– Нет.
– Не быть тебе самым главным полицейским инспектором во всей вселенной, – Субисаррета так и не смог понять, действительно ли ангел не обратил внимания на время или интуитивно решил что-то скрыть. – Ну да ладно, это шутка… А теперь скажи, зачем ты забралась в номер потом?
– Потом?
– Когда все ушли и там уже висели желтые ленты.
– Я искала кошку, ты ведь знаешь.
– Я знаю, что кошки в номере не было. Ты соврала.
Глаза Лали снова темнеют, теперь еще сильнее, чем в предыдущий раз, они почти черные. И снова Субисаррету охватывает паника в предчувствии насекомого шуршания и звериного рыка. Как часто она прибегает к таким звуковым эффектам, как длинен список пострадавших от них?..
– У тебя кровь, – неожиданно сообщает Лали.
– Кровь?
– Кровь в ухе.
– Ты меня разыгрываешь, что ли?
– Нет.
Инспектор непроизвольно прикасается к мочке правого уха и ощущает что-то липкое под пальцами. Так и есть – кровь, или, скорее, сукровица; почти такая же темная, как и пятна на форменной рубашке Виктора Варади. Только выглядит посвежее. Ничего сверхъестественного в самой крови нет, тем более что в силу профессии Субисаррета сталкивался с ней чаще, чем кто-либо другой. Но та кровь, с которой он имел дело, всегда имела внятное объяснение: это убийство. Или – это тяжкие телесные повреждения. В детстве кровь сопутствовала расквашенному носу, стесанной коленке, порезу бутылочным стеклом. Еще можно было порезаться ножом, куском жести, даже бумагой. Кошачьи царапины и укусы комаров тоже сопровождались выделением некоторого количества крови из организма. Вот только кровь никогда не выманишь из-под кожи просто так, для этого нужен повод: болезнь, неосторожное обращение с опасными предметами, несчастный случай. Никаких поводов Икер Субисаррета до сих пор не давал – у него все в порядке с давлением, он не поднимался из глубин Атлантики, не ковырял в ухе гвоздями, тогда откуда эта сукровица?
Что с ним не так?
Или не так с девчонкой? Это больше соответствует истине.
– Погоди! – Лали легко вскакивает с кресла, берет из пачки салфеток, лежащих на столе, одну и подходит к Икеру. – Я сейчас вытру.
– Я сам, – упирается Субисаррета.
– Не спорь.
Вместе с бумажным шорохом в ушную раковину инспектора проникают совсем другие звуки: что-то отдаленно напоминающее стук дождевых капель по листве. И дождь этот совсем не холодный, он не имеет ничего общего с осенней автостоянкой в Ируне.
Он – теплый.
В бормотание дождя вплетаются шорохи и потрескивания; далекие крики, похожие на птичьи. Но теперь крики не пугают Икера, да и во всей звуковой гамме чудится покой и умиротворение.
– Если бы я соврала, – шепчет ему на ухо девчонка, – ты бы никогда об этом не узнал.
– Все тайное становится явным. Рано или поздно.
– Если захочет. И если мои кошки не захотят, чтобы их видели – их и не увидят.
Покою и умиротворению Субисарреты разом приходит конец. Видеопленка с камеры, установленной в холле «Пунта Монпас», подтверждает сказанное девчонкой: ориенталы сидели рядом с Виктором, а он их даже не заметил. Поведение четвероногих ничуть не лучше, чем история с окном в квартире Виктора, во всяком случае, имеет под собой ту же зыбкую мистическую почву. И главная задача Субисарреты – не провалиться в нее, а постараться выбраться на более-менее твердый грунт.
Всему должно быть рациональное объяснение, и рано или поздно инспектор его получит.
– Забавный у тебя свитер, детка. А кто такая Мафальда?
– Одна смешная девочка, – ангел улыбается и тычет пальцем в рисованное лицо. – Я люблю истории про нее.
– И что это за истории?
– Они тоже смешные. У меня есть сто книжек про Мафальду.
– Целых сто?
– Ага. Мо покупает их мне. И Иса. Такие большие книжки с рисунками.
– Комиксы? – осеняет Субисаррету.
– Комиксы, да. Ты любишь комиксы?
– Ну, я не особенный фанат, но кое-что мне нравится. Например, приключения частного детектива Блексэда. Слыхала про такого?
– Нет. А частный детектив – это все равно что полицейский инспектор?
– Не совсем. Инспектор никогда не нарушает закон, а частный детектив может его и обойти. Если это нужно в интересах правосудия.
– И сделать то, что обычно не делает инспектор? То, что запрещено?
Субисаррета на секунду задумывается, а потом произносит:
– В некотором смысле – да.
