— Я... нет, наверное. Меня волнует другое... Вот ты говоришь, все в нашем мире временно. А по-моему, к чувствам это не относится.
— Если временно все остальное — то и чувства тоже! Вовсе не обязательно, чтобы так было с нашими чувствами. Но разве можно в наше время знать наверняка, что ты будешь думать и чувствовать, скажем, через месяц или через год? Через год мы все, скорее всего... — договаривать Деррон не стал.
Лиза тщательно подбирала нужные слова и наконец ответила:
— Деррон, в госпитале я поняла, что к человеческой жизни нельзя относиться, как к чему-то временному — и сейчас, и в любое другое время. Эти люди стараются сохранить жизнь, исправить нанесенный вред, даже несмотря на то что жить нам всем осталось скорее всего недолго.
— Так ты, говоришь, научилась этому в госпитале?
— Ну, хорошо, может быть, я всегда так считала.
Он тоже так считал когда-то — были и такие времена. Всего год, нет — полтора года назад. А на самом деле — целую жизнь назад, жизнь с кем-то другим. Это лицо, которое он не мог не вспоминать и не хотел забывать, — в его памяти снова всплыло это лицо...
Лиза, казалось, вспомнила о чем-то своем.
— Ну, посмотри, например, на Мэтта. Вспомни, как сильно ему досталось. Подумай только, какую силу воли надо иметь, чтобы выжить и выздороветь...
— Мне очень жаль, — прервал ее Деррон, взглянув на часы. Это был достаточно веский повод для того, чтобы уйти. — Я должен идти — опаздываю на совещание.
Ученые после получаса, проведенного за обсуждениями и расчетами, наконец-то пришли к согласию. Когда все офицеры расселись на свои места, вышел новый докладчик и начал объяснять:
— Мы пришли к заключению, что если и есть какая-нибудь возможность восстановить прерванную жизненную линию короля Эя, то в первую очередь необходимо предпринять меры, чтобы изменения, привнесенные берсеркером, не нарастали и не распространялись — что-то вроде того, как накладывают шину на поломанную руку или ногу.
— И каким же образом вы собираетесь наложить шину на жизненную линию? — ехидно поинтересовался командующий Сектором Операций во Времени.
Ученый развел руками:
— Командор, единственный способ — заменить Эя на какое-то время другим человеком. Этот человек займет место Эя на корабле и продолжит путешествие к берегам Квинсленда, а там тоже будет играть его роль — по крайней мере в течение нескольких дней. У человека, которого мы туда пошлем, будет с собой переговорное устройство, так что можно будет передавать ему инструкции — каждый день, а если нужно — то и каждый час. Если берсеркер ничего не предпримет, этот человек может сыграть и остаток жизни Эя — по крайней мере самые существенные его деяния. Таким образом, этого должно хватить, чтобы наша цивилизация уцелела.
— А как вы думаете, как долго обычный человек может успешно играть такую роль? — спросил кто-то из офицеров.
— Не знаю. — Ученый-докладчик смущенно улыбнулся. —
Господа, я вообще не знаю, сработает эта схема или нет! Ничего подобного никогда ранее не делалось. Но по крайней мере этот план может дать нам несколько лишних дней или даже недель реального времени, для того чтобы придумать что-нибудь получше.
Начальник Сектора задумчиво потер подбородок.
— Итак, подмена — единственно возможный вариант, над которым нам и предстоит работать. Однако король Эй жил около двенадцати сотен лет назад. Это значит, что не может быть и речи о том, чтобы забросить на его место человека из настоящего времени. Ведь так?
— Боюсь, что так, сэр, — сказал биофизик. — Снижение интеллекта и более-менее заметные потери памяти начинают отмечаться уже при погружении на четыре столетия.
Начальник Сектора задумчиво произнес вслух усталым голосом:
— Не думаете же вы, что можно использовать для такой работы управляемого андроида? Вот и я думаю, что нельзя. Их еше не сделали настолько похожими на людей. Так что же нам тогда остается? Придется использовать одного из современников Эя. Нужно будет найти человека, способного сделать это, объяснить ему, почему это надо сделать, а потом еще и обучить его соответствующим образом.
Кто-то предложил:
— Внешний вид — не проблема. До того, как Эй приплыл в Квинсленд, его там знали только по слухам.
Майор Лукас, офицер-психолог Сектора Операций во Времени, прокашлялся и заговорил:
— Мы должны подготовить всю команду с корабля короля Эя, чтобы они приняли подменного короля за настоящего. Для этого надо сделать так, чтобы они очень захотели увидеть своего вожака живым. То есть надо бы переправить в настоящее всю команду и поработать с ней несколько дней.
