Полина некоторое время сидела молча. Затем протянула:
— У меня нет слов…
— Зато у меня есть! — оборвала Любава. — Павел это так не оставит, вот увидишь. Он весь район на уши поднимет, будь уверена. Ему не столько жена с дочкой нужны, сколько чувство собственного достоинства утраченное восстановить захочется. Это ведь как ему нос-то утерли! Жена сбежала с любовником!
Пока Любава рассуждала, Полина смотрела мимо, в темное окно, в котором отражались кухня и они вдвоем.
— Как бы то ни было, дело сделано, — сказала Полина. — Вот сидим мы тут с тобой, женщины бальзаковского возраста, и трясемся, сопляка припадочного испугались. А жизнь — это сплошная проверка на вшивость. Она нам нарочно подобные ситуации подбрасывает. Проверяет.
Любава только открыла рот, чтобы ответить сестре, как дверь скрипнула и приоткрылась.
— Не помешаю?
— Здравствуйте, Борис Сергеевич.
— Здравствуйте, Полина. Вы только что мне снились.
— Везет вам, — улыбнулась Полина. — А мне так и не удалось сегодня поспать.
— Вот и хорошо, что вы проснулись, Борис, — обрадовалась Любава. — Мы — женщины эмоциональные, а ситуация, мягко говоря, нештатная. Нужен трезвый мужской взгляд со стороны.
Стараясь ничего не упустить из виду, сестры изложили суть дела.
— Мне нужно поговорить с Владимиром, — помолчав, сделал вывод Борис.
Любава сходила за Володькой. Мужчин оставили одних.
Вскоре все собрались в гостиной. Было решено этой же ночью на машине Доброва ехать в областной центр, откуда Борис лично отправит беглецов к друзьям Никитина за Урал.
Перед тем как уйти, Володька отозвал Полину.
— Полина Петровна, поговорите с моими, — неловко переминаясь с ноги на ногу, попросил он.
— Что сказать-то?
— Я напишу им. Батя пусть отгонит машину. Он у меня молоток, поймет меня. А вот матушка…
— Сложную миссию, Володя, ты на меня возлагаешь, — вздохнула Полина. — Да куда же от вас, влюбленных, деваться.
— Спасибо вам за все.
Ирма подошла и со слезами на глазах обняла ее:
— Полиночка Петровна, лучше вас — нет!
— Да ну вас! — замахала руками Полина. — Не рвите мне сердце!
— Двух артистов сразу народный театр лишаете! — добавила Любава.
Володька обнял Ирму — пора.
Сестры вышли на крыльцо. Добров вывел машину из гаража.
— Твой Добров — просто добрый ангел какой-то, — шепотом сказала Любава, толкнув сестру под локоть.
— Не мой, — не слишком напористо ответила та.
— Тогда, может, мне подаришь?
— Да ты, по-моему, и так не теряешься.
— Ревнуешь?
— Как же! Не дождешься.
— А вот Семен, кажется, ревнует.
Полина снова с удивлением уставилась на сестру.
— Так ты для этого Доброва на ярмарку затащила? Вот так Любовь Петровна! Ну, сестрица, ты даешь! Ну и что Семен? В драку не полез?
— До этого не дошло, но глаз с нас не спускал, изозлился весь…
— Да…
Сестры постояли на крыльце, пока фары добровской машины маячили в темноте. Затем вернулись в дом.
— А чему ты удивляешься? — продолжила Любава прерванный разговор. — Я ведь над твоими словами долго потом думала. Про Семена, про возраст, про болячки…
— Да ладно — болячки, — отмахнулась Полина. — Я тебя недооценила. Ты у меня… любого за пояс заткнешь! Тебе сейчас предложи молодого мужа, ты не растеряешься.
— Не растеряюсь, — живо согласилась Любава. — А ты растеряешься?
— Вот пристала! Я спать хочу. Утром с первым автобусом надо вернуться. Отца не предупредила насчет коровы.
