С большой неохотой Дана пошла за Мэлори, когда та решила поработать дома у Флинна. Это имело смысл, так как две картины находились именно там. Но еще там был Джордан.
Ее надежды на то, что его не окажется дома, рухнули, когда она увидела старомодный «Тандерберд» на подъездной дорожке.
— Всегда понимал в машинах, — пробормотала она и пренебрежительно фыркнула на «Тандерберд», хотя в тайне залюбовалась его плавными линиями, дерзким взмахом задних крыльев и зеркальным блеском хрома.
Она бы многое отдала за возможность сесть за руль такой машинки и погонять на ней.
— Не понимаю, зачем придурку, живущему на Манхеттене, нужна машина.
Мэлори распознала тон, в котором слышалось дурное настроение вперемешку с горечью, и приостановилась перед дверью.
— Для тебя это проблема? Может, мы перенесем наш визит и посмотрим картины в другой раз, когда Джордана здесь не будет?
— Нет, никаких проблем. Он не существует в моей реальности. Я уже очень давно утопила его в бочке с эбола.[17] Это была грязное, но доставляющее странное удовлетворение занятие.
— Ну, тогда ладно. — С этими словами Мэлори подняла было руку, чтобы постучать в дверь, но Дана одернула ее назад.
— Я не стучу в дверь моего брата. — Она вставила свой ключ в замок. — И не имеет значения, какие кретины у него остановились.
Она вошла внутрь, готовая к столкновению. Не желая так легко успокаиваться, когда не увидела его, она громко хлопнула дверью.
— Дана.
— У-упс. Выскользнула. — Зацепив большие пальцы за карманы, она прогулочным шагом направилась в гостиную. — Точно там, где мы их и оставили, — сказала она, кивнув на картины. — И знаешь что, я не вижу в них никаких изменений. Ну все, работа на сегодня сделана. Может, пойдем по магазинам или еще куда-нибудь?
— Мне нужно тщательно их изучить, и я хочу еще раз пройтись по нашим заметкам. Но тебе нет никакой необходимости болтаться здесь.
— Я обещала Флинну.
— Флинн перестраховщик.
— Согласна, но я обещала. — Уловив движение в дверях за своей спиной, она добавила чопорным голосом: — А я, в отличие от некоторых, держу свои обещания.
— Как и обиду, — прокомментировал Джордан. — Здравствуйте, леди. Что я могу для вас сделать?
— Я бы хотела еще раз пройтись по картинам и моим заметкам, — сказала ему Мэлори. — Надеюсь, вы не возражаете?
— Кто он тут, чтобы возражать? Это не его дом.
— В принципе, так и есть. — Джордан, высокий и строгий в своих черных джинсах и черной футболке, прислонился к дверному косяку. — Распоряжайтесь.
— Может, у тебя есть дела поважнее, чем подпирать дверной косяк? — накинулась на него Дана. — Какая-нибудь недописанная книга, или там, издатель, с которым надо срочно разобраться.
— Ты же знаешь нас, писак бульварного чтива. Мы сварганим романчик за пару недель, а потом прохлаждаемся, просаживая гонорары.
— Я не возражаю, если вы двое подеретесь, правда, не возражаю. — Мэлори вывалила содержимое своего пухлого от заметок портфеля на корзину. — Но, может, вы воспользуетесь другой комнатой.
— Мы не деремся. — ответил Джордан. — Это всего лишь предварительные ласки.
— В твоих мечтах.
— Стретч, в моих мечтах ты обычно несколько менее одета. Дайте знать, если я смогу вам чем помочь, Мэлори. — Он выпрямился и вышел.
— А ну иди сюда. — После стычки с ним Дана была как ракета на старте. — На кухню, позер. — Она вылетела из комнаты, затем, скрипя зубами, дождалась, пока он ее догонит.
Он всегда двигался в своем собственном темпе, подумала Дана. Она готова была взорваться, наблюдая, как он неторопливо подходит к ней. Она уже приготовилась высказать все, что о нем думает, когда он подошел вплотную, сжал ее бедра и накрыл ее приоткрытый от шока рот своим.
Огненная волна прошла через ее тело.
В этом тоже ничего не изменилось.
Пламя, вспышка и обещание собирались вместе в своего рода расплавленную комету, которая врывалась в мозг и вызывала катастрофу.
Не в этот раз, не в этот раз. Никогда вновь.
Она с силой оттолкнула его от себя. Она не дала пощечину. Слишком предсказуемо и по-женски. Но она была очень близка, чтобы хорошенько врезать ему.
— Извини. Я думал, ты за этим позвала меня сюда.
— Попробуй снова, и будешь истекать кровью от завидной коллекции смертельных ранений.
