— Понятно. Так кто тебе этот парень?
— Любовник! — с вызовом ответила Марина.
Полина помолчала. Не сделала удивленное лицо, не усмехнулась.
— Любовник, говоришь? Значит, женат?
Марина сначала резко отвернулась, не желая продолжать разговор, а потом все же подумала и кивнула.
— Понятно. Давно ты с ним?
— Год уже.
— В деревню, значит, от него сбежала?
— От него. Думала, забуду. Думала, он забудет. Не получается.
— А ты не езди к нему в город.
— Как не ездить-то, если у меня там родные? Братья и сестры, нас пятеро. Они ждут меня, и я скучаю. Думала, не буду скучать. Достали они меня, честно говоря. Всех нянчила.
— Да… Мы не знаем себя, — согласилась Полина. — Думаем одно, получается другое. Ты молодая, красивая, все парни от тебя без ума…
А я в женатого вцепилась! — закончила за нее Марина. — Дура, правда? Но с ним никто не сравнится. С ним поговорить есть о чем, он одевается хорошо, меня одевает… Мне надоело над каждой тряпкой трястись! От родителей только и слышала вечно: вот подожди, на ноги встанем. Какое там встанем… Только с ним жизнь и увидела. Я тут недавно решила: все! Ультиматум ему поставила: или я, или жена. Месяц домой не ездила, чтобы его не видеть. Так он на ярмарке меня нашел. И детей своих приволок. И благоверную. Она с него глаз не спускает!
— Это же мучение! — предположила Полина.
— Мучение, — согласилась девушка. — И остановиться не могу. Увидела его — поняла, что не могу. Люблю его.
Полина только краешком сознания следила за этим рассказом. История стара как мир и почему-то постоянно повторяется. Ирмина — трогает, Маринина — нет. Почему так, Полина не задумывалась. Ее сейчас интересовал лишь Тимоха с его болью. С его первой любовью, которую он вынужден ото всех прятать. История, которая ей кажется прозаичной до тошноты, могла потрясти его, оглушить просто. В первый раз всегда так.
Естественно, он хочет переварить ее в одиночестве.
— Где же мне Тимоху теперь искать? — подумала Полина вслух.
— А вы в клубе были? У него же ключи от клуба есть. Я, когда тошно бывает, тоже там музыку слушаю. Я вчера магнитофон домой не забирала…
В клуб они побежали вдвоем. Не открывая, обе прильнули к огромным окнам танцзала. На столе стоял магнитофон, а в просвете между ширмами виднелись Тимохины ноги в носках. Он спал на старом диване.
— Мне поговорить с ним? — спросила Марина.
— Не сейчас. Пойдем.
У магазина они разошлись. Полина мысленно переключалась на домашние дела. Их накопилось достаточно. Но едва она переступила порог своего дома, в калитку забарабанили, и женский истошный вопль огласил окрестности:
— Петровна! Открывай!
— Открыто, — не слишком радушно отозвалась она. Раздражение против постоянного бесцеремонного вторжения в ее личное пространство и время давало о себе знать. Хотелось лечь, вытянуть ноги и полежать с закрытыми глазами. Она вспомнила, что так и не позавтракала сегодня.
В коридоре уже хлопали двери. В проеме выросла крупная фигура Лидии Гуськовой. Всегда хмурое лицо Лидии раскраснелось. Волосы выбились из-под платка, повязанного вокруг головы плотно, по-крестьянски. По выражению этого лица Полина догадалась, что позавтракать ей так и не удастся.
— Третий раз уж к тебе прибегаю, Полина. А тебя все нет…
— Здравствуй, Лидия, садись. Что стряслось?
— Мамке нашей совсем плохо!
— Что с ней?
— Плохо! Кричит, спасу нет! И испарина на лбу… То краснеет, то бледнеет! Не знаю, что делать, Полина! Помоги…
— «Скорую» вызвали?