— А Тимоха что, не справится?
Полина повернулась и вытаращилась на сестру.
— Как — Тимоха? Он же у тебя!
Любава, в свою очередь, ответила сестре все тем же взглядом, полным недоумения.
— Да нет его у меня. Сразу после ярмарки уехал. Так и сказал: «Я, теть Люб, домой поеду». Я им зарплату выдала. Ой, Полина! Он что, домой так и не пришел?
— Не пришел, — глухо откликнулась Полина, физически ощущая, как кровь отливает от щек.
* * *Любава проводила сестру на автобус и в раздумье возвращалась домой. Было по-утреннему зябко. Солнце еще не разыгралось, лишь начало пробиваться кое-где сквозь утреннюю дымку. Улица спала. Любава думала о племяннике, чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что вчера весь день он выглядел веселым. Звонко раздавались их с Петькой зазывные слоганы. А вот теперь припомнила — когда рассчитывались, он уже был смурной какой-то. Правда, Полине она этого не сказала — зачем заранее расстраивать? Любава тогда решила, что мальчишки устали с непривычки. И ночевать Тимоха отказался, она опять внимания не обратила. Тьфу, ворона!
Любава с досадой толкнула калитку и обомлела: на крыльце, прислонившись спиной к перилам, стоял и курил Семен. Пришел-таки! В ранищу какую притащился!
Любава покачала головой. Неторопливо подошла, вытерла ноги о коврик.
— Здравствуй, Сема. Какими судьбами?
— Як себе домой пришел! — с вызовом заявил Семен. — Нельзя?
Она молча разглядывала его, ничего не отвечая, и он стал нервно искать, куда выбросить окурок. Раньше, при нем, здесь всегда стояла старая металлическая пепельница. Потом Любава ее ликвидировала. Не найдя своей пепельницы, Семен нервно затушил окурок о крашеное дерево перил и выбросил его в палисадник.
— Ты мне клумбу не засоряй, — спокойно возразила Любава. — У меня кругом порядок.
— Порядок у нее! — передразнил Семен, хмуро оглядывая двор. — Где же твой хахаль крутой, что-то я его не вижу… Хотел с ним малость покалякать…
— Ой ли? — не скрывая усмешки, откликнулась Любава. — Что же вчера не пришел? Посидели бы по-семейному. А сегодня с утра он по делам уехал…
— Деловой!
— Конечно, деловой. А лодырей да разгильдяев мы не держим. Я и сама женщина деловая. Видел диплом?
От последнего вопроса Семена перекосило. Вчера в клубе на торжественном закрытии ярмарки Любаве прилюдно вручили диплом победителя и коробку с компьютером. А палатку Семена отметили в числе последних — грамотой за участие. Он даже на сцену не вышел — плевался. Наталья — та ничего, вышла. Поднялась в своем красном сарафане.
— Да нужны мне эти дипломы! — взвился Семен. — А ты уж тоже хороша! Бизнесмена своего в эксперты толкнула! Люди-то не слепые, видят, чем ты диплом-то свой заработала!
— Хочешь приз поглядеть? — не поддаваясь на его воинственный тон, пригласила Любава.
Она открыла дверь и вошла. Семену ничего не оставалось, кроме как войти следом. Семен хоть и злился, хоть и показывал всячески, что ему дела нет до полученного Любавой компьютера, все же посмотреть не отказывался. Любава хорошо знала его любопытство ко всякой новой технике, к этим проводкам, кнопочкам и лампочкам.
— Вот, подарили. Я еще и не трогала его, не распаковывала.
Семен молча вытащил из коробки широкий плоский монитор на ножке, осторожно распаковал процессор.
— Куда поставить хочешь?
— Да к Таньке в комнату. Приедет скоро.