— Если нужно, мы можем это устроить, — кивнул командующий Сектором Операций во Времени.
— Хорошо. — Лукас машинально чертил что-то карандашом в лежавшем перед ним блокноте. — Так, первым делом надо позаботиться о транквилизаторах, чтобы успокоить их и настроить на миролюбивый лад... Затем мы выясним у них подробности гибели короля, которые нам нужно будет изменить... Потом — несколько дней гипноза, и дело сделано. Я уверен, господа, что у нас получится.
— Неплохо придумано, Люк. — Командующий обвел взглядом офицеров. — Хочу напомнить, господа, пока идея полковника не заняла полностью ваши мозги, что нам прежде всего следует решить основную проблему. Кто заменит короля Эя?
Деррон думал: «Ответ совсем рядом, это обязательно придет в голову еще кому-нибудь, не только же мне!» Ему очень не хотелось первым указывать на такую возможность, потому что... Только потому. Нет! Гори все ясным пламенем, какого черта?! Почему бы и нет? Ему платят за то, чтобы он думал, так что он не только может, но и должен это сделать, и совесть его будет чиста. Деррон прокашлялся, несколько удивив присутствующих, — о нем успели позабыть.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, господа. Но разве у нас нет человека, способного переместиться во время короля Эя без утраты памяти и способностей? Я говорю о человеке, который и сам попал к нам недавно, — из гораздо более отдаленного времени.
Харл очень хорошо понимал, что ему предстоит. Он направит корабль к берегам Квинсленда, и, когда они прибудут, он должен предстать перед королем Горбодюком и принцессой и, глядя им в лицо, поведать о том, что случилось с Эем. Но чем больше Харл об этом думал, тем лучше понимал, что ему скорее всего просто не поверят. И что тогда?
Остальным воинам легче — на них по крайней мере не лежит груз ответственности, которая внезапно свалилась на Харла. Сейчас, спустя много часов после нападения чудовища, все по-прежнему беспрекословно подчинялись ему. Солнце клонилось к закату, но Харл приказал снова взяться за весла и направил корабль к берегам Квинсленда. Он решил — пусть лучше воины всю ночь будут грести, это избавит их от безумных проявлений горя, на которые просто не останется времени и сил.
Они гребли, словно слепые, словно безумные, словно живые мертвецы, — с отрешенными лицами, на которых застыло выражение гнева и скорби, и никого не волновало, куда, собственно, движется корабль. Длинные весла мерно поднимались и опускались, врезаясь в морскую гладь. Никто не разговаривал, никто, казалось, не замечал ничего, что творится вокруг. Торла затянул песню смерти — проклятие следующему врагу, с которым Торла сойдется в бою.
Внутри пурпурного шатра, на почетном месте — на сундуке с сокровищами короля Эя (эти сокровища — еще одна проблема, с которой предстояло разбираться Харлу, и эта проблема становилась все насущней по мере того, как отступали гнев и скорбь) — лежал его крылатый шлем. Все, что осталось от славного короля...
Десять лет назад Эй был настоящим принцем, его отец был настоящим королем. В те времена у Эя едва начинала пробиваться бородка, а Харл уже тогда был верным слугой юного принца, его правой рукой. И как раз тогда среди братьев, дядьев и кузенов Эя разгорелись, словно чума, небывалые зависть и предательство. От этой чумы погибли отец Эя и почти все его родичи, и королевство тоже пало, разорванное на куски иноземными захватчиками. А размеры наследства Эя сократились до палубы корабля — хотя Харл ничуть не возражал против такой перемены в жизни. Харл даже не жаловался на то, что Эй слишком любит книги и чтение. Он не возражал и против молитв человеку-богу, богу-рабу, который проповедовал любовь и всепрощение и за свои проповеди получил — ему раздробили клиньями кости...
И вдруг Харл почувствовал какое-то движение или волнение воды под днищем корабля — едва заметное, но явственное. Сперва Харл подумал, что это дракон вновь поднимается из глубин моря, чтобы разбить корабль в щепки своей огромной железной головой. Воины, как видно, подумали о том же, поскольку повскакивали с мест, бросив весла и схватившись за оружие.