Он пожал плечами и ленивой походкой направился к кофеварке.
— Моя ошибка.
— Ты чертовски прав. Любые права прикасаться ко мне ты потерял очень давно. Я тебя терплю только потому, что тебе посчастливилось купить эту чертову картину. И потому что ты друг Флинна. Но пока ты здесь, будь добр, соблюдай правила.
Он засыпал кофе на две чашки и включил кофеварку.
— Огласи их для меня.
— Ты не прикасаешься ко мне. Даже если на меня будет ехать чертов автобус, ты не оттолкнешь меня в сторону.
— Окей. Ты предпочтешь, чтобы тебя переехал автобус, чем чтобы я к тебе притронулся. Заметано. Следующее?
— Ты сукин сын.
Что-то похожее на сожаление промелькнуло у него на лице.
— Я знаю это. Слушай, давай приостановимся на минутку. То, что происходит, важно для Флинна, а он дорог нам обоим. Эта женщина в гостиной дорога ему, и тебе тоже. Мы здесь все связаны, хотим мы того или нет. Так что давай попробуем со всем спокойно разобраться. Флинн позвонил ночью и сказал, что останется у Мэлори. Утром он пришел сюда на три минуты и тут же ушел. Я ничего не услышал от него, кроме того, что у Мэлори неприятности. Введи меня в курс дела.
— Если Мэлори захочет, чтобы ты знал, она сама тебе расскажет.
Протяни ей оливковую ветвь, подумал он, и она забьет ее тебе в горло.
— А ты все такая же твердозадая.
— Это личное дело, — резко ответила она. — Интимное. Она не знает тебя. — И вопреки всем клятвам, ее глаза наполнились слезами. — Как и я.
Этот единственный полный слез взгляд ударил его в самое сердце.
— Дана.
Когда он сделал шаг в ее направлении, она схватила нож для резки хлеба с разделочного стола.
— Еще раз дотронься до меня, и я отрежу тебе руки по самые плечи.
Он сунул руки в карманы и остался на месте.
— Почему бы тебе просто не всадить его сразу мне в сердце и не покончить с этим.
— Просто держись от меня подальше. Флинн не хочет, чтобы Мэлори оставалась одна. Можешь принимать пост, так как я ухожу.
— Если я должен исполнять роль сторожевой собаки, то не могла бы ты объяснить, от кого я должен ее охранять.
— От большого, плохого колдуна. — Она распахнула заднюю дверь. — Если с ней что-нибудь случится, ты не отделаешься ножом в сердце, я вырежу его и скормлю собакам.
— У тебя всегда было хорошее образное мышление, — протянул он, когда она с шумом хлопнула дверью.
Он потер рукой в области желудка. Она в узлы стянула его внутренности — еще одно, в чем она была хороша. Он посмотрел на кофе, к которому она не притронулась. Хотя он знал, что это по-дурацки символично, он взял кружку и вылил кофе в раковину.
— В канализацию, Стретч. Прямо как нас.
Мэлори изучала картины, пока они не стали расплываться у нее перед глазами. Она сделала еще несколько заметок, а потом растянулась на полу и устремила взгляд в потолок. Она прокручивала все, что знала на данный момент, в своей голове, в надежде, что это поможет ей сформировать новую, более ясную картину происходящего.
Поющие богини, тени и свет, что было в ней самой и вокруг нее. Посмотреть и увидеть то, что она не видит. Любовь сотворит ключ.
Мрак.
Три картины, три ключа. Не значит ли это, что в каждой картине есть подсказка, некое направление для поиска одного из ключей? Или все три картины ведут к одному ключу? К ее?
Так или иначе, но она пропустила эти подсказки.
Во всех трех картинах были общие элементы. Сюжет из легенд. Использования леса и теней. И фигура, скрытая ими.
Это должно быть Кейн.
Почему Кейн был на портрете Артура? Был ли он там на самом деле, или это просто иллюзия, символика?
Но по-прежнему, даже с этими общими элементами, портрет Артура не похож на продолжение серии. Существует ли другая картина, завершающая цикл о Дочерях в Стекле?
Где ей искать эту картину, и что она бы дала, если бы ее удалось найти?
Она перевернулась и снова посмотрела на портрет молодого Артура. Белый голубь прямо над головой. Символ Джиневры? Начало конца?
Предательство в любви. Последствия любви.
Разве сейчас она сама не имеет дело с последствиями любви? Душа — такой же символ любви и красоты, как сердце. Эмоции, поэзия, искусство, музыка. Магия. Частички души.
Без души нет последствий, и нет красоты.
Если богини поют, не значит ли это, что у них все еще есть душа?
