— Так все равно бы не ушла! — не поднимая головы, простонал Вася.
— Да, но ты ее упустил… И ты упустил. — Чащин хищно глянул на второго.
Бедолага вжал голову в плечи. Он понимал, что за такой косяк его могут живьем закопать в землю. И Чащин это понимал. Более того, он готов был вынести приговор.
Где-то рядом зазвонил телефон, начальник охраны подал спутниковую трубку. Дом стоял в живописном месте, с видом на реку, но в такой глуши…
Звонил Колесов. Чащин улыбнулся. На этот раз он устроил облаву на Пахомова по всем правилам охотничьей науки, на этот раз беглец не уйдет. Видимо, Колесов уже добыл его голову.
— Беда у нас, Виктор Борисович!
— Рома! — предостерегающе протянул Чащин.
В древности за плохие новости рубили головы. Можно было ввести это правило и в настоящем. И начать с Колесова.
— У нас четыре по «двести».
— Что?
— Четырех потеряли. Одного с вертолета сняли, троих так… Каюма с его ребятами положили.
— Кто положил? — скривился Чащин.
Он совсем недавно разговаривал с Каюмом, тот уверял, что Пахомов от него никуда не денется. Так и оказалось. Не обошел его Пахомов…
— Ну-у…
— Пахомов?
— Ну да, — нерешительно подтвердил Колесов.
Пахомов — мент, облава на него дело незаконное, поэтому озвучивать его фамилию в эфире нежелательно. Но раз такое дело, то уже все равно. Тут или пан, или пропал.
— Так и говори, что Пахомов! Не надо ничего бояться! Валить его надо, а потом уже бояться… Или уже?
— Уже боимся?
— Уже завалили?
— А-а… Нет!.. Ушел он… С трофеями…
— С трофеями?
— Карабин взял… Патронов много… Ну, и бинты… Ранен он… Кровь там…
— Если ранен, почему не взяли?
— Да возьмем! Мы ж его со всех сторон, как зверя!..
— Со всех сторон?
— Хотя он такой, что и прорваться может. Ну, если не сильно ранен. Людей не хватает.
— Всех, кого можешь, поднимай! «Волкобой» поднимай, деревенских поднимай! Сто штук зеленью за голову!..
— Так это, разговоры пойдут.
— Разговоры на твоей могиле пойдут! Если упустишь, лучше сразу застрелись! Я не шучу!..
Чащин нажал на кнопку сброса и какое-то время стоял неподвижно, вибрируя от внутреннего напряжения. Так хотелось запустить трубку в стену — и чтобы на мелкие кусочки.
Это была его идея — отправить к Голиковой людей, чтобы они поговорили с ней. У Джима появилось предположение, что это Голикова вытащила Пахомова с того света. Наказывать бабу за это не стали, но предупреждение сделали. Она должна была дать знать, если вдруг Пахомов появится у нее. Но Каюм сам понял, что мент уже был у нее, и отправился за ним в погоню. А догнал свою смерть…
Знаменова находилась в погребе, и Чащин не тропился ее освобождать. Он отправил проштрафившихся охранников на «передовую» — в распоряжение Колесова. Пообедал, вздремнул на сытый желудок. И даже прогулялся вдоль реки, чтобы успокоить нервы. Только затем он велел привести к нему Татьяну.
Она была, как и прежде, в форме, в которой смотрелась так же сексуально, как фотомодель в платье для коктейлей. И красивая она женщина, и роскошная. И с кодом. Непростая баба, таких, как она, приходится разгадывать, покорять. И еще эта начальственная строгость — настоящая находка для тайного эротомана. Ей бы еще десяток лет сбросить… Хотя не факт, что совсем уж молодой она будет такой интересной, как сейчас. Да и не так уж она стара. Тридцать два года всего…
Она понравилась ему еще тогда, в кабинете у Глебова. И в тот же день на Новой улице возникло непреодолимое желание овладеть ею. Именно это желание и спасло ее от смертного приговора. Он должен был избавиться от нее, но не смог…
Знаменова провела в погребе не меньше двух часов. Но вид у нее такой, как будто она только что из салона красоты вышла. Форма чистая, не мятая… Удивительная женщина!
Он не поднялся из-за стола, когда ее привели, но кивком головы предложил сесть. Отказываться она не стала. Взгляд у нее грустный, но не подавленный. В ней не было вызова, но и покоренной высотой она не казалась.
— Татьяна, мы же договаривались, что вы будете вести себя хорошо.
— Мне стало скучно, — вроде как в шутку, но с серьезным выражением лица сказала она.
— Очень хороший ответ… Вы знаете, какое наказание вас ждет?
— В погребе сыро и холодно.
— Боюсь, что у меня тоже есть хороший на это ответ. Прежде чем вы отправитесь в холодный сырой погреб, вас, Татьяна, согреют и высушат.