— Вызвали, а толку-то? Не едут! Пока до нас доберутся, помрет мамка-то! Пойдем к нам, посмотри! Укол, может, какой или еще чего…
— Не могу я уколы… — сказала Полина. — Не имею права лечить без лицензии. Мне уж из района замечание было. Как вы не понимаете?
— Дак что ж, мамке-то помирать теперь из-за твоей лицензии?
Лицо Лидии скривилось, собралось в пучок. Подбородок дрожит, того и гляди она слезу пустит. Полина услышала звук подъехавшей машины. Глянула в окно — Игорь Гуськов.
У Лидии краска отхлынула от лица. Она попятилась от двери, заранее пугаясь того, что может сказать Игорь. Полина не хотела идти к Гуськовым. Будто что-то держало ее, внутри какая-то часть отчаянно сопротивлялась. Игорь вошел, распахнув с улицы все двери. Молча стрельнул глазами на сестру.
— Полина, я за тобой. Привезу туда и обратно. Только сделай что-нибудь, спаси мать!
— Ну как я спасу, Игорь? Я что, волшебница? Полина не знала, чем защитить себя от напора Гуськовых.
В этот раз все события, как назло, наслаивались одно на другое. Хотелось закрыть уши и не слышать никого. Но сама уже вспоминала, куда сунула свой медицинский саквояж и забрала ли у отца тонометр.
Вдруг Лидия, до этого стоявшая в сторонке и молчавшая, сделала шаг к Полине и бухнулась на пол.
— Полина! Христом Богом тебя прошу, поехали с нами! Спаси мать! — завыла Лидия и воздела руки к небу, как на картине Брюллова «Последний день Помпеи».
Полина ошарашенно попятилась от нее.
— Встань сейчас же! Ты что?! Идите в машину, дайте собраться!
У Полины все затряслось — и руки, и нижняя челюсть. Она лихорадочно похватала вещи и вылетела в коридор. Наткнувшись в коридоре на Тимоху, ничего не сумела ему сказать, только неопределенно махнула рукой.
В машине Гуськовы, уже слегка успокоенные согласием Полины, только и ждали, когда она усядется. Едва Полина опустилась на сиденье, Лидия начала «прочесывать» Ирму. Она рассказывала про «подлость, устроенную этой змеей», про то, что «сколько волка ни корми» и что «пригрели змею у себя на груди», а та «сбежала, да еще имела наглость записку Павлу оставить с угрозами. Дескать, станешь преследовать — посажу».
— Мать чуть инфаркт не хватил! — задыхаясь, брызгая слюной, выливала Лидия. Она как будто не замечала упрямого молчания Полины. Та и вопросов не задавала, только чтобы Лидия замолчала. — Это за все добро, что мы ей… Нищета-нищетой пришла! Приданого никакого! Только и знала хвостом крутить!
Полина вылетела из машины и буквально побежала к дому. Ей открыла Людмила. Еще крупнее и угрюмее сестры, она молча пропустила Полину в дом.
Макаровна лежала в гостиной, в подушках, и стонала. Павла видно не было. И на том спасибо. Меньше всего Полине хотелось встречаться с ним. Она боялась не сдержаться и наговорить лишнего.
Завидев Полину, Макаровна тяжко вздохнула и вновь застонала. Грудь Макаровны высоко вздымалась. Она следила глазами за Полиной и ни на секунду не умолкала.
— Ой… ой… в боку, в груди жжет… плохо мне, Полина. Как обручем сковало… — через силу выговаривала Макаровна. — Помоги…
Полина присела рядом, стала трогать живот Макаровны, вздымающийся внушительной горой. Живот был жесткий.
— Слышала небось, что у нас стряслось? — жалобно, с трудом преодолевая одышку, спросила Макаровна. — Стыдобушка-то… Сбежала, говорят, с Володькой Никитиным, шалава!
В изголовье Макаровны, как две змеи, шипели Лидия с Людмилой.
— Где болит? — спросила Полина, прерывая злобные излияния.