— А…
Семен перетащил процессор в комнату к дочери, долго сосредоточенно возился с проводками. Любава знала — он шел ругаться. Ревность и злость кипели в нем, она расшевелила в муже инстинкт собственника. Но чтобы не выглядеть смешным, он не пришел разбираться вчера, сразу после закрытия. Наверняка приходил вечером ко двору — взглянуть, здесь ли машина Доброва.
А утром, улизнув от спящей жены, пришел разбираться.
А все пошло по-другому. Пока Семен возился с компьютером, Любава быстро настругала салат с редиской и сделала глазунью, как любил Семен. Поднялась наверх. Монитор хвалился свежестью красок и четкостью, даже какой-то сочностью изображения.
— Вот Танюха-то запрыгает! — воскликнула Любава и добавила: — Она ведь не одна приедет.
— С подружкой? — поинтересовался Семен.
— Какое там, Сема! С кавалером…
И она грустно посмотрела на мужа. Ей в глаза бросились его «подглазины», пустыми мешочками собранные вокруг глаз, новая порция седины справа. Скулы его покраснели от услышанной новости. Она-то переварила Танюхину новость, а он — нет. И ей было немножко жаль его.
— Как — с кавалером? Замуж, что ли, собралась?
— А кто знает? По крайней мере показать везет… отцу с матерью. А вот у Карповых и показать не показала. Взяла и укатила к милому в Уренгой.
— Нет! И ты об этом так спокойно говоришь? — разошелся Семен.
Вскочил, заходил по маленькой Танюхиной светелке, краснея и злясь. Любава грустно наблюдала за ним. Ей хотелось взять Семена за руки, усадить рядом, успокоить. Вот ведь как — Танюха далеко, про развод родителей не знает. Взяла и связала их потихоньку тонкой веревочкой. Непрочная эта веревочка, ох непрочная!
— И как ты их поселишь? — уставился он на нее. — Вместе, что ли?
— А нашу кровать отдам, — не сплоховала Любава. — Зачем она теперь мне одной?
Она пошутила, но Семен не воспринял это как шутку. Он просто посерел лицом, на лбу выступила испарина.
— А нашу кровать отдам, — не сплоховала Любава. — Зачем она теперь мне одной?
Она пошутила, но Семен не воспринял это как шутку. Он просто посерел лицом, на лбу выступила испарина.
— Не успела школу закончить, мать твою! И чё теперь? И как? И куда она? А он кто? Он-то откуда? Родители кто?
— Вот и спросишь, когда приедут.
Семен сглотнул, словно пытаясь проглотить то, что она ему сейчас сказала.
— Они что, спят уже? — с безнадегой в голосе спросил он и жалкими глазами уставился на Любаву. Она даже растерялась немного от такой его заинтересованности.
— Да не знаю я, — вздохнула она.
Бессонная ночь наложила на нее тень усталости. Ее всегдашний пыл куда-то исчез. Выглядела она покорной судьбе и немного даже заторможенной от усталости. Это состояние, нехарактерное для Любавы, насторожило Семена. Недоумевал он, глядя на бывшую жену.
— Пойдем лучше завтракать. — Она поднялась с дочкиной кровати. — Я глазунью сделала. С перцем, как ты любишь.
— Да нет, идти надо, — замялся Семен. К совместному завтраку он не готовился. Только сейчас почувствовал, что размяк, поддавшись настрою Любавы, расслабился и готов позволить увести себя в любую сторону.
— Пойдем, — повторила Любава, не глядя на него. — Ты разве не помнишь, какой сегодня день?
— День? Какой?
Он покорно спускался за Любавой на первый этаж, на кухню, добросовестно пытаясь вспомнить, какой же сегодня день. День свадьбы? Нет, свадьбу играли в сентябре, когда было полно арбузов и мясистых розовых помидоров. У Любавиных родителей даже виноград в тот год уродился. Родня из Волгограда привезла персиков. Нет, свадьба у них была в сентябре.