Но дракон не появился. Вообще ничего не появилось. Медленно, но все же с неестественной быстротой вокруг корабля сгустился туман, и ярко-красный диск заходящего солнца превратился в тусклое, размытое белое пятно. Харл огляделся, сжимая в руках готовый к бою железный топор, и заметил, что даже волны стали вздыматься и опускаться в ином ритме. Воздух стал значительно теплее, и даже запах моря изменился,
Но дракон не появился. Вообще ничего не появилось. Медленно, но все же с неестественной быстротой вокруг корабля сгустился туман, и ярко-красный диск заходящего солнца превратился в тусклое, размытое белое пятно. Харл огляделся, сжимая в руках готовый к бою железный топор, и заметил, что даже волны стали вздыматься и опускаться в ином ритме. Воздух стал значительно теплее, и даже запах моря изменился,
В странном мягком свете воины переглядывались, широко раскрыв глаза от изумления. Они крепко стискивали рукояти мечей и бормотали что-то о чародействе.
— Гребите вперед медленно! — приказал Харл, пряча бесполезный топор обратно в чехол. Он пытался делать вид, будто у него есть какой-то план, чтобы люди не так волновались, но на самом деле даже чувство направления внезапно покинуло его.
Харл передал рулевое весло Торле, а сам пошел на нос корабля посмотреть, что там впереди. Гребцы успели опустить весла всего пять десятков раз, когда Харл поднял руку, приказывая остановиться. Вода вспенилась у бортов корабля, когда все весла опустились, замедляя ход. Впереди, не дальше одного полета стрелы, из тумана выступила полоса песчаного берега. Что за земля могла оказаться дальше, за песчаной косой, — невозможно было даже представить.
Когда воины увидели берег, их голоса зазвучали тише. Все они прекрасно знали, что еще несколько минут назад впереди не было видно никакой земли.
— Но это в самом деле твердая земля — там, впереди.
— С виду это, конечно, твердая земля... Я не удивлюсь, если она вмиг растает как облачко дыма.
— Колдовство!
Несомненно, колдовство. Кто же станет спорить? Здесь поработал чародей — злой или добрый, но что чародей, никто не сомневался. А что с этим делать, если делать — это уже другой вопрос. Харл решил больше не прикидываться, что понимает, в чем тут дело, и созвал совет. После недолгих обсуждений все решили развернуть корабль и грести обратно, от берега, чтобы выяснить, можно ли таким способом вырваться из лап захватившего их чародея.
Солнце к этому времени должно было давно закатиться за горизонт, но то бледное светило, что виднелось сквозь туман, никуда не делось. Оно даже стало немного ярче, чем раньше, потому что, когда они начали грести, туман стал постепенно рассеиваться.
Когда корабль почти выбрался из густого тумана и Харл уже понадеялся, что им в самом деле удалось ускользнуть из зачарованного места, впереди внезапно показалась гладкая черная стена безо всяких отметин, поднимающаяся прямо из воды. Стена была немного вогнутой, и не было видно ни конца ее, ни начала — она как будто огораживала все море с туманной землей посередине. Подойдя к самому подножию стены, воины подняли головы и увидели, что стена образует нечто вроде огромной перевернутой чаши над их кораблем, который казался жалкой щепкой в сравнении с этой гигантской чашей. Высоко над головами воинов, в самом зените, сияли невероятно яркие огни, похожие на осколки солнца. Их странный белый свет лился на молочную дымку тумана и черную воду.
Воины стали выкрикивать молитвы всем богам и демонам, которых знали. Им казалось, что корабль принесло к самому краю земли, где морю сходится с небом. Все как один налегли на весла, чуть не поломав их от излишнего усердия, развернули корабль и направились обратно, в непроглядный молочно-белый туман.
Харл был так же напуган, как и остальные, но он поклялся самому себе, что скорее сдохнет, чем покажет другим, что боится. Кто-то из воинов упал на палубу, обхватив голову руками, и громко причитал:
— Чародейство, чародейство! — снова и снова.
Харл пнул его, поднял на ноги и хорошенько встряхнул, между делом кое о чем размышляя.
— Ну да, чародейство, мать твою! Все это — чародейство! — выкрикнул Харл. — Это не настоящее небо и звезды, нам просто отвели глаза чарами. Так вот, если эти колдуны задумали против нас недоброе — я покажу вам, что им можно выпустить кишки точно так же, как любому другому! Если им захотелось поиграть с нами в игрушки — так мы и сами знаем пару неплохих развле-кушек, а, парни?!
От слов Харла воины немного воспрянули духом. Здесь, в тумане, мир выглядел почти нормально, и люди могли осмотреться вокруг, не теряя сил и рассудка.