— Кругом болит… И в затылке отдает. И особенно — здесь. — Макаровна шевельнула пальцами руки, лежавшей справа на ребрах.
— Закатайте рукав.
Лидия и Людмила бросились исполнять приказание. Давление у Макаровны оказалось высоким, за двести. Но Полину больше смущал жесткий живот, она осмотрела его еще раз.
Макаровна продолжала охать и стонать, а то замирала, прислушиваясь к себе, словно боясь вздохнуть.
— Желчный, Екатерина Макаровна, — сказала Полина. — Я ничего сделать не могу, в больницу надо.
— А давление? — жалобно простонала Макаровна. — Не дождусь ведь «скорой»-то, помру…
— Клофелин есть? — спросила Полина у сестер. Те метнулись в кухню за лекарством.
— Не помогает он мне, — простонала Макаровна. — Пила уж. Сделай укол какой-нибудь! Моченьки моей больше нету…
— «Скорая» приедет, сделает укол, — сказала Полина. — Если вы таблетку выпили, укол от давления больше нельзя пока. Давайте подождем немножко…
— «Скорая»… Не доживу я до «скорой»… — простонала Макаровна. — Делай! Они, може, к вечеру приедут. Или вовсе не приедут.
От двери на Полину уставились четыре колючих глаза. Полина отломила ампулу, распаковала одноразовый шприц.
— Одеколон есть?
Лидия метнулась за одеколоном.
Полина сделала инъекцию анальгина, предупредила:
— Сейчас боль в животе пройдет, но врачи приедут, вы о ней расскажите. А то последствия могут быть всякие. Подробно расскажите, где и что болит.
Сестры закивали.
Полина посидела немного возле Макаровны. Ту отпустило. Она лежала с закрытыми глазами, дыхание выровнялось.
— Подвезти? — предложил Игорь.
Полина поспешно отказалась. Больше всего ей не хотелось встречаться с Павлом. Но — пришлось. На выходе она столкнулась с ним. Он только что приехал, запирал машину в гараже.
— Здравствуй, Петровна! — преувеличенно радушно воскликнул Павел. — Не даем тебе покоя? Как там матушка?
— Ничего страшного, но в больницу ее надо отвезти.
— Хорошо, если ничего страшного, — с какой-то неопределенной интонацией проговорил Павел. — А я что тебя хотел спросить, Петровна…
Он снова загородил ей дорогу, как тогда, зимой. Глаза его, бледно-серые, почти бесцветные, бегали по сторонам. Она не могла поймать его взгляд, хотя смотрела прямо.
— Ты, случайно, не в курсе, Петровна, куда это наш артист, Володька Никитин, подевался? Вот артист! Вчера еще бегал по селу, семечек у людей набрал на масло. А сегодня уж нет его!
— А я-то откуда знаю?
— Так ведь и мать его не знает, вот что самое главное, — с кривой улыбкой заявил Павел. — Сама, говорит, не знаю, куда этот малахольный подевался… Набрал у людей заказов — и свалил… Нехорошо. Кто ж так делает?
Он все всматривался куда-то в даль, мимо Полины, все высматривал что-то.
Полина попыталась обойти его, но он плечом остановил ее.
— Если уж родители не в курсе, то я и подавно, — буркнула Полина, пытаясь отодвинуть с дороги Гуськова.
— Не скажи… Иногда друзья ближе родителей. Или соседи. А вы ж с ним на одной улице живете?
— Ну и что?
— Да так… Говорят, что ты ночью вчера зачем-то к ним бегала… Так я подумал…
— Зачем к вам бегала, затем и к ним. И ты передо мной тут пассы не выплясывай, Павел! Отойди с дороги!
— Хамить изволите? Зря… Володька-то, может, и уехал. А мы-то здесь остались. Все — и ты, и я, и… сынок твой Тимоха…
— Что-о? — опешила Полина. — Да ты никак мне угрожаешь? Ты — мне?! А когда ты зимней ночью ко мне брата своего порезанного приволок, ты как разговаривал? Когда дружка своего с огнестрелом привез, только что в ногах у меня не валялся! Сопляк! Ты после этого смеешь мне угрожать?!