– Тогда я была бы самым главным частным детективом во всей вселенной!
Интересный поворот в разговоре. Интересный еще и потому, что Субисаррета уверен: как раз здесь девчонка не лжет. Опекаемая не в меру любящими людьми, она и впрямь слишком многое себе позволяет. И уверена в собственной безнаказанности, и чувствует превосходство над всеми остальными. Кроме того, инспектора не покидает странное чувство, что Лали прикидывается. Выдает себя не за ту, кем является на самом деле. Сходные чувства он испытывал и при общении с горничной Лаурой, сейчас же все сложнее. Ангел ведет себя как и положено вести восьмилетней девочке, и разговоры у нее соответствующие, но иногда в них возникают второй и третий смыслы. Подтексты, которые может вложить в ту или иную реплику только взрослый человек.
Взрослый, умный и очень осторожный.
Как бы ни старался Субисаррета, – он узнает не больше, чем ему (по мнению девчонки) положено знать. Это раздражает и восхищает одновременно, он не знает никого, кто обладал бы столь изощренной техникой манипуляций.
– Одно маленькое «но», детка. Обходить закон можно только в интересах справедливости. Если все легальные методы исчерпаны и ничего другого не остается.
– Это скучно, – кривит губы ангел.
– Скажу тебе по секрету, что в справедливости, как и в законе, нет ничего веселого.
– Тогда зачем они нужны?.. Когда львицы загнали беднягу слона, это было справедливо?
– Не знаю. Наверное, нет.
– Ты рассуждаешь как слон. Но если бы они его не убили, им нечем было бы кормить своих детей, маленьких львов. И они бы умерли от голода. Это было бы справедливо? – ангел делает ударение на слове «это».
– У животных и человека разные понятия о справедливости. Если, конечно, не принимать во внимание твоих кошек. Твои кошки особенные, да?
– Особенные, – подтверждает Лали. – Когда сами захотят. А когда не хотят – они просто кошки.
– Частный детектив Блексэд – тоже кошка. Вернее, кот.
– А я думала, он похож на тебя.
– К сожалению.
– К сожалению, потому что ты не кот? Или потому, что ты не можешь обойти закон?
– Потому что он всякий раз докапывается до истины. А в реальной жизни… с реальными полицейскими инспекторами… такое случается далеко не всегда.
– Я хочу книжку про твоего детектива.
– Ты можешь попросить… э-э… Мо. Или Исмаэля. Они тебе купят. Ну, или я могу тебе ее подарить.
– Правда?
– У меня в багажнике лежат целых три истории про Блексэда. Новехонькие, с пылу с жару.
– И ты отдашь мне все три?
– Почему нет?
– Здорово! А я подарю тебе Мафальду.
– Заметано. Кстати, я знаю еще одного любителя таких книжек. Он работает в гостинице, и ему очень нравятся ваши кошки. Можешь угадать, про кого я говорю?
– Всем нравятся наши кошки.
– Но не все делают им подарки.
Ангел морщит лоб, как будто что-то припоминая.
– Только чур не придумывать имя, чтобы я понял: ты угадала, а не ляпнула что-то просто так, – предупреждает Субисаррета.
– Хорошо. А еще ему нравятся мармеладки, да?
– Все верно.
– Тогда его зовут Виктор.
– Молодец! А откуда ты знаешь про мармеладки? Ты знакома с Виктором?
– Про книжки мы не говорили.
– А про что вы говорили?
– Ни про что, – неожиданно замыкается девчонка.
– Но ты же сама сказала: «Про книжки мы не говорили». Значит, говорили о чем-то другом. Правильно? Может, вы говорили о ваших кошках?
– Он только сказал, что у него была такая же кошка когда-то.
– И все?
– Да.
– Это было вчера?
– Нет.
– День назад? Два?
– Наверное.
– А где вы разговаривали?
– Там, где он сидит за стойкой. Я ждала Мо, и она очень быстро пришла. Он успел только сказать про кошек. Спросил, можно ли их навестить. Но так и не пришел.
– А он общался с Мо? Может быть, с Исмаэлем или с кем-нибудь еще? С Хлеем, например?
– Не знаю.
– Надеюсь, вы уже все успели выяснить? – за спиной Субисарреты раздается голос Дарлинг. Так неожиданно, что инспектор вздрагивает.
– В общих чертах…
– Ты оставишь нас ненадолго, дорогая? – это не вопрос и не просьба: приказ. В последний момент русская смягчает его необходимым дополнением, способным заинтересовать любознательную маленькую девочку. – Исмаэль кормит чаек, и ему без тебя скучно. И чайкам тоже.
