— Простите, вы кто по специальности? — вежливо осведомился Лавриненко, подметив, что этот вопрос начинает входить у него в привычку.
— Нотариус, — сверкнула темными очами гарпия. — Но в данной ситуации это к делу не относится. Мой ребенок пострадал, и я как мать хочу восстановить справедливость и наказать виновных.
— Ну неужели вы думаете, что я его ударил? — Григорий водрузил пару гигантских кулаков на середину стола. — Да если бы я его только коснулся, последствия были бы намного серьезнее.
— У меня нет причин не доверять своему сыну. К тому же налицо факт травмы.
— Это точно, фингал на месте, — Тыч отстраняющим взмахом предупредил взвившуюся было мамашу и, поймав неодобрительный взгляд Масленникова, спешно продолжил: — Но в любом случае, несмотря на все обвинения в предвзятости, имеются два наших голоса против одного вашего сына. А мы в оба голоса заявляем, — Григорий повернулся к Виктору, удостоверяясь в его мимической поддержке, — что никаких умышленных телесных повреждений вашему сыну не наносилось. Я тебя бил, парень? — понизив свой баритон до баса, прямо обратился он к юноше.
Тот отшатнулся и после короткой паузы с неуверенной медлительностью произнес:
— Я помню, как вылетела дверь. Потом удар. Кажется, я отключился. А когда очнулся, вы стояли надо мной и смеялись.
— Да тебе детективы писать нужно! И как ты с такой тяжелой черепно-мозговой травмой домой добрался?! Уму непостижимо!
— Ваш сарказм неуместен, Григорий Васильевич. — Масленников решил форсировать превращавшееся в обмен колкостями разбирательство. — Итак, теперь изложите вашу версию происшедшего.
— С удовольствием. — Тыч звучно прочистил горло и, повернувшись к шефу, кратко изложил фабулу вечернего инцидента. Особый акцент был сделан на причине их прихода в палату. А именно на жалобе пациента, утверждавшего, что ему угрожают.
Все, что касалось употребления наркотиков, Григорий пока опустил, как не имеющее прямого отношения к основной сюжетной линии. Описывая поведение юношей, он неоднократно употребил определения «хамское», «вызывающее», «неадекватное» (последнее на случай, если придется все же упомянуть о «косяке»). Подробно была описана сцена с плевком «в лицо дежурному врачу» (местоимений «я» и «мне» он сознательно избегал, подчеркивая свой официальный статус и не акцентируя внимание на личной обиде). Самым щекотливым был момент поисков им правонарушителя и, как неоспоримый факт, выбивания туалетной двери. Рассказ Григория при описании кульминационной точки вечернего приключения несколько утратил гладкость, темп повествования замедлился, а участившиеся небольшие паузы между короткими предложениями выдавали напряженную внутреннюю работу по подбору обтекаемых фраз.
— Выскочил он, значит, из палаты, медсестру чуть не сшиб и — айда по коридору. Я же почему за ним побежал. Не для того, чтобы наказать или, боже упаси, тумаков навалять. — Хорошо знавший Тыча Виктор едва сдерживал улыбку, наблюдая норовистого коллегу в непривычном для него амплуа оправдывающегося праведника. — Мною двигало лишь желание выпроводить сорванца из отделения, дабы он, чего доброго, не доставил неприятностей другим пациентам. К тому же побежал он не в сторону выхода, а в тупик к санузлам мотнул. Ну, думаю, пристыжу парня и отошлю вон. А когда за угол свернул, то успел заметить, как он в женский туалет метнулся и дверь закрыл. — Приближался самый щекотливый момент повествования, участились придыхания, в баритоне Григория отчетливо проступила хрипотца нервозности. — Вы же войдите в мое положение. Ведь я как дежурный врач несу ответственность за порядок в отделении. И вдруг посторонний, агрессивно ведущий себя юноша запирается в женском туалете на неопределенное время и без видимых причин. Просто так оставить его и уйти я не имею права. Стоять под сортиром, ожидая, пока он соблаговолит выйти, — перспектива неблагодарная. Да и времени у меня не было — пора вечерний обход начинать. К тому же, кто его знает, что он там с собой надумает сделать, парень-то неадекватным нам показался. Пару раз попробовал разговор с ним через дверь завязать — без толку, не отзывается, сопит только. Тут уж я забеспокоился, как бы ему плохо не стало. Вот и принял единственно верное, на мой взгляд, решение. Слегка плечом надавил, ну а столярка у нас сами знаете какая. Ветошь одна. Дверь с петель и слетела. Мальчишка, как оказалось, в угол забился, на корточках подле унитаза сидел. Вот колдобина при падении его по носу и саданула. Я к нему пальцем не прикоснулся. Наоборот, как увидел, что его деревяшкой задело, сразу же лицо парню осмотрел, дыхание проверил, посоветовал лед приложить. Поверхностный ушиб, не больше. Никакой потери сознания и в помине не было.
