Дэниел в ужасе смотрел, как светятся и тают в бледно-желтом огне скелеты. В опустевшем зале за его спиной такое же мерзкое пламя охватило еще одну убегающую фигуру. Извиваясь, крутясь на месте, она рухнула на бетонный пол, из пустого костюма поднялся клуб дыма. Образовавшаяся на полу лужица жира высохла прямо на глазах у Дэниела.
Они опять бросились на улицу, в гущу спасающихся смертных, в надежде, что им удастся пересечь огромную асфальтированную площадку и достичь открытых ворот.
Они мчались так быстро, что ноги Дэниела вообще не касались земли. Мир превратился в калейдоскоп мелькающих разноцветных пятен. Даже жалобные крики испуганных фанатов доносились до него неотчетливо. Они резко остановились у самых ворот как раз в тот момент, когда черный «Порше» Вампира Лестата на огромной скорости вылетел со стоянки. Через несколько секунд его и след простыл – он летел на юг, к шоссе, словно пуля.
Арман не стал догонять его; казалось, он его даже не заметил. Стоя у столба, он пристально смотрел назад, поверх людских голов, поверх изогнутой крыши, впиваясь взглядом в горизонт. Мрачный телепатический гул, поглотивший все прочие звуки мира, все ощущения, совершенно оглушил Дэниела.
Колени у него подкосились, и он невольно зажал руками уши. Он почувствовал, как Арман притянул его ближе к себе, но уже ничего не видел. Он понял, что если это случится, то именно сейчас, но по-прежнему не чувствовал страха, не мог поверить в реальность собственной смерти; удивление и замешательство парализовали его.
Звук постепенно затих. Все еще находясь в оцепенении, он чувствовал, как возвращается зрение, увидел приближающийся огромный красный силуэт неуклюжего грузовика с лестницей, услышал голос пожарного, приказывавшего ему убраться с дороги. Словно из другого мира донеслась сирена, невидимой иглой пронзившая его виски.
Арман мягко тянул его в сторону. Мимо, словно подхваченные ветром, с топотом проносились испуганные люди. Он почувствовал, что падает, но его подхватил Арман. Оказавшись наконец за воротами, они скользнули в толпу толкущихся там смертных, которые глазели на всю эту свалку через сетку ограды.
Сотни еще спасались бегством. Их крики тонули в противном вое сирен. Разгоняя в стороны улепетывающих со всех ног смертных, к воротам одна за другой с ревом подъезжали пожарные машины. Но эти звуки по-прежнему казались приглушенными – их все еще перекрывал постепенно отступающий сверхъестественный гул. Арман вцепился в ограду и, прижавшись к металлу лбом, закрыл глаза. Ограда дрожала, как будто, кроме них, только она одна слышала этот звук.
Все стихло.
Вокруг воцарился ледяной покой – покой, возникающий вследствие сильнейшего потрясения и полной опустошенности. Столпотворение продолжалось, но их оно больше не касалось.
Они остались одни – смертные рассеялись по всей округе и мчались прочь. Ветер доносил протяжные сверхъестественные вопли, напоминающие звук обгорающей фольги, – где-то опять гибнут бессмертные... Но где?
Бок о бок с Арманом он неторопливо пересек авеню. Они шли по потрескавшемуся тротуару темного переулка мимо поблекших оштукатуренных домов, мелких магазинчиков и покосившихся неоновых вывесок.
Вперед, вперед, вперед... Ночной воздух остывал, становилось холодно, вокруг царила тишина. Лишь вдали скорбно завывали сирены.
Едва они вышли на широкий, ярко освещенный бульвар, как в облаке зеленоватого света возник большой неуклюжий троллейбус. Сквозь пустоту и тишину он двигался навстречу им, словно призрак. За грязными, заляпанными окнами виднелись немногочисленные смертные пассажиры. Водитель держал руль как во сне.
Арман устало поднял глаза, как будто хотел проводить троллейбус взглядом. И к изумлению Дэниела, он остановился рядом с ними.
Они вместе забрались внутрь, проигнорировав ящичек для монет, и упали рядом на длинное кожаное сиденье. Водитель даже не повернул головы и продолжал всматриваться в темноту за ветровым стеклом. Арман прислонился к окну и тупо уставился в черный резиновый пол. Волосы его растрепались, на щеках чернели пятна сажи, верхняя губа едва заметно приподнялась. Углубившись в размышления, он, казалось, совершенно забыл о себе и о том, как выглядит.
