– Свитер с оленями – его рабочий талисман. Если ты отправишься в «Аита Мари» прямо сейчас…
– Прямо сейчас и отправлюсь. Я ценю все то, что ты делаешь для меня, Иерай.
– Да-да, я в курсе. Жаль, что от тебя не зависит моя зарплата…
– Пока нет, но пару бутылок хорошего вина я тебе обещаю.
Глава седьмая:
ресторан «Аита Мари», Сан-Себастьян,
24 июля, 14 ч. 25 мин. по среднеевропейскому времени
…Идиотская ретрошляпа все еще на нем.
Субисаррета давно мог избавиться от нее, бросить на пассажирское сиденье, или – что не в пример лучше, – сунуть в багажник. Но почему-то не делает этого. Тайные мотивы такого поведения не совсем ясны, если они вообще имеются. А сама мысль о шляпе настигает только тогда, когда Икер видит себя в витринах, зеркалах и прочих отражающих поверхностях, включая зеркало заднего вида в собственном «сеате». Шляпа совершенно не монтируется с белым летним пиджаком и футболкой, она слишком тяжеловесна для легкомысленного июльского дня. Слишком нелепа. Ничуть не лучше свитера с оленями посреди жары. Будь Субисаррета великим джазменом или великим частным сыщиком, шляпу еще можно было бы оправдать, даже стоя в ней под душем.
Причуда гения – вот как это называется.
Но Субисаррета – не частный сыщик, и не джазмен, и уж точно не гений. Он – среднестатистический полицейский инспектор. Главная задача которого не только раскрыть преступление, но и втереться в доверие к любому, кто в состоянии сообщить самую незначительную информацию о нем. А в этой ретро-шляпе он похож на фрика, вот что!
Можно ли доверять фрику? Нет, нет и нет!
Кроме того, потенциальный свидетель может подумать, что Субисаррета скрывает под шляпой банальную плешь, что изобличает его как человека слабого и стыдящегося самого себя. Кредит доверия к слабым людям тоже весьма ограничен. Не говоря уже о том, что они становятся объектом насмешек и зубоскальства. А там, где начинается зубоскальство, откровений не жди.
Несмотря на все здравые рассуждения Субисарреты, шляпа продолжает сиднем сидеть на его совсем не плешивой, а покрытой густой растительностью голове. Она совершает марш-бросок к Аквариуму, еще минут пятнадцать (о-о, чертов Иерай с его «неподалеку от»!) мечется по округе в поисках ресторанчика «Аита Мари» и, наконец, вплывает под его своды.
В отличие от плюгавого «Папагайос», «Аита Мари» оказывается вполне вменяемым симпатичным заведением, с хорошо продуманным интерьером в радующих глаз красно-желтых тонах. Никаких попугаев, сплошные морские звезды на стенах и рыбешки на оконных стеклах. Белые скатерти кажутся хрустящими даже на вид, бокалы на столах сияют чистотой, ни пылинки, ни соринки. Да и закуски, выставленные на барной стойке, возбуждают аппетит, – так они свежи и разнообразны. Появление здесь мужчины в часах за пятьдесят тысяч евро вызвало бы гораздо меньше удивления, чем его же появление в попугайском отстойнике.
Впрочем, Субисаррете нужны сейчас не дорогие часы, а свитер с оленями.
Он находится в самом дальнем углу зала, у окна с видом на площадь Ласта и причалы с яхтами. Энеко Монтойя, что бы он ни строчил на своем ноутбуке, – неплохо устроился.
Такие виды вдохновляют.
Такие свитера – не очень.
Владельцу свитера на вид около тридцати пяти, и «мрачный тип» – вполне исчерпывающая для него характеристика. Ничего другого на ум не приходит, стоит только присмотреться внимательнее: заросший щетиной подбородок, кустистые брови, выгнутый скобкой рот. Левый глаз Энеко Монтойи слегка подергивается, а на лице застыло скорбное выражение. Такие иногда бывают у заядлых курильщиков, временно лишенных доступа к сигаретам.
Перед Энеко стоит одинокая чашка с кофе, пара рыбок, нарисованных на ней, и то выглядят веселее. Так и есть, рыбки улыбаются, ждать же улыбки от Энеко – напрасная трата времени. От таких постных физиономий скисает молоко и вино превращается в уксус. От их близости и кусок в рот не полезет, интересно, по какому праву Энеко Монтойя со своей одинокой чашкой занимает лучшее местечко в ресторане?
Он дружен с хозяином или находится в близком родстве с хозяйкой, ничем другим его привилегированное положение не объяснишь.
– Энеко Монтойя? – спросил Субисаррета, подойдя к столику.
