяц назад из торговли – как раз сегодня заканчивался его испытательный срок, – заметно волновался. Но слава богу, все шло тихо, прилично; слава богу, хоронили не хуже, чем в других организациях. Суеверный Дудыкин даже незаметно три раза сплюнул.
Сплюнул и вдруг заметил, что в изголовье покойного Лыськина стоит портрет совсем другого человека, артиста Кудреватого.
Как же так? Дудыкин мгновенно взмок. Как это могло случиться?.. Кудреватый на три дня занял у него пять тысяч, вторую неделю не отдавал. Наверное, подсознательно Дудыкин желал ему смерти и, видимо, механически как-то попросил театрального художника увеличить не фотографию Лыськина, а фотографию Кудреватого.
«Боже мой! Боже мой! Что же теперь будет?..» Но кажется, никто особого недовольства не выражал, все были заняты собственными повседневными заботами.
Выступавшие на траурном митинге говорили, как и полагается в таких случаях, о необыкновенном человеке, о том, что ушел из жизни он преждевременно, что смерть слепа, потому что выбирает лучших. Все старательно скорбели, и кто мог, улучив момент, убегали по своим делам.
Дудыкин тайно перекрестился и сплюнул через левое плечо.
Сплюнул и увидел, что за портретом Кудреватого в почетный траурный караул с черной повязкой на рукаве встает сам Кудреватый, человек грубый и хамоватый.
Дудыкин повторно взмок, сердце в предчувствии уже неминуемой беды заколотилось часто и неровно.
Кудреватый, на лице которого за напускной скорбью явственно проглядывала секундная готовность к скандалу, принимал у входящих цветы и аккуратненько укладывал их вдоль гроба.
Прошла минута, другая, третья – ничего не менялось; говорили о том, что природа щедро одарила покойного, что он только-только достиг расцвета сил, что его ждала европейская слава. Дудыкин, забывшись, открыто перекрестился и сплюнул через плечо.
Сплюнул и увидел, что в фойе театра входит супруга Лыськина. Она была в загранпоездке, когда узнала о непоправимом, по условиям контракта не могла тут же вылететь, но на похороны успевала, да и то рейс задержался, и вот она только-только заявилась.
Осунувшийся Дудыкин взмок в третий раз. Ноги плохо слушались его, и он остался стоять на месте. Он стоял и думал о превратностях судьбы. Поперли ни за что из торговли – слегка проворовался, – дело замяли с трудом, месяц назад устроился в театр, и вот нате вам. А хотелось побыть подольше среди этих шумных, веселых, талантливых людей.