Позже он не раз спрашивал себя, как удалось ему так долго оставаться столь безмятежным? Почему у него не возникало никаких подозрений? Разумеется, все это были вопросы без ответов. Кравитц с завистью вспоминал свое прежнее, такое наивное «я». Но смог бы он сделать что-нибудь, будь у него второй шанс? Окажись он каким-то чудом снова в 2012 году со всеми своими теперешними знаниями и опытом? Честным ответом было бы: вряд ли.
Дорога вела через лес, и Кравитц включил фары. Яркий белый свет разогнал тени и заставил искриться снег на лапах вековых елей. Кравитц любовался этой рождественской картиной вот уже восемь лет. В этом году, как и обычно, дни перед Рождеством выдались холодными и снежными. Казалось, у погоды есть свой ритуал, подобный тому, какой Кравитц придумал для себя. Столь же бессмысленный. Физик сам не мог понять, что год за годом приводит его в Нидерлар. Взрослые наряжают елки на Рождество, чтобы на несколько часов вернуться в детство. А он едет сюда, чтобы вернуться в прошлое. Домой, хотя дом для него недоступен.
Когда машина вынырнула из волшебного леса, Кравитц увидел город, лежащий в долине. Казалось, здесь тоже ничего не изменилось с 2012 года, но ученый хорошо знал, как ошибочно это представление. Городок в нижнем течении Аарнау с каждым годом терял обитателей. Они уезжали, покидали свои дома, свою прежнюю жизнь. Поток туристов схлынул, новенькие мотели и гостиницы, построенные на пике популярности, теперь стояли пустыми и заколоченными. Но дело было не только в этом. Кравитц подозревал, что жителей заставляет уезжать так называемый синдром Робинзона — одно из таинственных последствий таинственного События. Так это было или нет, но местные не очень-то любили распространяться о причинах массового исхода, особенно в разговорах с чужаками. А он теперь был здесь чужаком. Может быть, он всегда им был, несмотря на годы, прожитые в городе. Для местных старожилов, все, кто приехал из большого мира, всегда оставались гостями — более или менее желанными. Институт был построен в семидесятые годы прошлого столетия и очень быстро завоевал себе репутацию в научном мире, так что все молодые физики Германии стремились попасть сюда. Кравитц был одним из счастливчиков. Параллельно со строительством синхротрона возводились и дома для молодых ученых, каждый — на одну семью. Вскоре они встали на границе институтского городка стройными рядами, похожие друг на друга как две капли воды.
Через годы после События господин Долдингер, владелец «Льва», сказал Кравитцу: «Что-то такое должно было случиться. Мы этого давно ждали. Почитай с самого начала. Просто чудо, что эти ученые не прихватили с собой половину города». Он не знал, что Кравитц сам был из «этих ученых», думал, что перед ним один из приезжих. Обитателей научного городка редко помнили в лицо.
На окраинах города запустение было особенно ощутимо — темные здания мотелей и жилых домов, сплошь занесенные снегом, щиты на окнах, ржавеющие остовы машин. Многие мусорные контейнеры были перевернуты, ветер гонял над дорогой листки бумаги, сорванные с заборов. Печальное свидетельство рухнувших надежд инженеров и бизнесменов, которые хотели подняться на строительном буме в Нидерларе. Ажиотаж оказался кратковременным — он, скорее, истощил силы города, чем принес кому-то прибыль.
Ближе к центру город выглядел более обыденно — на улицах горели фонари, окна и витрины были освещены. Начали попадаться пешеходы и машины. Правда, тех и других Кравитц мог буквально пересчитать по пальцам. И только здание ратуши на главной площади выглядело в точности как в старые добрые времена. Рядом с ним располагался «Золотой лев» — самая дорогая и комфортабельная гостиница в городе. Из окон холла лился золотой свет, фонарь над дверью качался под ветром, играя бликами на двух бронзовых статуях львов, стоявших справа и слева от входа. Кравитц зарулил на стоянку и припарковался рядом с синим внедорожником, на дверце которого можно было различить логотип UNSCET.
«Опять этот Вильямс здесь, — раздраженно подумал физик. — Все ему неймется…»
Профессор Вильямс руководил международной наблюдательной группой, с ходом лет постепенно превращавшейся в мощную и отлично финансируемую компанию, занятую переливанием из пустого в порожнее. Как Вильямсу удалось до сих пор удержаться на плаву, оставалось для Кравитца загадкой. Было очевидно, что Событие современной науке пока не по зубам. Разумеется, рано или поздно прорыв произойдет, и движущие механизмы явления станут ясны, но сидеть в Нидерларе и ждать, пока на чью-то голову свалится пресловутое Ньютоново яблоко, бессмысленно. Они выложились здесь полностью еще в первые годы. Сейчас необходимо искать обходные пути — так всегда поступали люди науки, когда проблему не удавалось взять с наскока. Поэтому, будь он на месте Вильямса, то украшал бы сейчас елку у себя дома.