Ключ может быть там, где царит искусство, или любовь. Красота или музыка. Или где был сделан выбор: сохранить или отвергнуть.
Без души нет последствий, и нет красоты.
Если богини поют, не значит ли это, что у них все еще есть душа?
Ключ может быть там, где царит искусство, или любовь. Красота или музыка. Или где был сделан выбор: сохранить или отвергнуть.
Музей? Галерея? «Галерея», решила она, и резко поднялась на ноги.
— Дана!
Она кинулась на кухню, но остановилась, увидев Джордана, который сидел за обшарпанным столом и работал на маленьком, глянцевом лэптопе.
— Извините. Я думала, Дана здесь.
— Она ушла час назад.
— Час? — Мэлори провела рукой по лицу, как будто пытаясь проснуться. — Я потеряла счет времени.
— Со мной такое случается регулярно. Не хотите кофе?
— Нет, на самом деле мне нужно… Вы работали. Простите, я помешала.
— Не проблема. У меня один из тех дней, когда я задумываюсь об альтернативной профессии. Может, лесоруб в Юконе, или бармен на тропическом курорте.
— Несопоставимые вещи.
— Оба варианта в данный момент кажутся более привлекательными, чем то, чем я занимаюсь.
Она окинула взглядом уродливую кухню, отметила пустую кофейную кружку, наполовину заполненную пепельницу и подержанный стол.
— Возможно, обстановка не располагает к творчеству.
— Когда все идет хорошо, я могу работать хоть в сточной канаве с карандашом и блокнотом.
— Наверное, это правда, но мне интересно, вы сидите в этой… неудачной комнате только потому, что приглядываете за мной?
— Ну, что я могу сказать. — Он откинулся назад и повертел в руках практически пустую пачку сигарет. — Если вас это не волнует, то да. А если раздражает, то, боюсь, я не представляю, о чем вы говорите.
Она подняла голову.
— А если я скажу, что хочу уйти, чтобы кое-что проверить?
Он послал ей легкую улыбку, которая, подумала она, могла бы сойти за невинную на менее порочном лице.
— Я бы спросил, ничего, если я составлю компанию? Для меня будет хорошо ненадолго выйти из дома. Куда мы собираемся?
— В «Галерею». Мне пришло в голову, что ключ должен быть связан с искусством, с красотой, с картинами. А если так, это наиболее логичное место для поиска.
— Угу. Итак, вы собираетесь пойти в деловой центр города, в разгар рабочего дня, и никто ничего не будет иметь против, если вы начнете рыться во всех залах и офисах.
— Ну, если на это смотреть с такой точки зрения. — Раздосадованная, она уселась напротив него. — Вы думаете, все это своего рода помешательство?
Джордан припомнил появляющиеся и исчезающие пачки долларов.
— Не обязательно.
— А если я скажу, что могу попасть в галерею после рабочего времени?
— Я бы сказал, что вас не выбрали бы для этого дела, не будь вы творческой женщиной с гибким умом, готовой воспользоваться своим шансом.
— Мне нравится такое описание. Не знаю, всегда ли можно его применить, но сейчас вполне. Мне нужно сделать пару звонков. И, Джордан? Я думаю, что если человек проводит свой день, приглядывая за незнакомцем просто потому, что его попросил друг, это многое говорит о его характере.
Мэлори взяла у Тода ключи и крепко обняла его в благодарность.
— Я перед тобой в огромном долгу.
— Это да, но я согласен все забыть за хоть какое-то объяснение.
— Как только смогу. Обещаю.
— Лапушка, все это становится очень таинственным. Тебя увольняют, затем ты вламываешься в компьютер Памелы. Ты отказываешься от предложения вернуться к домашнему очагу с существенной прибавкой. А теперь ты собираешься тайком пробраться в Галерею после закрытия.
— Знаешь что? — Она позвенела ключами в своей руке. — Это не самая таинственная часть. Все, что я могу тебе сказать, я делаю что-то важное и с самыми лучшими намерениями. Я не собираюсь вредить «Галерее», Джеймсу, и уж тем более тебе.
— Да я никогда и не сомневался.
— Я верну тебе их сегодня вечером. Самое позднее завтра утром.
Тод взглянул через окно на Флинна, слоняющегося по обочине.
— Это никак не связано с сексуальными фетишами или фантазиями?
— Нет.
— Жалко. Ну, я пошел. Я собираюсь насладиться бокалом мартини, может, двумя, и выбросить все это из головы.
— Хорошая мысль.
Он направился к выходу, но остановился и посмотрел на нее.
— Что бы ты ни делала, Мэл, будь осторожна.
— Буду. Обещаю.