Уже почти спокойным голосом Харл отдал приказ держать курс на песчаный берег, который они видели раньше. Воины охотно повиновались. Тот, который причитал о чародействе, налегал на весло сильнее других, оглядываясь на товарищей — не скажет ли кто чего-нибудь. Но шутить над ним, похоже, никто не собирался. Не до того было.
Вскоре корабль снова подошел к пологому песчаному берегу, который оказался совсем настоящим, твердым, как и положено быть берегу. Корабль, взрезавший килем песок, скользнул на берег. Харл, сжимая в руке обнаженный меч, первым выпрыгнул в воду. Вода оказалась теплее, чем он ожидал, а когда брызги попали ему на губы, Харл с удивлением обнаружил, что вода еще и пресная. Но Харл уже перестал удивляться таким пустякам.
Один из наставников Мэтта, обогнав Деррона, постучал в двери отдельной больничной палаты. Открыв дверь, наставник просунул голову внутрь и сказал, четко выговаривая слова:
— Мэтт, тут пришел человек, который хочет с тобой поговорить. Это Деррон Одегард, он сражался вместе с тобой в твоем времени.
Наставник повернулся, давая Деррону пройти. Когда Деррон вошел в комнату, высокий и стройный человек, сидевший до того перед экраном телевизора, поднялся на ноги.
Этот человек, одетый в обычную униформу и тапочки, ничем не напоминал того несчастного умирающего первобытного дикаря, которого Деррон провожал до госпиталя всего несколько дней назад. Волосы Мэтта, выбритые для операции, только начали отрастать и топорщились на голове коротеньким ежиком непонятного цвета. Ниже глаз лицо Мэтта закрывала пластиковая маска, она временно заменяла кожу — пока не завершится заживление ран. На столике возле кровати, заваленном учебниками для средней школы, лежало несколько снимков и объемных фотографий, которые, по-видимому, были вариантами одного и того же юношеского лица. Деррон принес с собой, в кармане, еще одну фотографию — фотографию короля Эя, добытую следящим устройством с встроенной съемочной камерой, которое в виде птицы было заброшено в прошлое, в те дни, когда Эй только начал свое первое путешествие к берегам Квинсленда. Ближе подобраться ко времени гибели короля не получилось — как всегда, петли временных парадоксов надежно защищали от повторных вмешательств в историю в одном и том же времени.
— Рад видеть тебя, Деррон. — Мэтт вложил в обычное приветствие глубокий, истинный смысл.
У него был глубокий приятный голос. И для переделки его в голос Эя, записанный тогда же, когда была сделана фотография, не понадобится много усилий. Говорил Мэтт так же, как его наставник, — медленно и отчетливо выговаривая слова.
— Хорошо, что ты так быстро выздоравливаешь, — сказал Деррон. — И так быстро осваиваешь новый для тебя мир.
— Я тоже рад видеть тебя в добром здравии, Деррон. Я рад, что твой дух сумел покинуть железного человека, в котором жил раньше, — потому что железный человек был очень, очень сильно ранен.
Деррон улыбнулся, кивнув в сторону наставника, ожидавшего у двери в позе стражника или официанта.
— Мэтт, не позволяй им водить тебя за нос — этими россказнями о том, где был мой дух. В той битве мне совершенно ничего не угрожало, не то что тебе.
— Водить меня за нос? — Мэтт потянулся к блокноту-разговорнику.
Наставник пояснил:
— Деррон хочет сказать, что ты не должен позволять нам учить тебя неправильному. Он шутит.
Мэтт кивнул. Он уже знал, что такое шутки. Но вопрос, о котором шла речь, был для него слишком важен.
— Деррон... Но это же твой дух был внутри железного человека?
— Ну, да... в каком-то смысле. Я был там — в облике железного человека, но только электронный я.
Мэтт глянул на встроенный в стену телеэкран. Мэтт отключил звук, когда к нему пришли, но изображение осталось. Показывали какой-то документальный исторический фильм. Мэтт сказал:
— Я еще мало знаю об электронике. Она переносит мой дух из одного места в другое.
— Вернее, переносит твои глаза и уши.
Мэтт, казалось, задумался, правильно ли он понял значение слов, потом решил, что все же правильно, и твердо добавил:
— Глаза, уши и дух.
Наставник сказал:
— Это он сам придумал про дух, господин майор, в плане обучения такого не было.
— Я понимаю, — ответил Деррон.
Для него, как и для всего Сектора Операций во Времени, гораздо более важной была эта настойчивость Мэтта, с которой он отстаивал свое мнение даже в совершенно новом, незнакомом мире. Такая твердость характера была очень важна для агента — если, конечно, он защищает то, что нужно.
Деррон улыбнулся.