В присутствии Дарлинг Лали моментально становится тем, кем и должна быть: малышкой, полностью зависящей от взрослых. Малышка безропотно поднимается с кресла и делает несколько шагов в сторону борта яхты; только теперь Субисаррета замечает, что из заднего кармана ее джинсов торчит салфетка. Та самая, которой она вычищала кровь из ушей инспектора. Прежде чем скрыться за рубкой, она оборачивается и подмигивает обоим – и Икеру, и Дарлинг.
– Забавная девчонка, – говорит Субисаррета, как только они остаются одни.
– И не так проста, как может показаться на первый взгляд. Но, кажется, вы с ней поладили. Это редко кому удается.
– Я пообещал ей книжку о частном детективе.
– Книжку?
– Не совсем книжку, конечно. Комикс. Девочка сказала мне, что вы с Исмаэлем покупаете ей комиксы.
– Читать она не особенно любит, но картинки рассматривает с удовольствием.
– Она смышленая. И много чего рассказала мне.
– Вот как?
– Вчера днем вы были в Аквариуме?
– Верно. Мы и не делали из этого тайны…
– А Исмаэль… Он был с вами?
– Какое-то время.
– Какое-то?
– В Аквариум мы пришли вместе, а до этого встретились в городе и пообедали. Потом поглазели на акул и обитателей Большого кораллового рифа, и Исмаэль покинул нас.
– Куда он направился?
– Это так важно?
– Это важно, – уклоняется инспектор от прямого ответа.
– У него постоянные встречи с кем-то из организаторов джазового фестиваля. С администраторами клубов, куда его приглашают выступить… Кажется, вчера была одна из таких встреч. Об этом вы можете спросить у самого Исмаэля.
– Да, конечно. Так я и поступлю. Встретились вы уже в гостинице?
– Вы были свидетелем этой встречи, инспектор. Но, насколько я понимаю, вчерашние передвижения не имеют отношения к произошедшему в отеле. Убийство произошло много раньше. Но у меня такое ощущение, что вы обеспокоены его… м-м… алиби.
– Убийство произошло много раньше, вы правы. Но, помимо убийства, имели место еще несколько событий, возможно, не связанных с ним. А если и связанных, то опосредованно. Я ни в чем не обвиняю Исмаэля. Я – друг.
– Чей?
Альваро Репольеса, ставшего Кристианом Платтом, и убитого как Кристиан Платт. Но эти откровения инспектор Субисаррета не озвучит. Во всяком случае, пока.
– Мне бы хотелось быть вашим другом, Дарлинг, – наскоро сочиненная ложь, соскреби с нее верхний слой, окажется правдой. И правда огорчает инспектора, так же как неожиданно возникшее желание переплыть на яхте «Candela Azul» Атлантический океан. Если бы они отправились немедленно, не возвращаясь к пирсу за запасом воды и продуктов, – сколько занял бы переход? Недели, месяцы? В любом случае все это время Дарлинг находилась бы рядом с ним и у них бы нашлось множество тем для разговора, не связанных с Кристианом Платтом, вообще не связанных ни с какими убийствами. Быть может, в какой-то момент Дарлинг перестала бы называть его холодным и отстраненным словом «инспектор» и перешла бы к более интимному «Икер», – кто знает?..
Для этого совершенно необязательно пересекать Атлантику. Достаточно не приставать с неудобными или неприятными, с точки зрения русской, вопросами. Не задевать ее семьи, которая априори выше всяких подозрений. Скорчить из себя милого недотепу-испанца (для приезжих принципиальной разницы между басками, каталонцами и собственно испанцами не существует). Недотепы-испанцы щелкают кастаньетами, наяривают на акустической гитаре, любят порассуждать о сакральности корриды, к месту и не к месту цитируют Гарсиа Лорку и неплохо справляются с амплуа «латинского любовника».
Недотепы-испанцы вспыльчивы, поэтичны, не особенно глубоки и… безобидны.
Будь безобидным, Икер Субисаррета, и, возможно, тебя когда-нибудь назовут по имени. Назовут другом, главное достоинство которого состоит в том, что он не тратит время на поиск истины. А если даже обнаружит истину случайно, предпочтет закрыть на нее глаза.
– Быть моим другом, означает быть другом моей семьи, инспектор.
– С Лали мы почти подружились… Остался только Исмаэль. И кошки.
– И Лали не придумала для вас прозвища?
– А должна была?
– Это ее обычная практика.
– Зато я узнал, как она зовет вас – Мо. Что означает «Мо»?
– Ничего.