Дэниел посмотрел на убогую компанию смертных: женщина с лицом, как чернослив, и щелкой вместо рта, окинувшая его недобрым взглядом; пьяница без шеи, храпевший, свесив голову на грудь; женщина-подросток с маленькой головой, свалявшимися волосами и язвами в уголках рта, держащая на коленях малыша-гиганта с кожей, похожей на жвачку. Надо же, ни одного человека без какого-нибудь ужасного изъяна! А там, на заднем сиденье, и вовсе покойник с полузакрытыми глазами и засохшей на подбородке слюной. Неужели никто не знает, что он мертв? Под ним высыхает вонючая лужа мочи.
Дэниелу показалось, что у него самого мертвые, страшные руки. Водитель, поворачивающий руль, походил на труп с ожившей рукой. Это что – галлюцинация? Троллейбус, идущий в ад?
Вовсе нет. Самый обычный троллейбус, на каких он и сам ездил миллион раз; в поздние часы на них обычно катаются те, кто устал или совсем опустился. По его лицу неожиданно расплылась глупейшая улыбка, и он даже едва не засмеялся, подумав о мертвеце на заднем сиденье, о том, что все эти люди едут куда-то без всякой цели, о том, как освещение меняет их лица... Но потом к нему вернулся страх.
Молчание действовало ему на нервы. Равно как и медленное покачивание троллейбуса, и вереница грязных и мрачных домов за окном. Невыносимо было видеть равнодушное лицо Армана и его пустые глаза.
– Она вернется за нами? – спросил Дэниел. Он больше не мог этого терпеть.
– Она знала, что мы там, – тихо сказал Арман, и его глаза потускнели. – Она прошла мимо.
ХАЙМАН
Он удалился на высокий травянистый склон, за которым плескались холодные волны Тихого океана.
Теперь город открывался перед ним как на ладони, и где-то там, среди множества огней затерялась смерть, нереально тонкий вой сверхъестественных душ смешивался с более насыщенными, сочными звуками населенного людьми города.
Дьяволы преследовали Лестата, до тех пор пока его «Порше» не вылетел в кювет. Лестат, несмотря на аварию, остался невредим и предвкушал битву; но тут снова взметнулось пламя, уничтожая и рассеивая окруживших его врагов.
В конце концов, когда рядом с ним остались только Луи и Габриэль, он согласился скрыться на время, поскольку не мог сказать с уверенностью, кто именно выступил в роли их защитника и спасителя.
Эти трое и понятия не имели о том, что царица продолжала преследовать их обидчиков
Ее могущественная сила парила над крышами, сражая тех, кто успел убежать, кто метался в поисках убежища или, охваченный смятением и болью, по-прежнему оставался рядом с поверженными спутниками.
Ночной воздух насквозь пропитался запахом пылающих вампиров, этих воющих призраков, после которых не оставалось ничего, кроме испорченной одежды на пустых тротуарах. Внизу, под фонарями покинутых стоянок, представители закона безрезультатно пытались разыскать трупы; пожарные тщетно искали себе помощников. Жалобно вопили смертные подростки...
Незначительные раны были обработаны; тем, у кого совсем сдали нервы, ввели наркотик, а потом унесли их с места происшествия. Как эффективно работают все городские службы в эту эпоху изобилия. Вода из гигантских шлангов смыла опаленные лохмотья тех, кто сгорел, и территория вновь стала чистой.
Крошечные существа спорили и клялись, что своими глазами видели жертвоприношения. Но никаких улик не осталось. Она уничтожила все без остатка.
А теперь она удалялась от концертного зала, чтобы заглянуть в самые укромные щели города. Ни углы, ни двери, ни окна не могли стать преградой на пути ее великой силы. То в одном, то в другом месте вдруг вспыхивал огонек – как будто чиркнули спичкой, а потом – ничего...
Ночная жизнь постепенно стихала. Бары и магазины запирали двери, гасили огни, и тьма становилась еще гуще. Машин на шоссе было уже совсем мало.
Одного из древних, мечтавшего лишь увидеть ее лицо, она нагнала на улицах Норт-Бич – он полз по тротуару, а она постепенно сжигала его. В последние секунды его кости превратились в пепел, а мозг – в массу тлеющих угольков. Еще одного она нашла на высокой плоской крыше, и он пролетел над мерцающим огнями городом, как падающая звезда. Когда все было кончено, поток воздуха подхватил его пустую одежду, словно почерневший клочок бумага.
А Лестат отправился на юг, в свое убежище в Кармел-вэлли. Ликующий, опьяненный любовью к Луи и Габриэль, он вспоминал старые времена и делился своими мечтами, совершенно не подозревая о последней бойне.
– Где же ты, Маарет? – прошептал Хайман. Ночь хранила молчание. Если Миль даже и находился поблизости и услышал зов, то тоже не откликнулся. Когда напали на Джессику, несчастный Миль в отчаянии выбежал на открытое пространство и, вполне вероятно, теперь тоже уничтожен. Хайман вспомнил, как Миль стоял и беспомощно смотрел вслед машине «скорой помощи», увозившей от него Джессику.