«Может быть, он это делает, чтобы казаться самому себе более значимым», — предположил Кравитц.
Он вылез из машины, достал из багажника сумку, захлопнул дверцу и направился к крыльцу гостиницы. Сумка была та же, что и восемь лет назад, и внутри лежали те же вещи. Даже это было частью ритуала.
— Добро пожаловать, господин профессор. По вам можно часы сверять, — поприветствовал его охранник, не выходя из своей будки.
Кравитц печально усмехнулся — наконец его стали узнавать в лицо в Нидерларе.
Кроме него в холле находились двое: Вильямс и его спутник — молодой азиат, то ли японец, то ли кореец. Они сидели в глубине зала за маленьким столиком и о чем-то беседовали.
Завидев Кравитца, Вильямс воскликнул:
— Ваше здоровье! — И поднял бокал с пивом.
Молодой человек пил чай. Он вежливо улыбнулся и кивнул Кравитцу.
— Номер тридцать два, как всегда? — спросил портье.
— Да, если можно, — Кравитц взял ключ.
В «Золотом льве» карточки так и не прижились — все пользовались старомодными ключами с бирочками, на которых был обозначен номер комнаты. Поднимаясь по лестнице, он услышал, как Вильямс говорит своему спутнику:
— И так — каждый год.
Потом звякнул о стол пустой бокал. Кравитц порадовался, что он уже не внизу — иначе точно не удержался бы и нагрубил наглому голландцу.
В коридоре второго этажа было холодно и пахло какой-то дезинфицирующей жидкостью. Запах был знакомым, он вызвал смутное ощущение дежа вю. В интерьере тоже ничего не изменилось — Долингер хорошо знал, что нужно его немногочисленным постояльцам.
Комната номер тридцать два… Открывая дверь, Кравитц почувствовал, что его сердце забилось быстрее. Свет включился автоматически, едва он переступил порог, а штора отъехала в сторону, открывая вид на город. Обстановка в комнате осталась прежней — словно Кравитц и не уезжал отсюда. Физик устало опустился в кресло. Поездка вымотала его. Как всегда, он тщательно следил за тем, не преследуют ли его, хотя и сомневался в своей способности заметить профессиональную слежку — его знакомство с методами шпионов ограничивалось парой фильмов о Джеймсе Бонде. Сейчас бы в душ и поспать… И тут же он понял: нет, не сейчас. Он больше не может ждать ни минуты.
Кравитц достал из сумки футляр, из футляра — прибор ночного видения, активировал микрокомпьютер. Потом выключил свет и вышел на балкон. Все остальные окна на этажах оставались темными: или там никого не было, или постояльцы уже спали. «Значит, за мной никто не наблюдает…» Кравитц тряхнул головой, отгоняя абсурдную мысль. Кто может за ним наблюдать? Кому это нужно? Уж во всяком случае, Вильямс вне подозрений, он изрядно нагрузился пивом еще до приезда Кравитца и сейчас, наверняка, догружается. За восемь лет даже люди из UNSCET могут растерять энтузиазм. Вильямс был здесь с самого начала, когда ученые еще не потеряли надежды «быстренько разобраться» в случившемся, и если бы он в какой-то момент заподозрил, что Кравитц врет или недоговаривает, он еще тогда забил бы тревогу. Нет, скорее всего, он лишь надеялся, что в одно прекрасное мгновение Барьер попросту исчезнет так же неожиданно, как и появился, и тогда он, Вильямс, окажется в нужном месте в нужный момент. «Что-то общее все же у нас есть», — подумал Кравитц с грустной улыбкой. Забавно было сознавать, что оба они лелеют одни и те же мечты, но по разным причинам.
Он пристроил трубу на штатив. Аппарат был цейсовский, дорогущий и лучший, который можно достать за деньги. Гостиницу и Барьер разделяли не более двухсот метров: он начинался сразу за рыночной площадью. С балкона Кравитц видел немногочисленные огни в обитаемой части города — уличные фонари, фары машин. За Барьером царила тьма. Событие произошло в десять часов двадцать три минуты по среднеевропейскому времени, а в это время обычно все источники искусственного света отключены.
«Почти все», — подумал Кравитц, наводя фокус. В окуляре царила тьма, пока он не поймал слабый отблеск оконного стекла и не запустил программу распознавания. Его глупое сердце заколотилось как сумасшедшее, когда на мониторе появилась картинка: маленький почтовый грузовик, застывший всего в дюжине шагов от Барьера, но уже «по ту сторону», за ним стена дома, угол витрины с косо висящей рождественской гирляндой, окно на втором этаже, переплет, стекло, погруженная в темноту комната — и россыпь слабых, едва различимых огней в дальнем углу. Красный, зеленый, золотой, снова зеленый и индигово-синий. Гирлянда на рождественской елке. Гирлянда, которая горит уже восемь лет. Когда-то он сам купил ее на распродаже, и с тех пор Мириам каждый год вешала ее на елку.