— Это не в ваших правилах. — Знаменова не вздыхала, в ее голосе не было хныкающих ноток, но выглядела она опечаленной.
— Есть люди, которых вы обидели. Мои правила останутся со мной, а вы останетесь с этими людьми.
— Я бы не хотела. — Она не собиралась биться в истерике, но в ней чувствовалось искреннее желание решить вопрос миром.
— А что бы вы хотели?
— Про свободу я говорить не буду.
— Почему?
— Все равно вы меня не отпустите.
— Ну, почему же… Мы могли бы заключить с вами соглашение, — одной половиной рта улыбнулся Чащин.
— Какое соглашение? — с интересом посмотрела на него Татьяна.
— Мы сваливаем убийство ваших подчиненных на Пахомова, и вы остаетесь чистой как стеклышко. Но под моим полным контролем.
— А пистолеты с моими отпечатками пальцев?
— Есть пистолеты. И с вашими «пальчиками». Но к делу они пока что не приобщены. Так же как Духов и Черновицын, вы, Татьяна, числитесь без вести пропавшей. Но если вы вдруг сбежите, улики попадут в руки следствия…
— А Пахомов? Он где?
— Есть одна очень красивая женщина. В средневековой Европе таких красавиц сжигали на костре. Если красивая, то ведьма… И Алла тоже ведьма. Потомственная ведьма. Она вытащила Пахомова с того света. Он живет с ней в ее избушке на курьих ножках.
Чащин если и врал, то не очень. Алла Голикова хоть и не красавица, но в связях с нечистой силой ее подозревали уже давно, чуть ли не с момента рождения. И все из-за бабушки, которая действительно была знатной ведьмой. Не зря ее в свое время выселили на болота… И Пахомова Голикова действительно спасла, с того света вытащила. И жить с ней он в принципе мог бы.
Голикову нужно было грохнуть, как и Бортникова, с которым она водила шашни. Но Чащин не мог этого сделать. Он боялся колдовского проклятия, которое могло усугубить его и без того непростые отношения с нечистой силой. Впрочем, это не помешало ему решить вопрос с Бортниковым…
— На курьих ножках? — Знаменова посмотрела на него в надежде, что он признается в лукавстве.
Она явно не хотела, чтобы Пахомов жил с женщиной. Она ревновала его. Но это и хорошо.
— Это так говорится… Избушка обычная, но курьи ножки ей бы не помешали. Потому как на болотах стоит…
— И Олег там?
— Пока там. И под нашим присмотром. Мы можем взять его в любой момент.
— Я вам не верю.
— И не надо. Главное, что мы знаем, где Пахомов. И взять мы его можем. И за орудие убийства дадим подержаться. Ну а потом аккуратно закончим начатое…
— Хотела бы я сказать, как это называется, — сдерживая гнев, проговорила Знаменова.
— Так скажите!
— Я бы не хотела снова оказаться в погребе. — Она опустила глаза, но голову не склонила.
— Татьяна, вы меня разочаровываете. Вы не боитесь смерти, но вас пугает какой-то погреб, — усмехнулся Чащин.
— Меня пугает то, что со мной могут там сделать. — Знаменова подняла глаза и совершенно серьезно посмотрела на него.
Она была далека от паники, но страх в ее глазах присутствовал.
— Тогда держите себя в руках.
— Я постараюсь.
— А как насчет сделки?
— Подставить Пахомова?
— Да. И навсегда привязать себя к чувству вины перед ним.
— Зачем?
— Вы хотите жить?
— Да. Но не любой ценой.
— Татьяна, я предлагаю вам вариант. Да — да, нет — нет. Выбирайте.
— Если нет, то вы меня убьете, — в раздумье проговорила Татьяна. — А если да, то я становлюсь вашей соучастницей. Тогда у меня будет шанс.
— Если вы станете моей любовницей, то ваши шансы увеличатся в сто раз, — покровительственно улыбнулся Чащин.
— Вашей любовницей? — с интересом и даже с надеждой глянула на него Татьяна.
— Да, вы мне нравитесь. Именно поэтому вы до сих пор живы.
— Ну, с одной стороны, это хорошо… — в тягучем раздумье проговорила она.
— А с другой?
— С другой стороны, вы мне тоже нравитесь… Нет, я серьезно! — Татьяна пугливо приложила к груди ладонь. Похоже, она испугалась собственных слов. И чувств.
Чащин признательно улыбнулся, глядя на нее. Он помнил их встречу на Новой улице, помнил, как произвел на нее впечатление. Ее даже потянуло к нему домой, и если бы не Пахомов, она бы могла оказаться в его постели в тот же вечер. Но Пахомов увел ее с собой. И сейчас она с ним, хотя он так далеко…
— Вы серьезно, и я серьезно, — сказал он. — Но есть обстоятельства, которые мешают нам быть вместе.