– Допустим, – голос у оленевода оказался глухим и слегка надтреснутым. Не слишком впечатляюще для университетского преподавателя.
– Меня зовут Икер Субисаррета, я – инспектор криминальной полиции и друг Иерая Арзака, судмедэксперта.
– Допустим.
– Он должен был предупредить вас.
– Допустим.
– У меня к вам несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответы.
– Присаживайтесь, – слава богу, хоть какое-то разнообразие в репликах.
Субисаррета отодвинул стул и присел напротив Энеко: вблизи красные олени на белом свитере оказались такими же унылыми, как и их хозяин, и сам свитер был не первой свежести, с затяжками и торчащими из рукавов нитками. Похоже, Монтойя гоняет своих оленей в хвост и в гриву, почище Санты при исполнении.
– Меня интересует религиозный культ бвити.
– Какие именно аспекты? Исторические, теософские, собственно религиозные?
Теософские! Чертов умник! Посоветовать, что ли, чертову умнику отправиться в ближайшую прачечную и выстирать свитер?
– Э-э… Просто расскажите вкратце, что он из себя представляет.
– Ну, хорошо. Попытаюсь. Культ бвити – не что иное, как смесь христианских проповедей белых миссионеров и примитивных языческих верований Африки. Его приверженцами являются некоторые племена Габона и соседних с ним стран. Камерун, Конго…
– А, к примеру, Бенин? – неожиданно для себя спросил Субисаррета.
– Бенин? Вас ведь интересует бвити, не так ли? Или мы в принципе говорим о вудуизме?
– Вудуизме?
– О религии вуду.
Втыкать иголки в куклы, наспех сочиненные из подручных материалов: глины, перьев и воска. Подбрасывать в постель куриные головы и лапы и оживлять мертвецов, превращая их в зомби, – вот что такое вуду. Инспектор еще в бытность шараханий по киношкам с Лусией составил представление об этой малоаппетитной стратегии некоторых известных ему кинозлодеев. Среди них были практикующие колдуны из бассейна Карибского моря и сочувствующие им интеллектуалы с Манхэттена, а также полудикие фермеры из Айовы, – но Бенин не фигурировал вовсе.
– Вуду – это черная магия, я знаю… – осторожно заметил инспектор. – Хотя непонятно, причем здесь Бенин.
– Самим термином «вуду» мы обязаны Бенину, – Энеко наставительно поднял палец. – В переводе с одного из местных языков это означает «дух» или «божество». И религия вуду вовсе не так примитивна, как вы думаете. Магия – лишь одно из ее проявлений. Гораздо более важны сами ее последователи, которые становятся медиумами божеств… Вам прочесть лекцию о вуду?
– Лучше прочтите мне лекцию о бвити. Для начала.
«Медиумы божеств», надо же! Вот чертов умник! Вместо того чтобы отправить умника в прачечную, Субисаррета открыл свой блокнот, вооружился карандашом и произнес:
– Видимо, мне придется кое-что законспектировать.
– Видимо, да, – в голосе Энеко послышались сочувствующие нотки. – Итак, бвити. Как я уже сказал, в культе бвити причудливо смешались проповеди белых христианских миссионеров и языческие верования. Он окончательно оформился в девяностых годах девятнадцатого века и представляет собой вариант некоего параллельного христианства…
– Параллельного христианства?
– Я имею в виду достаточно своеобразное толкование представителями культа библейских событий. Христианская троица Бога Отца, Сына и Святого Духа представлена в бвити божественной троицей Нзами, Гнингоне и Ноне. Где Ноне, тем не менее, отводится роль дьявола. В бвити есть свои аналоги двенадцати апостолов и двенадцати колен израилевых. И конечно же, древо познания. С этой ролью вполне удачно справляется ибога.
– Ну да, ну да, – Субисаррета почесал переносицу кончиком карандаша. – Веселые белые цветочки, веселые оранжевые плоды. Очень сильный галлюциноген.
– Видимо, именно это интересует вас больше всего, инспектор, – скобки губ Энеко слегка приподнялись в подобии улыбки.
– Больше всего меня интересует, как следы африканского растения могли оказаться под ногтями респектабельного европейца.
– Тут я вам не помощник.
– Тогда просто расскажите мне об этой самой ибоге.
Энеко как будто ждал этого вопроса. Он откинулся на стуле, прикрыл глаза и нараспев произнес:
– Ибога, дерево жизни! Дерево, которое являет истину, изгоняющее тени из наших душ и освещающее нас своим святым светом, чтобы привести нас к вечной жизни! С благоговением к святому свету мы воздаем славу Господу на небесах, только через ибогу мы находим путь к нашему Спасителю…
– Это молитва? – высказал предположение Субисаррета. – Что-то вроде «Отче наш»?