Полина не на шутку разозлилась. Она толкнула Павла в грудь. Он немного отодвинулся. Она кинулась к калитке, но щеколда ей не поддалась.
— Я добра не забываю, — сказал Павел, подходя к ней и открывая задвижку. — Но и зло безнаказанным не оставляю, Петровна. Ты помни это!
Полина обернулась. Он смотрел ей в глаза. Ох, как хотелось сказать ему… многое. Очень многое хотелось сказать. Слова жгли язык, но она сдержалась. Хлопнула калиткой и полетела по улице от «термитника». Она задыхалась, ее жгла обида и злость на Гуськова. Так нужно было поделиться с кем-нибудь, переложить хотя бы часть своей тяжкой ноши. Но видимо, обречена она нести этот груз одна. Входя в дом, подумала о том, что вот стояла бы сейчас у крыльца черная машина Доброва. И можно было бы все рассказать ему. А он бы… Но — нет. Добров не вернулся. Где-то там, далеко, у него были свои дела, заботы. И телефон в доме равнодушно молчал.
Глава 19
Ночью в деревне случился пожар. Полину разбудил Тимоха. Он прилип к окну, на котором зловеще плясали отсветы огня. Казалось, что горит где-то рядом, через дом. На улице слышались голоса, вой собак, беспокойное хлопанье калиток. Полыхало в конце улицы. Петр Михайлович уже был на ногах, забежал сообщить:
— У Никитиных горит.
У Полины неприятно екнуло сердце. У Никитиных…
— Тимоха, куда? — только и успела крикнуть Полина, но — поздно. Парень уже хлопнул дверью, в отдалении скрипнула калитка — только его и видели.
— Датам «пожарка» уже стоит, — успокоил отец. — Они пацанов близко не подпустят. Отвечай потом за них…
— Давно горит?
— Да нет, пожарные быстро приехали. Одним ходом. Пойдешь, что ли?
— Пойду.
Полина накинула кофту, на всякий случай захватила аптечку и — бегом.
Горели надворные постройки. Мужики баграми ломали догорающий сарай.
Мальчишки толпились вокруг пожарных, которые пытались залить прожорливый огонь водой. Не тут-то было. Вода шипела, как на раскаленной сковороде, брызги грозили обжечь любопытных.
— Щас на пену перейдут, — комментировал дед Лепешкин. — Водой — бесполезно. Разгорелось.
И действительно, водитель «пожарки» полез наверх, где находился раструб для запуска пены.
— Отойдите! — просили пожарные, но куда там! Народ жаждал поучаствовать в тушении пожара. Пожарные стали разматывать второй рукав, готовить пену.
В свете огня Полина разглядела лица односельчан. Люди стояли кучками, жались друг к другу. Смотрели, как в хаосе пены и огня гибнет Володькина маслобойка. Здесь были Капустины, дед Лепешкин, Катя Плешивка. Полина увидела и своих: Крошку, Ваню Модного. Парни стояли с баграми, лопатами. Лица в саже. Все, что можно было сделать против огня, они сделали. Теперь оставалось стоять и смотреть.
— Все живы? — спросила Полина в толпе.
Рядом оказалась Катя Плешивка, которая охотно пояснила:
— Марь Ивановна у соседей. Причитала, конечно, плакала. Соседка ее к себе увела. А сам-то вон бегает. Каково ему? Прошлое лето строили на пару с сыном, а этим — вона чего.
— Хорошо хоть последние в улице стоят, — вставил кто-то. — А то бы щас на соседские сараи перекинулось, все — хана.
— Да ладно сараи. Дом-то цел остался. И то хорошо…
С пеной дело стало продвигаться. Пожарные в длинных брезентовых плащах, неповоротливые, работали без суеты. Местные мальчишки, юркие как ртуть, мешались у них под ногами, их то и дело отгоняли прочь.