— Обстоятельства непреодолимой силы, — сожалея, кивнула Татьяна.
— А если постараться их преодолеть?
— Не выйдет, — качнула она головой.
— Почему?
— Вы убийца, Виктор Борисович. Вы убили моих ребят… И я, пожалуй, скажу вам спасибо, если вы убьете и меня. Просто возьмете и убьете.
— А если не просто?
— Вы знаете, чего боится женщина, — вздохнула она. — И вы меня шантажируете.
— А если я скажу, что я не убивал ваших людей?
— Это сделали по вашему приказу.
— Я не отдавал такой приказ… Я не главный в этой системе. Но я вам этого не говорил.
— Почему?
— Я поставил вас перед выбором. И у вас есть время подумать. В погреб я вас отправлять не стану. Как было все, так и останется. А завтра я приеду. И вы мне дадите ответ. Договорились?
— Хорошо, завтра я дам вам ответ.
— Я надеюсь, что вы скажете «да».
Чащин действительно хотел, чтобы Знаменова сделала выбор в его пользу. И сделать ее своей женщиной хотел. Но уже в машине, возвращаясь в город, он спросил себя, зачем ему это нужно? Да, Знаменова хороша собой, даже более того, но есть и более красивые женщины. И они вовсе не так опасны, как Татьяна, эта змея, которую он собирался пригреть на своей груди. Что, если решить с ней вопрос раз и навсегда? Накачать наркотой до беспамятства, переспать с ней раз-другой, а потом в землю. С глаз долой — из сердца вон…
А можно и самому покончить с ней. Если вдруг возникнет такое желание. А оно может возникнуть. Под луной все возможно.
Глава 10
Заяц пугливо оглянулся по сторонам, остановился, прислушиваясь и принюхиваясь. Он, казалось, чувствовал волка, но не знал, где тот прячется. Зато Пахомов прекрасно все видел. И зайца он мог уложить с одного выстрела, но, увы, стволы у него без глушителей, а где-то рядом бродит опасность. Ищут Олега, он точно это знает. Вчера проходили мимо — высматривали, вынюхивали, но так и не заметили его.
Заяц пугливо задрожал, прижав уши, и поскакал прочь. Так и не увидел он Олега, но почувствовал исходящую от него опасность и удрал от греха подальше.
Впрочем, Олег и не собирался в него стрелять.
Ему повезло: в обмен на пулю он получил доступ к богатым трофеям. Охотники по его душу знали, что могут застрять в лесу надолго, поэтому прихватили с собой рюкзаки. А там и провиант, и спальники, а в одном рюкзаке он нашел еще и маскировочную накидку.
Кроме того, добычей стала дальнобойная портативная рация, работающая на коротких частотах. Правда, от нее пришлось отказаться. С Москвой по ней не свяжешься, а засветиться можно запросто. Радиостанция редкая, отечественная, возможно, изготовленная под заказ. Не исключено, что в комплекте к этим штукам приобретено было и оборудование для их обнаружения.
Олег взял с собой все, что мог унести, с поправкой на ранение. Он шел долго, а когда иссякли силы, стал искать место для стоянки. И местность он выбирал под свою маскировочную накидку. Из этой накидки он соорудил небольшой шалашик, в котором даже на четвереньки не встать. Только лежать и лежать. Третий день он отлеживается, набираясь сил.
Пуля прошла навылет, жизненно важных органов не задела. Входное и выходное отверстия он прижег порохом, больно было — жуть, зато раны уже заживают. Температурная лихорадка потрясла немного и отпустила. Сейчас все хорошо. Раны обработаны, бинт относительно чистый. И на спальниках лежать мягко, тепло. С провизией пока без проблем… Тесно в шалаше, не развернуться. Нельзя двигаться и привлекать к себе внимание, но то нога зачешется, то под лопаткой зуд проснется. Рана — отдельный разговор, там постоянно болит, свербит, ноет. Бинты есть, антисептики, но перевязка только ночью. А днем — лежать и не шевелиться. Днем еще и солнце припекает, а вентиляция в шалаше слабая, все закупорено, только маленькая щель для наблюдения. Нельзя открываться, иначе свежий воздух вытеснит затхлость, которая имеет запах. Опасность где-то рядом, и обоняние у нее острое. А если Чащин собак привлечь догадается?..
И еще: в закупоренное пространство не проникают комары и прочий гнус. Просачиваются лишь некоторые особо злобные элементы, но Пахомов уже не обращает на них внимания. Сначала смирился, потом привык, а сейчас и вовсе не чувствует укусов. И как чесотку подавлять усилием воли, он знает…
Лежать и прятаться от врагов — это не выход. Именно поэтому Олег и не стал рыть схрон. Да и опасное это дело. Свежая земля имеет свой запах, а это — серьезный демаскирующий фактор. Олег не хотел стать жертвой «охотников», поэтому палец у него всегда на спусковом крючке. Тяжело лежать без движения, но терпимо. У него есть опыт выживания, и это помогает. А еще он чувствовал себя раненым волком. На котором заживало как на собаке.
