Костлявые руки, зализанные назад черные волосы, красный грим на злобно кривящихся губах... Но кожа! Точно такая же кожа! И клыки. Это не человек. Один из них!
«Таламаска?» – Это слово долетело до нее, как шипение. Оно ударило ее в грудь. Она инстинктивно подняла руки, скрестив их и вцепившись пальцами в плечи.
«Таламаска?» – Беззвучная, но оглушительная ярость.
Она хотела отодвинуться, но он схватил ее, впиваясь пальцами в шею, и оторвал от пола. Взлетая в воздух, она изо всех сил старалась закричать.
Потом она с воплем летела через весь вестибюль, пока не стукнулась головой о противоположную стену.
Чернота. Она увидела боль воочию: сначала желтая вспышка, затем – белая, она пронзила позвоночник и миллионом ручьев растеклась во все стороны. Тело онемело. Она ударилась об пол – теперь боль наполнила лицо и ладони – и перевернулась на спину.
Она ничего не видела. Возможно, у нее закрыты глаза? Но если и так, то почему она никак не может их открыть? Она услышала голоса, крики. Свисток – или это звон колокольчика? Громоподобный шум – но это аплодисменты зрителей в зале. Собравшиеся вокруг нее люди спорили между собой.
– Не трогайте ее! У нее сломана шея! – произнес кто-то прямо у нее над ухом.
«Сломана? А разве от перелома шеи не умирают?» Кто-то положил руку ей на лоб. Но она ощущала только покалывание, как будто очень замерзла, шла по снегу, и уже ничего не чувствовала. И ничего не видела!
– Послушай, крошка, – Мужской голос, совсем молодой. Такие голоса можно услышать в Бостоне, Новом Орлеане, Нью-Йорке. Пожарный? Полицейский? Спасатель? – Мы позаботимся о тебе, детка. «Скорая» сейчас приедет. А пока лежи и не двигайся, милая, и не волнуйся.
Кто-то дотронулся до ее груди. Нет, просто вынимают из кармана карточки: «Джессика Мириам Ривз». Да.
Она стояла рядом с Маарет, и они смотрели на гигантскую карту с множеством крошечных лампочек. И она поняла. Джесс, дочь Мириам, дочери Элис, дочери Карлотты, дочери Джейн-Мари, дочери Анны, дочери Джанет-Белль, дочери Элизабет, дочери Луизы, дочери Франсес, дочери Фриды, дочери...
– Позвольте мне, прошу вас, мы ее друзья...
«Дэвид!»
Ее поднимали с пола. Она услышала свой вырвавшийся против воли крик. Она опять увидела экран и испещренное именами древо: «Фриды, дочери Дагмар, дочери...»
– Осторожно, осторожно же, черт возьми!
Воздух стал другим – прохладным и влажным; ее лицо обвевал ветерок; потом руки и ноги вообще потеряли чувствительность. Она чувствовала только свои веки, но не в силах была их поднять.
Она слышала голос Маарет: «...вышли из Палестины, спустились в Месопотамию и медленно двинулись вверх, через Малую Азию и Россию в Восточную Европу. Понимаешь?»
Это либо катафалк, либо «скорая», хотя для последней здесь слишком тихо, а сирена хотя и не смолкает, но звучит где-то далеко. Что случилось с Дэвидом? Он бы не отпустил ее, будь она жива. Но откуда там взяться Дэвиду? Дэвид же сказал, что никто и ничто не заставит его приехать. Дэвида там не было. Ей все это только показалось. Но что самое странное, Мириам тоже не было. «Святая Мария, Матерь Божия... ныне и в смертный час...»
Она прислушалась: машина неслась по городу, она чувствовала все повороты; но где же ее тело? Его она не ощущала. Сломана шея. Это значит, что она умерла.
Но что за свет видит она сквозь джунгли? Что это? Река? Слишком широкая для реки. Как ее пересечь? Но по джунглям – а теперь по речному берегу – идет не Джесс. Кто-то другой. И все же она видит вытянутые вперед руки, раздвигающие заросли и мокрые грязные листья, – словно это ее собственные руки. Она опускает глаза и видит рыжие волосы, длинные волнистые пряди, к которым прилипли листья и комочки земли...
– Ты слышишь меня, милая? Ты у нас. Мы сделаем для тебя все, что возможно. Твои друзья едут за нами на машине. Тебе не о чем беспокоиться.
Он еще что-то говорил, но она перестала понимать смысл его слов. Точнее, она их не слышала, только интонацию – интонацию любви и заботы. Почему он так ей сочувствует? Он ее даже не знает. Разве он не понимает, что на рубашке – не ее кровь? И на руках? Виновна. Лестат пытался объяснить ей, что это – зло, но тогда ей казалось, что все это не важно и не имеет никакого отношения к делу. Не то чтобы ей было безразлично, что именно следует считать хорошим и правильным, но в тот момент гораздо большее значение имело другое. Знание! А он говорил так, словно она собиралась сделать нечто такое, о чем на самом деле она даже не помышляла.