Хайману никак не удавалось его найти.
Он прочесал усеянные огоньками холмы, глубокие низины, где трепет душ звучал как громогласный шепот.
– Зачем только я все это видел? – спросил он. – Зачем сны привели меня сюда?
Он остановился, прислушиваясь к смертному миру.
По всем радиоканалам болтали о дьяволопоклонничестве, беспорядках, пожарах, массовых галлюцинациях. Они скулили о вандализме и обезумевшей молодежи. Но, несмотря на свои незначительные размеры с географической точки зрения, это все же был большой город. Рациональный разум уже успел вобрать в себя все произошедшее и не придал этому значения. Тысячи людей просто не обратили ни на что внимания. Некоторые постепенно, болезненно воскрешали в памяти невероятные события, свидетелями которых им довелось стать. Вампир Лестат – обыкновенный человек, рок-звезда, и ничего больше, а на его концерте случилась вполне предсказуемая, но не подвластная контролю вспышка истерии.
Возможно, замысел царицы частично и заключался в том, чтобы как можно более гладко сорвать все планы Лестата – стереть его врагов с лица земли прежде, чем будет нарушена хрупкая грань между допустимым и недопустимым с людской точки зрения. Если это так, не накажет ли она в конце концов и самого дьявола?
Ответа Хайман не получил.
Он обвел глазами спящие окрестности. Океанский туман густыми розовыми слоями улегся на вершинах холмов. Теперь, в первом часу пополуночи, все вокруг обрело красоту волшебной сказки.
Собрав все силы, он попытался покинуть границы своего тела, и, словно блуждающее ка мертвых египтян, направил свое видение к тем, кого пощадила Мать, – он хотел подобраться к ним поближе.
– Арман, – проговорил он вслух. И огни города померкли. Он оказался в другом месте, теплом, ярко освещенном, и прямо перед собой увидел Армана.
Они с Дэниелом благополучно добрались до особняка, в подвале которого никто не потревожит их сон. Молодой Дэниел, как пьяный, носился приплясывая по большим, пышно обставленным комнатам, а в голове его без конца звучали песни и музыка Лестата. Арман все с тем же бесстрастным выражением на юном лице пристально вглядывался в ночную тьму. Он заметил Хаймана! Увидел его неподвижно стоящим на возвышающемся вдали холме и в то же время чувствовал, что Хайман совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Молча и незаметно они внимательно изучали друг друга.
Хайману казалось, что он больше не выдержит одиночества; но в глазах Армана он не сумел прочесть ни эмоций, ни доверия, ни приглашения.
Хайман продолжил поиски. Он поднимался все выше и выше, пока не оказался так далеко от своего тела, что на какое-то мгновение даже потерял его из вида. Он направился к северу и беспрестанно звал, прося откликнуться, Сантино и Пандору.
Он заметил их в снежно-ледяном поле – две черные фигуры среди бескрайней белизны. Ветер изорвал одежды Пандоры, ее глаза, напряженно пытающиеся увидеть наконец смутные очертания владений Мариуса, были полны кровавых слез. Она радовалась, что с ней рядом Сантино, так непохожий на путешественника в своем черном бархате. После длинной бессонной ночи, в течение которой она обогнула земной шар, у нее болело все тело, она находилась на грани обморока. Любое существо нуждается в отдыхе и сне. Если она в ближайшее время не укроется в каком-нибудь темном месте, ее рассудок не в силах будет и дальше сопротивляться голосам, образам, безумию. У нее уже не было желания подниматься в воздух, а Сантино вообще не был на такое способен, поэтому она шагала с ним бок о бок.
Сантино приник к ней, чувствуя лишь ее силу; его сердце сжималось и кровоточило, ибо он не мог укрыться от доносящихся издали воплей жертв царской охоты. Почувствовав мягкое прикосновение взгляда Хаймана, он поплотнее укутал лицо черным плащом; Пандора же и вовсе ничего не заметила.
Хайман изменил направление поисков. Ему было больно видеть их вдвоем, так близко друг к другу.
В доме на холме Дэниел перерезал горло извивающейся крысе, и в хрустальный бокал полилась струя крови.
– Фокус Лестата, – объяснил он, рассматривая содержимое бокала на свет.
Арман неподвижно сидел у камина, молча наблюдая, как Дэниел любовно подносит к губам рубиновую кровь.
Хайман вернулся в черное ночное небо, взлетел еще выше и устремился прочь от городских огней.
«Миль, ответь мне! Дай знать, где ты!»