Не открывая глаз, Санта из «Аита Мари» продолжил:
– Я благодарю ибогу за то, что она пришла ко мне, укрепила сердце мое божественным светом, о, Господь извечный!
– Аминь. Так это молитва?
– Да. И еще – квинтэссенция отношения к ибоге всех последователей культа бвити. Он и основан на ритуальном использовании ибоги…
– …сильного галлюциногена, так? Все, исповедующие бвити, – наркоманы?
– Нет. В ритуалах ее применяют дозированно. За этим следит нима – нечто среднее между жрецом и священником. Человек, который является непререкаемым авторитетом в общине. Он же разъясняет ритуалы, он же является ответственным за поведение прихожан.
– Не многовато ли обязанностей для одного человека?
– У нимы есть помощники, отвечающие за тот или иной аспект религиозных отправлений… К примеру, комбо и нганга… Первый следит за храмом, второй…
– Это, конечно, чрезвычайно познавательно, – перебил Энеко Субисаррета. – Но хотелось бы, чтобы вы сосредоточились именно на ибоге. Механизме ее воздействия на человека.
Энеко, похоже, не слишком доволен, что его осадили столь бесцеремонно. Он еще сильнее хмурит и без того насупленные брови и скребет пальцами по зверюшкам на свитере. Субисаррета же пытается представить это скорбное существо за университетской кафедрой – выходит не очень убедительно. Вряд ли по Монтойе сохнет женское поголовье аудитории: никакой харизмы, никакого обаяния, бедный-бедный Санта!..
– Ибога подкрадывается к человеку на мягких лапах, инспектор.
– Как это?
– А как подкрадывается леопард, примерно представляете?
– Если только примерно. Он не слышен и не виден, и его присутствие обнаруживаешь только тогда, когда он оказывается у тебя за спиной. Я прав?
– Только ибога никогда не останавливается за спиной. Она проникает в самую душу.
– Все это чрезвычайно поэтично, – Субисаррета поморщился. – Но не обнажает сути.
– Я не медик, не нарколог и не психиатр, но, если хотите… Извольте. Вам знакомо понятие «метаболизм»?
Еще один подарочек, выпавший из оленьей упряжки умника. Само слово не вызывает у инспектора никаких возражений, кажется, он неоднократно слышал его, хотя и не применял в повседневной речи. Площадь Ласта залита солнцем, яхты у пирсов покачиваются на волнах, – можно ли считать это метаболизмом?..
– Э-э… Что-то припоминаю…
– Не стоит казаться умнее, чем вы есть, инспектор, – неожиданно лягнул Субисаррету Энеко. – Метаболизм – это всего лишь обмен веществ. Набор химических реакций, необходимый для поддержания жизни в организме. Так вот, при приеме небольшой дозы ибоги, метаболизм замедляется.
– А это хорошо или плохо?
– Это ведет к снижению частоты пульса и понижению температуры тела. А это, в свою очередь, сказывается на продолжительности жизни.
– Она увеличивается?
– Да.
– Намного?
– Существенно, скажем так.
Шепни об этом на ухо мертвому Альваро-Кристиану, умник!
– Что-то я не видел, чтобы городские аптеки были завалены эликсиром вечной жизни на основе вашего африканского чуда.
– Оно такое же мое, как и ваше…
– И по телевизору об этом не объявляли.
– Видите ли, влияние ибоги на человека до конца еще не изучено. И в профессиональной среде отношение к ней, мягко говоря, неоднозначное. Но когда я говорил о замедлении метаболизма, я имел в виду малые дозы.
– Они же стимулируют нервную систему, не так ли? – об этом Субисаррете в телефонном разговоре сказал Иерай, оставалось только воспроизвести сказанное, что инспектор и сделал.
– Такой эффект тоже имеется.
– С этим все понятно. Переходим к дозам побольше.
– Видения, – Энеко снова поднял палец, и лишь сейчас Икер заметил, что ноготь на нем не пострижен, а обгрызен. – Дозы побольше вызывают самые разнообразные видения.
– Галлюцинации, да?
– То, что обычно называют «трипами». Психоделическим путешествием в глубины подсознания. Не буду мучить вас примерами, скажу только, что речь идет о переживании неких мистических состояний и изменении восприятия мира. Восприятия визуального, пространственного, эмоционального. Само качество мышления изменяется, не говоря уже о том, что возникают трансперсональные переживания.
– Трансперсональные? – старательно повторил Субисаррета.
– Выход сознания за пределы физического тела.
– Это, как если бы я… посмотрел на себя со стороны?