Познакомились они зимой, под Новый год, в Завидове на танцах. Потом ходили кататься на санках с горы, и Любава обморозила щеку. Он грел ее, эту щеку, и они первый раз поцеловались…
Пока он вспоминал, Любава достала графинчик с водкой и две рюмки. Семен с некоторым недоумением наблюдал за ее действиями.
— Садись Он придвинулся к столу, взял стопку с водкой.
— Сегодня нашему Степочке исполнилось бы двадцать восемь дет.
Любава улыбнулась, а лицо Семена дрогнуло и искривилось. Он залпом выпил водку и уставился в окно.
Вот оно что… А он забыл. Он давным-давно забыл, что в летний день когда-то Любава родила ему сына, который не прожил и двух часов. Какие-то трудности возникли при родах, ребенок умер. Они были тогда совсем молодые, глупые. Семен хорошо помнил свое состояние — он был растерян и не знал, насколько близко к сердцу приняла это горе его молодая жена. Но — догадывался. Врачи не хотели отдавать ему тело ребенка. Говорили, что не положено, что таких детей хоронят как-то по-особенному, не на кладбище. Но он уперся как баран и требовал, чтобы ребенка выдали. Почему он так уперся, он сейчас не знает. Скорее всего потому, что должен был что-то сделать для Любавы, а больше ничего сделать не мог. Так вот, пока Любава, потерявшая много крови, восстанавливала свои силы в больнице, он с каким-то отупелым упорством занимался похоронами новорожденного. Заказал настоящий гробик, сам вырыл могилку на деревенском кладбище. Кузнец выковал ему оградку с крохотными ангелочками по углам. Все сделал, как полагается. И когда Любава вышла из больницы, то стала ходить на эту могилку. Плакать. Долго ходила к Степочке. Каждый год, в день рождения и смерти, носила туда живые цветы. Каждый год, пока не родилась Танюха.
— Когда ты ушел, Сема, я на могилку к Степочке ездила. Поплачу, вроде легче станет… — с сухими глазами, глядя мимо Семена, говорила Любава. — Ты молодец, что не отдал его врачам. Она мне, эта могилка, так нужна была…
Тут Семен не выдержал. Он скривился. Замычал что-то, изо всех сил сдерживая слезы, и, уронив табуретку, вылетел в сени. Там, как от физической боли, завертелся на месте, что-то силясь сказать. Но Любава знала — нет таких слов, чтобы выразить это. Да и не нужны они, слова…
Она и сама забыла уже этот день. И несколько лет не была на могилке, поминала не всегда. Закрутилась с этим бизнесом. А сегодня словно он сам, ангелочек, прилетел к ним, почувствовал, что нужен здесь.
Семен вышел во двор, Любава не пошла за ним. Она стояла в сенях и через неплотную сетку тюля видела, как он мечется по двору, борясь со слезами, пытается закурить, но зажигалка не хочет вспыхивать, а спички ломаются.
На что это было похоже? Словно проснувшаяся душа требовательно предъявила права своему здоровому эгоистичному телу.
Любава вернулась к себе, накрылась одеялом и уснула, зная, что добавить к этому разговору ей нечего.
Глава 18
Полина обегала все места, где можно было найти сына. Сначала она решила, что, получив деньги, Тимоха выпил с ребятами и постеснялся прийти домой пьяный. Она сбегала в овраг, туда, где раньше ее сын вместе с мальчишками устраивал шалаши. Потом побежала в школьные мастерские, нашла там Петьку, который как ни в чем не бывало красил оконную раму — отрабатывал положенную школой трудовую повинность.
— Он с колхозным автобусом не поехал, — объяснил Петька. — Сказал, что у тетки останется.
— Да не ночевал он у нее! — отчаянно взмахнула руками Полина. Понимала, что Петька здесь ни при чем, и все же была не в силах сдержать эмоции. — Вспомни, Петенька, может, к нему подходил кто? Может, парни из района? С кем он разговаривал вообще? Ты, пожалуйста, от меня ничего не скрывай!