– Одну из горничных в «Пунта Монпас» она назвала Раппи и объяснила мне, что это червь. Который не брезгует утащить под землю все, что плохо лежит и недостаточно быстро движется. Маленькую антилопу, например. Или человека по имени Ндиди.
– Лали – фантазерка, я говорила вам.
– Рассуждала она со знанием дела. Выходит, никакого червя-убийцы не существует?
– Существует, но это обычный дождевой червь. Необычны лишь размеры. Он гигантский, да. Но вовсе не убийца.
– А Ндиди? Я так понял, что он жил в вашем доме…
– Он присматривал за садом и цветочными клумбами. С ним произошел несчастный случай, но червь здесь ни при чем.
– С Нгози тоже случилось несчастье?
Дарлинг хмурит брови: ей не особенно нравится этот разговор, хотя в нем не упоминается ни один из возможных участников драмы в «Пунта Монпас».
– Нгози пал жертвой пчелы-убийцы, инспектор.
– Я всегда думал, что пчелы-убийцы – порождение фантазии создателей фильмов ужасов…
– Есть регионы, где это – реальность. Часть повседневной жизни.
– И что же это за регионы?
– К примеру, Африка, – коротко сообщает Дарлинг.
– Ну да… Вы же специалист по африканскому декоративно-прикладному искусству. Рискну предположить, что вы частенько бываете там.
– Случается.
Фотографический триптих в номере Исмаэля. На одной из его частей запечатлен дом с сильно отличающимся от традиционного швейцарского пейзажем. Субисаррету сбили с толку пальмы и обилие совершенно нехарактерной для Европы растительности, но теперь все становится на свои места. Очевидно, это африканский дом троицы, жаль, что инспектор не рассмотрел снимок внимательнее, вдруг бы там обнаружились Нгози и Ндиди? Или кто-нибудь другой, совершенно неожиданный.
Альваро Репольес.
Вероятность такого поворота событий ничтожно мала, она изо всех сил стремится к нулю, а Субисаррета еще и подталкивает ее в спину: лишь бы между троицей и убитым не оказалось ничего общего.
– И… какую страну в Африке вы предпочитаете?
– Их несколько…
– Столько, что и не перечислить?
– Вы ведь не отстанете от меня, инспектор? Если я отмолчусь, вы найдете способ узнать это по другим каналам, ведь так?
– В век тотальных информационных технологий это несложно.
– Хорошо. Несколько месяцев в году мы проводим в Гане… и Бенине.
Пристегни она к короткому перечню еще десяток стран – главным все равно остался бы Бенин. Альваро-Кристиан прилетел из Бенина – транзитом через Швейцарию, гражданами которой являются Дарлинг и Исмаэль Дэзире. Полиграфическая продукция, найденная в его багаже тоже взывает к Бенину, к его декоративно-прикладному искусству. А Дарлинг, к тому же, – эксперт по этому самому искусству. Африка не то место, куда европеец отправится на пикник в ближайшее воскресенье. Логичнее всего было бы предположить, что поездка туда Альваро как-то связана с аукционным каталогом. И здесь Субисаррета снова натыкается на Дарлинг: представить себе работу аукционных домов без участия экспертов невозможно. Но можно зайти и с другой стороны, отмахнуться от каталога и сосредоточиться на наркотическом веществе ибога под ногтями Альваро. В этом случае Дарлинг сдает почетную вахту Исмаэлю, ведь он – конголезец. Уроженец той самой страны, где прием ибоги – вещь обыденная. А значит, Субисаррете нужно очень постараться, чтобы не связать все вышеперечисленное в одну смысловую цепочку.
– Я уже говорил вам, что в вещах покойного нашелся аукционный каталог. И брошюра по искусству Бенина.
– Да.
– К сожалению, я не запомнил автора.
– Пола Бен-Амос? – спрашивает Дарлинг.
– Может быть… – Субисаррета и под страхом смерти не воспроизвел бы имя с обложки. – Но я не уверен.
– Книга Бен-Амос – почти библиографическая редкость. Есть и более поздние исследования, но это одно из лучших.
– Дело не только в книге, Дарлинг. Убитый прилетел из Бенина.
– Ну и что? Бенин часто посещают европейцы. Это довольно спокойная страна. Не настолько, чтобы чувствовать себя так же свободно, как в Сан-Себастьяне или каком-нибудь другом городе Европы, но все же… Худшие для Бенина времена остались в прошлом.
– Очевидно, это связано с вашей научной и просветительской деятельностью, – шутка выходит неуклюжей, но Дарлинг все равно находит в себе силы улыбнуться.
– Никакой особой просветительской деятельности я не веду, инспектор.
– Но контакты с теми, кто интересуется искусством Бенина, поддерживаете?