И поэтому смерть, вполне возможно, была для нее наилучшим выходом. Если бы еще Маарет смогла ее понять. Подумать только, Дэвид рядом, в следующей машине. Так или иначе, но Дэвиду кое-что уже известно, и теперь на нее заведут дело: «Ривз, Джессика. Новые доказательства». «Один из наших преданных агентов, определенно в результате... чрезвычайно опасно... при любых обстоятельствах запрещаются попытки увидеть...»
Ее опять куда-то несли. Снова прохладный воздух, запах бензина и эфира... Она понимала, что оборотной стороной онемения и тьмы станет ужасная, невыносимая боль, и потому, чтобы не оказаться в ее власти, лучше лежать неподвижно. Пусть они несут тебя дальше; пусть везут на носилках по коридору.
Кто-то плачет. Маленькая девочка.
– Джессика! Вы слышите меня? Я хочу, чтобы вы знали, что находитесь в больнице и мы делаем для вас все, что в наших силах. За дверью – ваши друзья, Дэвид Тальбот и Эрон Лайтнер. Мы объяснили им, что вам необходим полный покой…
Конечно. При переломе шеи либо умирают мгновенно, либо как только попытаются пошевелишься. Вот и все. Она вдруг вспомнила, как много лет назад в какой-то больнице видела девушку со сломанной шеей... Тело девушки было привязано к большой алюминиевой раме, которую сиделка время от времени поворачивала или передвигала, чтобы изменить положение своей подопечной. Неужели с ней будет то же самое?
Он опять что-то говорил, но на этот раз голос звучал словно издалека. Она быстрее зашагала по джунглям, чтобы подойти ближе и сквозь рокот реки расслышать его слова. Он говорил...
– Конечно, мы используем любую возможность, естественно, мы можем сделать все необходимые анализы и тесты, но вы должны понимать, что ситуация критическая. Черепная коробка со стороны затылка полностью разрушена – даже виден мозг. И он несомненно очень сильно поврежден. Через несколько часов начнет развиваться отек мозга... Более того, я сомневаюсь, что у нас вообще есть в запасе даже эти несколько часов.
«Ублюдок, ты убил меня! Швырнул меня об стену. Если бы можно было пошевелить хотя бы веками, губами. Но я попала в ловушку, оказалась запертой внутри тела, которого у меня нет! В детстве смерть мне представлялась именно такой: как будто ты заключена в собственной голове и лежишь в могиле, но у тебя нет ни глаз, чтобы видеть, ни рта, чтобы кричать. И так проходит много-много лет...
Или бродишь по сумеречному царству с бледными призраками и думаешь, что жива – а на самом деле умерла. О Господи, я должна знать, когда умру! Должна знать, когда это начнется!»
Слабое ощущение на губах... Что-то влажное, теплое... Что-то раскрывает ей губы. Но здесь же никого нет. Все в холле, и комната пуста Если бы здесь кто-то был, она непременно бы это почувствовала. И все же... она ощущает вкус теплой жидкости, наполняющей рот.
«Что это? Что вы мне даете? Я не хочу умирать!»
«Спи, любовь моя».
«Не хочу. Я хочу почувствовать, как умираю. Хочу знать!»
Но жидкости во рту скопилось уже слишком много, и ей пришлось ее проглотить. Мышцы горла функционировали. Какой восхитительный соленый вкус. Она узнает этот вкус! Узнает приятное покалывание. Она сделала большой глоток и почувствовала, как оживает кожа лица, как колышется воздух, а по комнате проносится легкий ветерок. Приятное тепло растеклось по позвоночнику, по рукам и ногам, точно так же, как прежде распространялась боль. Джесс вновь обретала свое тело.
«Спи, любимая».
Покалывало в затылке, в корнях волос.
Ее колени разбиты, но ноги целы, а значит, она вновь сможет ходить. Пальцы, сжимающие простыню, тоже заново обрели чувствительность. Она хотела поднять руку, но было еще слишком рано – рано шевелиться.
К тому же ее подняли и понесли.
Ей лучше пока поспать. Потому что если это смерть... ну, тогда все в порядке. До нее доносились едва слышные голоса – кто-то спорил, кому-то угрожал, – но сейчас это не имеет значения. Кажется, ее зовет Дэвид. Но что он от нее хочет? Чтобы она умерла? Врач грозится вызвать полицию. Но полиция уже ничего не сможет сделать. Все происходящее кажется ей едва ли не забавным.
Они продолжают спускаться по лестнице. Приятный прохладный воздух...