Он пристроил трубу на штатив. Аппарат был цейсовский, дорогущий и лучший, который можно достать за деньги. Гостиницу и Барьер разделяли не более двухсот метров: он начинался сразу за рыночной площадью. С балкона Кравитц видел немногочисленные огни в обитаемой части города — уличные фонари, фары машин. За Барьером царила тьма. Событие произошло в десять часов двадцать три минуты по среднеевропейскому времени, а в это время обычно все источники искусственного света отключены.
«Почти все», — подумал Кравитц, наводя фокус. В окуляре царила тьма, пока он не поймал слабый отблеск оконного стекла и не запустил программу распознавания. Его глупое сердце заколотилось как сумасшедшее, когда на мониторе появилась картинка: маленький почтовый грузовик, застывший всего в дюжине шагов от Барьера, но уже «по ту сторону», за ним стена дома, угол витрины с косо висящей рождественской гирляндой, окно на втором этаже, переплет, стекло, погруженная в темноту комната — и россыпь слабых, едва различимых огней в дальнем углу. Красный, зеленый, золотой, снова зеленый и индигово-синий. Гирлянда на рождественской елке. Гирлянда, которая горит уже восемь лет. Когда-то он сам купил ее на распродаже, и с тех пор Мириам каждый год вешала ее на елку.
Кравитц прильнул к окуляру. Где-то там, в темноте — Мириам. Он знал, что не увидит ее, но ничего не мог с собой поделать: он должен был снова и снова пытаться ее отыскать, иначе вся его жизнь лишалась смысла. Может быть, она ходила в кладовую, чтобы взять пакет с другими елочными украшениями? А может, была на кухне? Или прилегла отдохнуть в спальне? Либо она стоит в двух шагах от его письменного стола и держит телефон, чтобы позвонить ему и сказать что-то важное? Где она находилась в тот момент, когда невидимое поле накрыло ее и заставило застыть навсегда, как мушку в янтаре?
Нет, это бессмысленно. Разве UNSCET не просвечивала весь район приборами, в сравнении с которыми его цейсовский аппарат был все равно что мыльница по отношению к серьезной фототехнике? Они ничего не нашли — почему же он думает, что найдет? Он может провести на балконе всю ночь, и это ни на миллиметр не приблизит его к Мириам.
И все же Кравитц всматривался в окуляр, пока голова не закружилась, а перед глазами не поплыли алые круги. Его руки дрожали, когда он развинчивал трубу и укладывал ее в футляр. Наверное, от холода.
* * *Примерно через полчаса Кравитц спустился в ресторан. Сначала он думал пропустить ужин, но потом вспомнил, что с утра не ел толком. Контрастный душ быстро вернул ему бодрость — этому трюку он научился еще в студенческие годы. Кравитц твердо пообещал самому себе, что даже присутствие Вильямса не испортит ему аппетит.
Эти двое, разумеется, были там. Кравитц быстро кивнул им и, не глядя больше в ту сторону, сел за свободный столик у окна. На ужин спустились и другие гости: пожилая пара и компания мужчин, которые, судя по их красным лицам и громким голосам, злоупотребляли местным вином.
— Что будете заказывать, господин профессор? — Долингер в белом фартуке замер в почтительном ожидании.
Кравитц изучил меню и заказал, как всегда, суп из белых грибов, отбивную и красное вино — это тоже было частью ритуала. Вино принесли быстро, и Кравитц налил себе бокал, надеясь, что ему удастся поужинать без помех — может быть, у Вильямса достанет такта не тревожить его сегодня. Следом прибыли грибы и отбивная, и в заключение — творожный мусс с ромовыми вишнями, знак любезности хозяина. Кравитц наслаждался едой, и это заставило его забыть на время о Вильямсе и его играх.
Поэтому он вздрогнул, услышав за спиной знакомый голос:
— Простите, у вас не занято?
Прежде чем он успел ответить, Вильямс уселся за стол напротив него. Азиат примостился сбоку, не сводя с Кравитца темных внимательных глаз. «Обложили, — подумал профессор с неудовольствием. — На что он надеется… старый дурак?»
— Позвольте представить вам мистера Кванга, — начал Вильямс.
Кравитц кивнул и пробормотал свое имя. «Вильямс подтягивает резервы, — думал он. — Боже, как мне все это надоело!»
— Господа что-нибудь желают? — Долингер внимательно отслеживал перемещения своих гостей.
Кравитц покачал головой. Вильямс заказал еще пива, мистер Кванг попросил чашку зеленого чая.