Григорий настолько вошел в роль, что практически не оглядывался на жалобщиков. Виктор же, не испытывая нужды в особом подобострастии перед руководителем и не имевший повода в чем-либо оправдываться, сохранил способность к более масштабной оценке происходящего. Тем более что со своего места он мог, практически не поворачивая головы, держать в поле зрения всех участников разыгрывающейся фарсодрамы. Поэтому от него не ускользнула заметная перемена в габитусах обеих мамаш, когда Тыч акцентировал внимание на причине их прихода в палату. А именно — жалобе соседа одного из парней на факт поступивших в его адрес угроз. Скандалистка мгновенно перевела выражение своего лица из хмурого в мрачное. В течение всего последующего монолога Григория она дарила злобный взгляд не только профилю говорившего, но периодически стреляла негативными флюидами и в сторону собственного отпрыска. Но еще разительней была перемена, происшедшая с доселе умиротворенной шатенкой. Ее смущенная полуулыбка растаяла, уступив место гневной насупленности. Причем направлен проступивший негатив был, по наблюдению Виктора, прежде всего на сына напарницы. На собственное чадо рассерженная мамаша взглянула лишь однажды, заставив его виновато потупить взгляд. А сидевшего справа невинно пострадавшего от руки злого доктора оратора она непрерывно одаривала порицающей гримасой своего круглого напомаженного лица.
Миновав щекотливый момент «вынужденного применения силы», Григорий вновь покатился по наезженной колее заготовленных фактов. Он подробно рассказал о самовольной и «абсолютно беспричинной» отлучке пациента из отделения. Умело приплел колоритное описание незамедлительных поисков пропавшего юноши, вынужденно закончившихся на пороге больницы.
— Как дежурный врач, я не имею права покидать вверенное мне медицинское учреждение, — с пафосом разъяснил он.
Не забыл Тыч упомянуть и двукратную попытку телефонной связи с родителями пациента.
— Но нам никто не звонил. Сына привела соседка, — растерянно возразила мать самовольщика.
— Я дважды пытался дозвониться на мобильный номер, указанный в истории болезни вашего сына. Оба раза безуспешно. И, хотя соединения не было, я все же оставил соответствующую запись в журнале учета звонков, — последняя фраза предназначалась лично главному врачу.
— Чей номер вы оставляли для связи? — Несмотря на то что Виктора рассматриваемый аспект конфликта не касался, он все же решил подсобить коллеге в невинном блефе. — Если мобильный аппарат у вас при себе, можете посмотреть список непринятых вызовов.
Женщина без особого энтузиазма вынула из сумки простенький затасканный мобильник.
— Вчера, около девяти вечера. Непринятые звонки с городского номера, — подсказал благодарно взглянувший на Виктора Григорий. — Есть?
Матрона неспешно пощелкала клавишами, замешкалась и неуверенно произнесла:
— Два сообщения о непринятых вызовах с… — Она назвала телефонный номер ординаторской хирургического отделения. — Странно. Мы с мужем весь вечер были дома. И я отчетливо помню, что телефон не звонил.
— Скорее всего, проблемы с сетью. — Тыч удовлетворенно откинулся на жесткую спинку стула. Он изначально был практически уверен в том, что мамаша беглеца не станет врать и делать вид, что никаких уведомлений не приходило. Причиной тому был ее простовато-незлобивый вид, начисто уничтожавший в собеседниках мысль о возможном интриганстве.
— В любом случае это не снимает с вас ответственности за нанесение телесных повреждений моему сыну. — Шатенка, похоже, не собиралась сдаваться. — Тем более что вы сами признали факт силового воздействия.
— Должен признать, что изложенная вами, Григорий Васильевич, версия происшедшего во многих пунктах отличается от интерпретации тех же событий противоположной стороной. — Затянувшееся словоблудие грозило нарушить установленный режим. Масленников демонстративно взглянул на часы — восемь двадцать. Щепетильные заместители уже с десяток минут толпятся в тесной приемной. Необходимо было разрубить узел зашедшей в тупик дискуссии. — Лично я, со своей стороны, вижу единственную возможность достичь договоренности признанием неадекватности действий обеих сторон. Дежурный доктор принесет публичные извинения. Ремонт двери, разумеется, за ваш счет, Григорий Васильевич. Вынесение выговора, думаю, будет весьма оправданной мерой порицания. Пострадавшего незамедлительно обследуют, осмотрят специалисты с целью исключения возможных осложнений. Ну а вам, молодые люди, я бы рекомендовал не вести себя слишком импульсивно, чтобы не попадать в неприятные ситуации.
— И все-таки я требую более тщательного разбора случившегося и более строгого наказания виновных. — Мать фингальщика всем своим видом выражала крайнюю неудовлетворенность предложенным вариантом. — Если понадобится, мы обратимся в вышестоящие инстанции, а возможно, и в прокуратуру.
Последняя фраза повисла в воздухе.
Масленников опасался бюрократической волокиты, неизменно сопровождающей всякое, даже самое пустячное «расследование». Любой госорган, а прокуратура в особенности, — обязан был «реагировать» на поступившую жалобу. И зачастую это «реагирование» превращалось в длительное дотошное разбирательство, заполнение бесконечных протоколов и формуляров, предоставление многочисленных справок и выписок. В результате на ближайшие недели упорядоченный рабочий день Валентина Валентиновича грозил обернуться непрогнозируемым времяпровождением.