Уличный шум стал громче, по мостовой с грохотом проехал автобус. Раньше она терпеть не могла эти звуки, но теперь они доставляли ей не меньшее удовольствие, чем ветерок и чистый воздух. Ее покачивало – нежно, как в колыбели. Машина дернулась, трогаясь с места, а потом легко и плавно набрала скорость. Рядом была Мириам, она хотела, чтобы Джесс взглянула на нее, но Джесс слишком устала.
– Я не хочу уходить, мама.
– Но Джесс, прошу тебя! Еще не поздно. Ты еще можешь вернуться! – Похоже на голос Дэвида. – Джессика!..
ДЭНИЕЛ
Примерно к середине концерта Дэниел все понял. Белолицые братья и сестры могут окружать друг друга, даже угрожать друг другу, но никто ничего не сделает. Закон слишком строг: «Не оставлять никаких доказательств нашего существования, никаких свидетельств того, что мы собой представляем, – ни одной жертвы, ни единой клеточки нашей вампирской ткани».
Уничтожить следует только Лестата, и все должно быть проделано с величайшей осторожностью. Смертные могут заметить косы только в самом крайнем случае. План был таков: схватить ублюдка, когда он будет уходить, и расчленить его тело исключительно в присутствии посвященных. Конечно, если он не окажет сопротивления – в противном случае его следует умертвить на глазах поклонников, а тело – полностью уничтожить.
Дэниела обуял безудержный смех. Даже представить себе невозможно, чтобы Лестат позволил сотворить с собой такое!
Дэниел хохотал прямо в их злобные лица. Весь воздух вокруг был буквально пропитан гневом, завистью и жадностью, кипевшими в душах этих порочных, мертвенно-бледных, как орхидеи, существ. Такое впечатление, что, не будь других причин, они возненавидели бы Лестата за одну только его яркую красоту.
В результате Дэниел оторвался от Армана. Почему бы и нет?
Никто не причинит ему вред, даже то сияющее каменное изваяние, которое он заметил в тени, твердое и древнее, как легендарный голем. Это каменное существо выглядело действительно жутковато, когда смотрело застывшим взглядом на ту смертную женщину с рыжими волосами, которой сломали шею, – она так похожа на близнецов из сна. Скорее всего, это дело рук какого-то смертного придурка. Подумать только – взять вот так и сломать ей шею! И тот светловолосый, с ног до головы одетый в кожу вампир, оттолкнувший их, чтобы попасть на место происшествия, – тоже внушающее трепет зрелище: какие жесткие вены вздулись у него на руках и на шее, когда он склонился над несчастной! А у Армана было такое странное выражение лица, когда он наблюдал, как увозят рыжеволосую женщину... Такое впечатление, что он хотел вмешаться. Или его насторожил этот болтавшийся рядом голем? В конце концов Арман втолкнул Дэниела обратно в поющую толпу. Но ведь им нечего бояться! Для них это место – святилище, храм звука и света.
А Лестат – Христос на соборном кресте. Как описать его необъяснимую безграничную власть? Его лицо выглядело бы жестоким, если бы не выражение детского восторга и радости. Он пел о своем падении: тыча кулаком в воздух и обращаясь ко всем существующим в мире силам, он кричал, умолял, рыдал – Лелио, бульварный актер, против своей воли превращенный в создание ночи!
Его пронзительный тенор, казалось, вырвался из телесной тюрьмы на свободу, чтобы поведать о поражениях и воскрешениях, о сжигающей его изнутри жажде, утолить которую не в силах никакая кровь.
– Разве я не тот дьявол, что живет в каждом из вас? – кричал он, обращаясь при этом не к смешавшимся с толпой монстрам подлунного мира, а к своим смертным обожателям.
И даже сам Дэниел в знак согласия с ним орал, ревел, подпрыгивал в воздух, но дело было совсем не в словах, а в первобытной мощи брошенного Лестатом вызова. Лестат проклинал Небеса от имени всех, кому когда-либо довелось стать изгоем, от имени всех, кто познал насилие над собой и, исполненный злобы и одновременно чувства вины, восстал против собственного рода.
В самые радостные моменты Дэниелу представлялось добрым предзнаменованием, что он обрел бессмертие накануне этой великой мессы. Вампир Лестат был Богом; или же самым близким к Богу созданием из всех, с какими приходилось сталкиваться Дэниелу. Гигант на видеоэкране благословлял Дэниела на все, о чем он только мечтал.
Как же удается устоять против него остальным? Конечно, яростная горячность намеченной жертвы делает ее еще более привлекательной. Смысл всех стихов Лестата очень прост и сводится к одному: Лестат получил дар, обещанный им всем; Лестата убить нельзя. Он сумел вынести все страдания, на которые его обрекли, и возродился еще более сильным. Присоединиться к нему означает жить вечно.