Полина поискала глазами сына, но не нашла. Зато увидела Павла Гуськова. Он стоял среди мужиков, трепался, покуривал. Заметив, что она смотрит в его сторону, кивнул и неторопливо двинулся к ней.
— Вон ведь как бывает, бабоньки, — кивнул он в сторону огня. — Строишь, наживаешь, а случай все сожрет.
— Да… — вздохнули женщины в толпе. Только Полина в упор смотрела на Павла. А тот, словно и не понимал значения ее взгляда, играл ему одному ведомую роль с каким-то упрямым азартом.
— А может, не случай, — ни к кому не обращаясь, проговорила Полина. — Бывает, что и подожгут… из зависти.
— Да кому он нужен — из зависти?! — встрял возникший откуда-то Игорь Гуськов. — Что у него было-то? Голь перекатная!
— А машина-то не сгорела? — словно не слыша слов брата, поинтересовался Павел.
— Машины не было, — встряла Катя Плешивка. — На ней Володька вчера куда-то укатил, говорят.
— Докатался, — усмехнулся Игорь.
От Полины не укрылось, как братья переглянулись между собой. Она пошла искать Тимоху, услышала, как дед Лепешкин вздохнул:
— Сейчас вода кончится.
И действительно, вода в машине быстро кончилась. Полина увидела сына. Он показывал пожарным, где находится пруд. Уехали за водой.
Огонь, погребенный под пеной, казалось, навсегда исчез, но это было ложное впечатление. Вдруг вспыхнули доски у самого гаража, и несколько человек разом вскрикнули:
— На гараж перекинется!
Бросились к гаражу с ведрами. Но пена — кипяток, не подпускала. Бестолково колготились возле, опасаясь подойти ближе. Вернулась «пожарка», Тимоха сидел в машине рядом с водителем. Гараж залили пеной.
— Сын-то у тебя — герой, — раздалось у нее над ухом. Опять Павел! Она только открыла рот, чтобы осадить его, но Гуськов не дал ей сказать.
— Ты получше за ним смотри, Петровна. Подростки, они народ ушлый… Все геройствуют…
— Ты к чему это? — строго спросила она Павла.
— Забочусь о тебе, — с недоброй ухмылкой ответил тот. — Одной-то за взрослым сыном разве углядишь?
— Есть кому о нас позаботиться! — отрезала она и отодвинулась от него.
— Да, Спонсор у вас хороший, — согласился Павел с каким-то даже наслаждением. — Только ведь и с бизнесменом крутым всякое случается… То авария… А то, бывает, машина взорвется ни с того ни с сего…
— Да пошел ты! — оборвала его Полина.
Она разыскала отца и велела глаз не спускать с Тимохи. Ей нужно было увидеть Володькиных родителей.
Она хоть и показывала Павлу всем своим видом, что не боится его, все же ей стало жутковато от его внимания и угроз. Он вознамерился лишить ее покоя и был очень последователен.
Разговор с Володькиной матерью еще больше взбаламутил ее. Марья Ивановна сидела сникшая. Не ругалась, не плакала, не злилась. Сидела какая-то покорная, вялая.
— Вот так вот полночи и просидела, — пояснила соседка. — Незнай — пожар ее убил, незнай — внезапный отъезд Володьки. Сам-то хоть делает что-то, копошится с мужиками. А она как неживая…
Полина посидела с Никитиной, попыталась найти слова утешения.
— Домой пойду, — вдруг встрепенулась Марья Ивановна. — Что мне тут?
Полина вызвалась проводить. Они прошли через залитый водой двор.
Светало. Пожарные делали «проливку». Вода теперь из шланга лилась мелким дождиком, как из лейки. Проливали все вокруг, чтобы исключить возможность возгорания. Взрослые начали расходиться, только мальчишки все липли к пожарной машине, рассматривали амуницию пожарных.
Марья Ивановна глянула на пепелище, махнула рукой и — мимо.