— Надеюсь, поездка вас не утомила? — начал Вильямс, получив свой бокал.
— Нисколько, но вряд ли именно это вас интересует, — ответил Кравитц немного резче, чем собрался. — Может быть, не будете тратить время на расшаркивания и перейдете сразу к сути дела?
— Это довольно любопытно.
— Что именно? — поинтересовался Кравитц холодно.
— Разве вы не хотите узнать, зачем я пригласил мистера Кванга?
— Не особенно. Но вижу, вы очень хотите мне это рассказать.
— Мистер Кванг — специалист по информатике и… по информации, — ответил Вильямс невозмутимо. — Он умеет вылавливать из Сети несвязанные на первый взгляд факты и сопоставлять их.
— Вот как? И что же вы выловили, мистер Кванг?
Но азиат лишь вежливо улыбнулся, предоставив Вильямсу вести разговор.
— Он нашел для нас одно имя, — продолжал голландец. — Комаров. Профессор Сергей Комаров. Вы знакомы с ним, Кравитц?
— Разумеется. Мы работали в смежных областях и часто встречались на конференциях.
— И одна из ваших встреч состоялась как раз накануне События?
— Возможно. Тогда я был на конференции в Бостоне. Думаю, Комаров ее тоже не пропустил, следовательно, вполне вероятно, что мы там встречались.
— Но вас связывало нечто большее, чем мимолетное знакомство, не так ли? У вас есть общие научные интересы.
— Если вы имеете в виду «The Antarctic Search for Meteorites Program», то да, мы оба принимали участие в нескольких экспедициях. Однако это не секрет, вам не нужно было привлекать хакера. Достаточно выйти на официальный сайт проекта.
— У вас также было общее хобби, — продолжал голландец как ни в чем не бывало. — Вы оба собирали осколки метеоритов. В том числе покупали их на интернет-аукционах.
— Ну да, и это тоже не секретная информация, — улыбнулся Кравитц. — Все мои коллеги хорошо знают о моей маленькой слабости. Но каков будет ваш итог? Какое отношение подробности моей биографии имеют к деятельности вашей конторы?
— Потерпите немного. — Голландец отхлебнул пива. — Мы как раз переходим к этому. Вы в курсе, что не все исследования Комарова… скажем так… имели академический характер.
— Боюсь, не совсем вас понимаю, — отозвался Кравитц.
«У этого типа ничего нет, — думал он. — Просто закидывает удочку наудачу».
— Тогда позвольте я расскажу вам одну историю. — Вильямс открыто усмехнулся. — Факты вам, скорее всего, знакомы, но вся соль в их интерпретации.
— По всей видимости, я не могу вам помешать, — сухо ответил Кравитц. — Рассказывайте: чем скорее мы закончим с этим, тем лучше.
— О, такой настрой мне по душе! — Вильямс просто лучился энтузиазмом. — Тогда без долгих предисловий — к делу. Итак, однажды ваш друг… о, простите, ваш знакомый профессор Комаров купил на одном полулегальном аукционе нечто особенное. Нечто такое, что показалось ему очень необычным.
— Возможно, хотя и маловероятно. — Кравитц пожал плечами.
— Уверяю вас, это чистая правда. — Вильямс приложил руку к груди. — Благодаря мистеру Квангу у нас есть доказательства.
— Ну хорошо, я вам верю. Что дальше? О каком именно метеорите идет речь?
Кравитцу надоел этот уклончивый разговор. Если им есть, что предъявить, пусть говорят прямо, если нет — пусть проваливают.
— А что если речь идет не о метеорите, а об инопланетном артефакте? — спросил Вильямс, безуспешно пытаясь скрыть свое жгучее любопытство за нарочитой небрежностью.
Кравитц не мог отказать себе в удовольствии его поддразнить.
— Большая часть метеоритов имеет внеземное происхождение, — сказал он. — Некоторые несомненно попадают в космос с других планет. Например, при извержении вулканов.
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — проворчал Вильямс, едва заметно раздражаясь. — Об искусственном артефакте, который был создан не природой, а разумными существами.
— То есть вы говорите о «летающей тарелке», — «догадался» Кравитц. — Очевидно, об очень маленькой «тарелочке»…
— Давайте оставим сарказм, пока я не расскажу историю до конца, — попросил Вильямс. — Обещаю, вы убедитесь, что смеяться тут не над чем. Что касается размеров артефакта, то здесь у нас нет достоверных сведений. Однако нам точно известно, что профессор Комаров не стал публиковать данные о своей находке и предпочел исследовать ее самостоятельно, не ставя своих коллег в известность.
— Звучит интригующе, — согласился Кравитц. — Что же было дальше?
— По неизвестным нам причинам Комарову не удалось добиться удовлетворительных результатов. И тогда он обратился за помощью к вам.