Она жадно вглядывалась в Петькино широкоскулое лицо и, поскольку знала это бесхитростное создание с самого его рождения, видела: ничего он действительно не скрывает.
— Да мы никуда от ларька не отходили, теть Поль! — уверял он. — Там разве отойдешь? Столько народу! У нас народу больше всего было, все время очередь. Мы с Тимкой вдвоем крутились как чумные. Некогда было по нужде отлучиться, честное слово, теть Поль! Один раз я только и отошел, когда этот мужик в белом Маринке записку передавал…
— Какой мужик? — насторожилась Полина.
Петька отставил раму и стал оттирать пальцы тряпкой, смоченной в растворителе. Он обстоятельно и неторопливо рассказал про мужика с семьей, про его короткое свидание с Мариной, про то, как странно это событие повлияло на Тимоху.
Прямо от Петьки Полина отправилась к Кате Плешивке. Та полола в огороде картошку. Полина подошла к самому забору.
— Бог в помощь! — крикнула она.
Плешивка оглянулась, поставила руку козырьком, не сразу отозвалась:
— А… Полина… Пташка ранняя. Спасибо. А ты свою прополола?
— Тимоха с дедом пололи.
— Хорошо, когда мужики, — позавидовала Плешивка. — А тут все сама да сама.
— Постоялица твоя дома, теть Кать?
— Марина-то? Дома. А чё ей? Спит…
— Дома ночевала?
— Ну. А что такое?
Плешивка насторожилась. Положила мотыгу, засеменила к забору. На это Полина не рассчитывала. Отступила, махнула рукой:
— Да это я так, теть Кать, спрашиваю. Если ночью гуляла — не добудишься. А она мне по работе нужна.
— Нет, не гуляла. Парни приходили вечером, звали, не пошла. Сама не своя вчера была, после ярмарки-то. По городу, видать, тоскует. Чё ей здесь, в деревне-то? Скучно…
— Дверь не закрыта?
— Нет, я не закрываю. Толкни и заходи. Собак нету.
И Плешивка поковыляла к оставленной мотыге.
Полина вошла в Плешивкину чистенькую избу. Полы, выкрашенные желтым, весело сверкали на утреннем солнце, фиалки нежными сиреневыми цветами взирали на гостью с подоконника. Китайские покрывала первых перестроечных времен стыдливо прикрывали собой видавшие виды кресла.
— Марина?
Ни звука в ответ.
Полина заглянула в одну из боковых комнатушек. Марина спала, крепко обняв подушку, выставив из-под покрывала голую коленку. На столе — рамочка с фотографией: Марина вместе с молодым человеком респектабельного вида возле красивой машины. Снимок — как картинка из журнала. Вероятно, Марина смотрела на фотографию перед сном, поскольку та была сдвинута на самый край.
Полина нетерпеливо кашлянула и постучала по столу.
— Марина, проснись.
— Полина Петровна? — Девушка удивленно захлопала ресницами. — Что случилось?
— Тимоха пропал, — сказала Полина и вышла в большую комнату. — Одевайся. Я тебя жду.
Марина без пререканий выбралась из-под покрывала, влезла в свои тренировочные лосины и вышла к Полине.
— Он не поехал с нами, в районе остался, у тети, — сказала она надтреснутым от сна голосом.
— Это я уже слышала от Пети. Не остался он в районе. Скажи, Марина, кто подходил к тебе на ярмарке? Жених?
Марина недружелюбно зыркнула на Полину:
— А чё это я перед вами отчитываться должна? При чем здесь это? Это моя личная жизнь!
— И моя тоже! — оборвала Полина. — Тимоха влюблен в тебя, и не говори, что ты этого не знаешь!
— Что такого-то… Тимоха мне как брат. У меня есть брат Валерка. И с Тимохой я как с Валеркой.
— Понятно. Так кто тебе этот парень?