Уходить нужно. И чем скорей, тем лучше. А идти нужно в город. Или в какой-нибудь поселок, где есть телефонная связь. Позвонить в Москву, рассказать о том, что произошло, запросить помощь. Но Чащин наверняка уже перекрыл доступ к связи. И местных жителей, скорее всего, настроил против Олега. Не исключено, что и награду за его голову объявил. В таких условиях далеко не уйдешь. И все равно нужно действовать. Поэтому завтра в ночь он отправится в путь. А этой ночью постарается привести себя в порядок — выстирать одежду, помыться, чтобы минимизировать запах. А сейчас — лежать, смотреть в оба. И в карту местности не забывать поглядывать. Он уже успел ее изучить, но повторение лишним не будет.
* * *Исчез Пахомов, как сквозь землю провалился. Ищут его, а все без толку. Оттого и неспокойно на душе. Можно даже сказать — лихорадит ее от волнения. Но унывать нельзя. Уныние — прямой путь к поражению, а ему нужна только победа. Что, если с Татьяной повезет? Вдруг она станет его утешительным призом? С этой надеждой Чащин и приехал на заимку.
Он обещал Знаменовой приехать на следующий день, а приехал только на третий. Зашел к ней в комнату, сел в кресло. Порядок у нее идеальный, кровать заправлена, форма наглажена. Вид свежий, опрятный. Настоящий подполковник…
— Итак, Татьяна, ваш ответ? — спросил он, любуясь этой необычной женщиной.
— Я согласна, — с грустью в голосе сказала она.
— Замечательно! — поощрительно улыбнулся Чащин.
— Я согласна взять на себя вину в убийстве Духова и Черновицына.
— Татьяна Сергеевна! — Он развел руками, выражая свое возмущение.
— И еще я могу согласиться стать вашей любовницей. — Она опустила голову — будто в знак смирения перед судьбой.
— Можете согласиться?
— У меня есть условие.
— Мне кажется, я знаю какое.
— Я хочу, чтобы вы оставили в покое Пахомова.
— Он опасен.
— Я же беру вину на себя.
— Он знает, что ты не убивала.
— С ним можно договориться.
— Как?
— Пусть он подержит в руке пистолет Черновицына.
— Тогда он тоже станет причастным к убийству своих оперов.
— И причастным, — уныло кивнула Татьяна. — И сговорчивым.
— А если ему дать и твой пистолет?
— Нет. Должно быть так, как я сказала. Или не будет никак…
— Хочешь пожертвовать собой ради него? — зло спросил Чащин.
Знаменова практически согласилась стать его женщиной, он получил на нее право, может, именно поэтому ревность схватила за горло со страшной силой. Пахомов стал не просто опасным противником, но еще и соперником.
— Называй это как хочешь, — сказала она, устало качнув головой.
— Хорошо, я сделаю так, как ты говоришь.
— Тогда я стану твоей любовницей.
— Ты станешь моей прямо сейчас.
— Да, я понимаю, в моем положении глупо требовать гарантии.
— А я, пожалуй, потребую. Твоя покорность — моя гарантия.
— И я должна тебе дать… гарантию, — грустно усмехнулась Татьяна.
— И дать прямо сейчас.
— Ты обещаешь сохранить жизнь Пахомову? — В ее взгляде не было вызова, требовательной жесткости, но голос затвердел.
Чащин задумался. Он не мог сохранить жизнь Пахомову, но почему бы не дать обещание? Разве он не хозяин своему слову? Тем более что Пахомов пока еще на свободе. Вот когда его возьмут, тогда слово можно будет забрать.
— Обещаю, — кивнул он.
— Что ты обещаешь?
— Сохранить Пахомову жизнь обещаю.
— Я тебе не верю, — качнула головой Татьяна. — Я не вижу в тебе искренности.
— А что ты во мне видишь? — усмехнулся он.
— Вижу. — Ее голос дрогнул, взгляд устремился в сторону.
— Ты видишь, а я чувствую. Чувствую, как моя душа тянется к тебе.
— Нижней своей частью.
— Философия жизни — все движется от низов к верхам.
Он расстегнул нижнюю пуговицу на ее кителе, взялся за следующую, и так — до самого верха. Знаменова даже не шелохнулась. Она стояла и в упор смотрела на него — с тихим, но жестким осуждением во взгляде. Он дал ей слово, но Татьяна ему не верила, может, потому считала себя вправе отказать. Но ему-то какое дело до ее прав? Он хозяин положения, ему все можно, и, судя по всему, Татьяна это понимает.