«Вот мое Тело. Вот моя Кровь».
Но вампирские братья и сестры кипели ненавистью. С особенной остротой Дэниел почувствовал это ближе к финалу концерта: дух ненависти ощутимо витал в воздухе, а звуки гитар не в силах были заглушить яростное шипение:
«Убить Божество! Разорвать его на куски! Пусть смертные поклонники занимаются привычным делом – оплакивают того, кому суждено умереть. Месса окончена. Идите!»
В зале вспыхнул свет. Стремясь догнать поспешно покинувших сцену музыкантов, фанаты бросились на штурм деревянных подмостков, срывая и раздирая на куски черный саржевый занавес.
Арман схватил Дэниела за руку.
– Через боковой выход, – приказал он. – Наш единственный шанс – добраться до него как можно быстрее.
ХАЙМАН
Все было именно так, как он и ожидал. Она обрушилась на первого же из тех, кто попытался на него напасть. Лестат появился из дверей служебного входа вместе с Луи и, увидев бросившихся к нему убийц, метнулся к своему черному «Порше». Казалось, страшный круг вот-вот сомкнется, один из нападавших уже поднял косу, но тут же вспыхнул как свечка. Толпа юнцов в панике бросилась врассыпную. Внезапно пламя охватило второго бессмертного противника, за ним – еще одного.
Хайман отступил назад и прижался спиной к стене, а мимо в ужасе проносились смертные. Он увидел, как людское море незаметно рассекла высокая элегантная женщина, явно из числа бессмертных; она скользнула за руль машины Лестата и окликнула Лестата и Луи. Это была Габриэль, мать демона. Стоит ли удивляться, что смертельный огонь не причинил ей вреда. Действуя очень быстро и решительно, без тени страха в холодных голубых глазах, она завела автомобиль.
Лестат тем временем яростно вертелся во все стороны. В бешенстве от того, что его лишили возможности драться, он в конце концов согласился сесть в машину, но только потому, что на этом настояли его спутники.
Пока «Порше» яростно прокладывал себе путь сквозь скопище разбегающихся подростков, повсюду начали взрываться те, кто пьет кровь. Их вопли, отчаянные проклятия слились в жуткий безмолвный хор.
Хайман прикрыл лицо. На полпути к воротам толпа преградила путь «Порше». Выли сирены; звучали чьи-то команды; юнцы с переломанными конечностями падали на землю... повсюду раздавались смятенные, горькие вопли смертных.
«Я должен найти Армана», – подумал Хайман.
Но что это даст? Куда ни посмотри – повсюду в высоких, дымных, оранжево-синих языках пламени корчатся те, кто пьет кровь, а потом огонь внезапно белеет в последних вспышках и обуглившаяся одежда падает на дорогу. Удастся ли ему встать между огнем и Арманом? Удастся ли ему спасти юного Дэниела?
Он перевел взгляд на отдаленные холмы, где на фоне темного неба сияла маленькая фигурка. Но никто из тех, кто кричал, бежал, звал на помощь, ее не замечал.
Внезапно он ощутил жар пламени, почувствовал его прикосновение, как тогда, в Афинах. Огонь плясал по его лицу, глаза заслезились. Он спокойно глядел на крошечный источник пламени. И тогда по непонятной ему самому причине он решил не отгонять огонь, но посмотреть, что сможет он сделать с ним. Каждая частица его существа протестовала против столь невероятного решения. Но он не двигался и чувствовал только, как капает пот. Огонь окружил его, охватил со всех сторон. А потом удалился, оставив его одного, холодного, израненного больше, чем он мог вообразить в самом диком сне. Он тихо прошептал молитву: «Да уничтожат тебя близнецы…»
ДЭНИЕЛ
– Огонь! Дэниел уловил зловонный запах жира и одновременно увидел, как то там, то здесь прямо в толпе поднимались столбы пламени. Разве сможет теперь толпа служить им защитой? Пламя походило на крошечные взрывы. Обезумевшие подростки в поисках спасения бессмысленно бегали кругами, спотыкались и налетали друг на друга.
Опять этот звук... Дэниел вновь его расслышал. Он доносился откуда-то сверху. Арман потянул его назад, к зданию. Бесполезно. До Лестата им не добраться. И укрыться негде. Таща за собой Дэниела, Арман вернулся в зал. Двое перепуганных вампиров промчалась мимо входа и через секунду превратились в два небольших столба пламени.
Дэниел в ужасе смотрел, как светятся и тают в бледно-желтом огне скелеты. В опустевшем зале за его спиной такое же мерзкое пламя охватило еще одну убегающую фигуру. Извиваясь, крутясь на месте, она рухнула на бетонный пол, из пустого костюма поднялся клуб дыма. Образовавшаяся на полу лужица жира высохла прямо на глазах у Дэниела.