Неужели Мать и его поразила своим холодным яростным лучом? Или он до такой степени поглощен скорбью по Джесс, что никого и ничего не слышит? Бедняжка Джесс, ослепленная чудесами и в мгновение ока поверженная каким-то юнцом, прежде чем кто-либо успел вмешаться и предотвратить несчастье.
«Дочь Маарет! Моя дочь!»
Хайман боялся того, что мог увидеть, боялся того, что не осмеливался даже попытаться изменить. А если допустить, что друид попросту слишком силен для него сейчас? Возможно, он тщательно скрывает от посторонних глаз себя и свою подопечную. Либо все так и есть, либо Царица сделала, что хотела, и все уже кончено.
ДЖЕСС
Как здесь тихо. Она лежала на прочной и мягкой кровати, и ее тело больше походило на тряпичную куклу. Она могла поднять руку, но рука тут же падала вновь, и она по-прежнему ничего не видела – только что-то туманное, призрачное, но и это вполне могло быть иллюзией.
Взять, например, лампы – древние глиняные лампы в форме рыб, наполненные каким-то душистым маслом. В комнате пахло, как в похоронном бюро.
Джесс вновь охватил страх: она умерла и теперь, запертая в плоть, полностью оторвана от мира. Что это за звук? Ножницы! Ей подстригали волосы, но ощущение отдавалось во всем теле.
Кто-то резким движением вырвал одинокий волосок на ее лице – один из тех противных волосков, что вечно растут там, где не нужно, и так раздражают женщин. Потом кто-то тщательно привел в порядок ногти на ее руках. Неужели ее собираются положить в гроб? А зачем бы еще стали так заботился о ней?
Но боль вдруг вернулась – по спине словно ток пробежал, – и она закричала. И поняла, что находится в той же комнате, где несколько часов назад лежала в той же постели с поскрипывающими цепями.
Она услышала чей-то вздох. Она напрягла зрение, но увидела только лампы. И тусклую фигуру у окна. На нее смотрела Мириам.
– Где? – спросил он. Он был поражен и старался рассмотреть видение. Разве прежде такого не случалось?
– Почему я не могу открыть глаза? – спросила она. Он может смотреть сколько угодно, но никогда не увидит Мириам.
– Твои глаза открыты, – ответил он. Какой чувственный и ласковый голос! – Я могу дать тебе либо все, либо ничего. Мы не целители. Мы убийцы. Пришло время тебе решить, чего же ты хочешь. Помочь мне не может никто.
«Я не знаю, чего хочу. Знаю только, что не хочу умереть! Не хочу, чтобы прервалась моя жизнь».
«Какие же мы трусы, – подумала она, – какие лжецы!» Всю жизнь, до самой этой ночи, она носила в душе тяжелый камень печали и обреченности, но в самой глубине ее сознания всегда теплилась надежда, что когда-нибудь это все-таки произойдет. Она стремилась не просто увидеть и понять, но стать частью...
Она хотела объяснить свою мысль, выразить ее словами более внятно, но боль опять вернулась – раскаленным железом прожгла позвоночник, выстрелила по ногам. А потом – блаженное онемение. Казалось, комната, которую она по-прежнему не могла видеть, потемнела, зашипело пламя в старинных лампах. Снаружи шептался лес и корчились в темноте деревья. Она вдруг перестала ощущать руку Миля на своем запястье, но не потому, что он отпустил ее, а потому что сама уже ничего не чувствовала.
– Джесс!
Он тряс ее обеими руками, и боль рассекала ее, как молния рассекает тьму. Она застонала сквозь стиснутые зубы. Стоявшая возле окна Мириам молча смотрела на нее застывшим взглядом.
– Да сделай же это, Миль! – вскрикнула она.
Собрав все оставшиеся силы, она села в кровати. И едва не задохнулась от невыносимой, всепоглощающей боли – крик замер в горле. Но она открыла глаза, теперь уже действительно открыла. В мутном свете она увидела холодное, беспощадное лицо Мириам. И высокую фигуру Миля, склонившегося над кроватью. А потом обернулась к открытой двери. Маарет! Она идет!
Миль не услышал шагов и почувствовал ее приближение позднее Джесс. Маарет плавно, почти неслышно поднялась по лестнице и теперь шла по коридору, и длинные юбки мрачно шелестели в такт каждому ее движению.
Сколько же лет она ждала этой минуты, сколько долгих лет! Сквозь слезы Джесс видела мерцающее в свете ламп лицо Маарет, сияние ее волос. Маарет жестом приказала Милю выйти.
Маарет приблизилась к ее постели. Словно бы в знак приглашения она подняла вверх раскрытые ладони, а потом протянула руки, как будто принимала ребенка.
– Да, сделай же это.