Мэлори наблюдала, как Тод остановился, чтобы поговорить с Флинном, прежде чем неторопливо пойти дальше. Она открыла дверь, пригласила Флинна внутрь, затем заперла ее и включила сигнализацию.
— Что тебе сказал Тод?
— Что если я втяну тебя в какие-то неприятности, он подвесит меня за яйца, возьмет маникюрные ножницы и будет кусочек за кусочком отрезать остальные части моего тела.
— О! Неплохо.
— Еще бы. — Он выглянул в окно, чтобы убедиться, что Тод ушел. — И позволь заметить, если бы я думал о том, чтобы втянуть тебя в какие-то неприятности, эта картинка послужила бы очень сильным сдерживающим фактором.
— Полагаю, в данном случае именно я втягиваю тебя в неприятности. Твоя репутация как издателя и главного редактора «Вестника» может пострадать. Ты не обязан это делать.
— Я в деле. Маникюрные ножницы это такие маленькие, острые и кривые, да?
— Ага.
Он со свистом выпустил дыхание.
— Мда, холодок по коже. Откуда начнем?
— Сверху, я думаю. Мы можем начать сверху и спускаться вниз. Предполагая, что ключи на картинах изображены в истинных пропорциях, мы ищем ключ около трех дюймов в длину.
— Не слишком большой.
— Да, довольно маленький ключик. С рабочего конца имеется единственная, простая капля, — продолжила она и передала ему маленький набросок. — Другой конец декорирован сложным рисунком. Кельтский узор, тройная спираль под названием «triskeles». Зоя нашла его в одной из книг Даны.
— Из вас троих вышла неплохая команда.
— Похоже на то. Он золотой, возможно, полностью из золота. Мне кажется, мы сразу узнаем его, если увидим.
Он взглянул в сторону основного выставочного зала с его куполообразным потолком и щедрым пространством. Кроме картин здесь были скульптуры и другие произведения искусства. Выставочные столы и витрины. Ящики, сундуки и шкафчики с бесконечными полочками.
— Немало мест, где может быть спрятан ключ.
— Ты еще не видел складские помещения.
Они начали с кабинетов. Мэлори заставила себя забыть о чувстве вины, роясь в ящиках и личных вещах. На деликатность времени нет, говорила она сама себе. Она медленно обошла стол Джеймса, заглянула под него.
— Ты правда думаешь, такие люди, как Ровена и Питт, или любой другой бог, задумавший спрятать ключи, стал бы подклеивать их под крышкой стола?
Она угрюмо посмотрела на него.
— Я думаю, что нельзя отбрасывать любую возможность.
Она выглядела такой милой, сидя на полу с отброшенными назад от лица волосами и обиженно надутыми губами. Интересно, она оделась в черное, так как по ее мнению это соответствует обстоятельствам?
Это было очень на нее похоже.
— Это конечно, но мы бы проверили все эти возможности гораздо быстрее, если бы созвали всю команду.
— Я не могу позволить целой толпе народа расхаживать здесь. Это просто не правильно. — Чувство вины за то, что она тут делает, острыми коготками прошлось по ее совести. — Достаточно плохо уже то, что ты здесь. Ты не можешь использовать все, что ты здесь видишь, в своей истории.
Он присел около нее и холодным взглядом внимательно посмотрел ей в глаза.
— Это то, что тебя волнует?
— А чему ты удивляешься, — она поднялась, чтобы снять картину со стены. — Ты журналист, — продолжила она, проверяя раму и осматривая тыльную сторону. — Я в некотором долгу перед этим местом, перед Джеймсом. Я просто говорю, что не хочу вовлекать его во все это.
Она повесила картину на место и взяла другую.
— Может, тебе следует составить список того, о чем я могу писать, а о чем нет. С твоей точки зрения.
— Нет никакой необходимости быть таким вспыльчивым.
— Да нет, есть. Я вложил значительную часть своего времени и энергии в это дело, и еще не напечатал ни слова. Не ставь под вопрос мои принципы, Мэлори, только потому, что ты печешься о своих. И никогда не говори мне, что я могу и что не могу писать.
— Я всего лишь попросила тебя не писать об этом.
— Нет, дело не в этом. Дело в твоем доверии и уважении к человеку, которому ты призналась в любви. Я собираюсь продолжить со следующей комнаты. Думаю, мы лучше справимся по-раздельности.
Вот как, поражалась она, ей удалось все так изгадить? Она сняла со стены последнюю картину и велела себе сосредоточиться.
Очевидно, что Флинн проявил чрезмерную чувствительность. Ее просьба была вполне обоснована, а если он так болезненно ее воспринял, это его проблема.