– Упрощенно – да.
Что увидела бы Рита Хейворт, посмотрев на себя со стороны… хотя бы холодильника в норе Виктора Варади?
Саму нору – раз.
Старый плакат со своим собственным изображением («Rita has never been sexier»), старый телефон (ring-ring-r-ring), старое шмотье, размазанное по стене и… окно с видом на стоянку, где идет винтажный дождь.
Дождь не прекращается ни на секунду: в реальной жизни такого не бывает, но если ты сам смотришь на себя со стороны, почему бы и дождю не сделать то же самое? Он вышел из собственной оболочки, и оболочка, оставшись в одиночестве, предается своему извечному занятию: льет, льет, льет. Ничего другого она не умеет.
Дождь в окне, неоновый свет никогда не существовавшего отеля – суть измененная реальность. Неизвестно, как в ней существует Рита Хейворт, но Субисаррете там было неуютно. Неуютно еще и потому, что простодушный, прочно стоящий на земле Микель ничего противоестественного не заметил. В окне он видел летний день, а Субисаррета – дождливую осеннюю ночь, и это отравляет существование. Переводит и без того запутанное дело об убийстве Альваро-Кристиана в разряд мистических историй, которыми любит потчевать своих читателей мастер инфернальных ужасов Стивен Кинг. Минуту назад Энеко Монтойя разглагольствовал относительно мистических состояний, связанных с приемом ибоги…
Но Субисаррета к ибоге и близко не подходил!
Он не набрасывался на недоеденный Виктором стейк, не пил из горла его виски, не поглощал в неумеренных количествах его мармеладки, – куда еще (гипотетически) можно засунуть ибогу? И в каком виде она вообще существует? – спиртовая настойка, таблетки, куски корня, которые издали можно принять за лакричные тянучки?
Субисаррета с детства терпеть не может лакрицу, и… он сегодня даже не завтракал! В любом случае объяснить наличие сраных хлябей в окне с точки зрения не только полицейской, но и обычной логики – невозможно.
Не-воз-мож-но.
– …Вы неважно себя чувствуете, инспектор? – спросил Энеко.
– Почему?
– Вы побледнели.
– Все в порядке.
– Тогда я продолжу?
– Конечно. Но сначала скажите мне, в каких формах ее… э-ээ… принимают?
– Про порошок вы уже осведомлены?
– Да.
– По виду он напоминает размолотый гриб, а получают его из коры, которую соскребают с корней. Иногда в ход идут стружки. Можно также пить отвар. В больших дозах ибогу употребляют, чтобы расколоть голову.
– Как?
– «Расколоть голову» – существует и такой термин. Это означает достигнуть состояния транса, чтобы стал возможным контакт с божеством и душами умерших предков.
– Все это и есть видения, не так ли?
– Упрощенно – да.
– Галлюцинации.
– Да.
– А… можно увидеть дождь? – неожиданно для себя спросил Субисаррета.
– Дождь?
– За окном яркий солнечный день, и ты прекрасно об этом осведомлен. Но видишь совсем другое. Дождливые осенние сумерки. Или, к примеру, автомобильную стоянку с мотелем. Про хренов мотель ты тоже в курсе: он давно закрыт. Но там, в сумерках, он все еще работает.
Энеко забарабанил пальцами по столу и на секунду задумался:
– Не совсем понял вас, инспектор. Вы описываете вид из какого-то конкретного окна?
Обгрызенные ногти Монтойи раздражают, его самого так и хочется вынести за скобки длинных бескровных губ, и зачем только Субисаррета пустился в оконные откровения? Толку от них не будет, тут и к гадалке не ходи!
– Я описываю конкретную ситуацию. Летним солнечным днем некий человек заходит в некую квартиру, натыкается на окно и видит в нем не соответствующий действительности пейзаж.
– Дождливые осенние сумерки?
– Да.
– Вы хотите, чтобы я проанализировал характер видения?
– Нет, черт возьми! Я хочу, получить хоть какое-то объяснение увиденному в окне.
– Человек, о котором вы говорите, употребляет наркотики?
– Нет. Это – самый обычный человек. Без всяких нездоровых привычек, зависимостей и психических отклонений.
– Быть может, одноразовый прием какого-либо средства?
– Исключено.
– Ничего, кроме вида из окна, его не насторожило?
Все. Субисаррету настораживает все, связанное с Виктором Варади. Его квартира, его образ жизни, его привычки, и, наконец – его поведение в ночь убийства и последующее исчезновение. Но все это можно хотя бы объяснить, пусть и со временем, заполучив определенный набор фактов. Объяснить же метаморфозы с окном – невозможно.