Виктор размышлял о том, что как лицо, косвенно задействованное в случившемся, он наверняка подвергнется волокитным опросам, измарает кучу бумаги объяснительными и все это время будет вынужден блюсти мину благопристойного свидетеля, никоим образом не запятнавшего себя противоправными действиями.
Григорий же попросту злился. На глупое стечение обстоятельств, приведшее к конфликту. На хамливого сучонка, подбитый глаз которого был наверняка не последним и не самым тяжким житейским уроком. На раскудахтавшуюся стервозную мамашу, раздувшую мелкий инцидент со своим невоспитанным отпрыском до уровня уголовщины. Объективности ради злился он немного и на самого себя, свою горячность и неумение подстраиваться под обстоятельства, сглаживать острые углы общения с окружающими вообще и с пациентами в частности. Злился он и на треклятого педагога, свалившегося на их голову со своими фантазиями… Стоп!
— Хорошо. — Сохранять приглушенно-нейтральный тон он больше не собирался. Пришло время хода козырем. — В таком случае я считаю необходимым осветить последнюю, наименее приглядную для вашего сына сторону конфликта. Одну минуту… — кивнул Григорий Масленникову и быстрым шагом направился к выходу.
В приемной, как и следовало ожидать, томился десяток жаждущих лицезреть главного врача. Широкий диван занимало трио заместителей в белых халатах с полновесными папками документов на коленях. Их нетерпеливо-вопрошающие взгляды устремились на вышедшего из кабинета Тыча.
— Здравствуйте. Уже заканчиваем, — скороговоркой выпалил он, сам не веря сказанному, и окинул взором обширную приемную. Педагог забился в угол между умывальником и вешалкой, уныло разглядывая посетителей. От Виктора он узнал, что вчерашний инцидент получил продолжение, и его участие может понадобиться для подтверждения правомерности действий дежурных врачей. Но вечерний испуг уже прошел, стерев и без того не слишком интенсивную досаду на малолетних хулиганов. И сейчас мысль о необходимости изливания грязи на заигравшихся подростков была старому детолюбу крайне неприятна. Поэтому, когда цепкий взгляд Григория выхватил из людского клубка тщедушную фигуру, ответом ему послужила лишь грустная полуулыбка смирившегося с неприятной обязанностью интеллигента.
— Прошу вас. — Хирург посторонился, пропуская в кабинет свое алиби.
— Доброе утро. — Педагог выхватил близоруким взглядом плечистую фигуру Масленникова и, распознав в нем хозяина ситуации, негромким, с хорошо поставленными интонациями голосом пояснил: — Я здесь по просьбе дежурного врача. Он сообщил, что сегодня разбирается конфликт, невольным зачинщиком которого я накануне явился. Готов честно ответить на все ваши вопросы.
— Присаживайтесь. — Валентин указал вошедшему на свободный стул. — Наши доктора заявляют, что вчера вечером они в срочном порядке были вызваны вами в урологическое отделение для разрешения нестандартной ситуации. Что вы можете сообщить по этому поводу. — Чертов официонализм! Образ третейского судьи уже стал Валентину надоедать.
Услышать очередное изложение обсуждаемых событий присутствующим так и не довелось. Лишь только географ сделал глубокий вдох перед началом своего «выступления», как был прерван коротким женским вскриком:
— Макар Гаврилович!
Мужичонка, поперхнувшись непроизнесенным словом, резко обернулся в сторону неожиданного раздражителя.
— Макар Гаврилович! Это вы? — Голос доселе молчаливо-ностальгирующей толстушки оказался выше, чем у ее соратницы по несчастью.
Педагог, близоруко щурясь, недоуменно всматривался в сидящую перед ним женщину.
— Я… простите… Мы знакомы? Очки, очки… В палате забыл. Простите…
— Вы меня не помните? Ах! Ну конечно же. Сколько лет. Я была вашей ученицей. Я…
— Лида! — Короткое имя, произнесенное двумя голосами одновременно, казалось наполненным большей глубиной чувств, чем все сказанное в стенах этого кабинета за сегодняшнее утро. — Лидочка! Ну как же, конечно. Я вас сразу не узнал. Вы уж простите старика. — Макар Гаврилович окончательно утратил и без того штрихованный образ официального докладчика. Перед присутствующими теперь был лишь растроганный пожилой человек, маленькое сморщенное лицо которого выражало радостное умиление неожиданной встречей.
— Да вам ли передо мной извиняться! Я же тогда, дура, уехала. Бросила все сгоряча. — Влажные глаза матроны орошали ее пухлые щеки каплями соленой жидкости. — Поначалу написать хотела, да не сложилось. А после завертелось все, и вовсе потерялась… Это вы меня простите!.. Так это правда?! То, что доктор рассказывал?.. — Она испуганно уставилась на своего учителя.
— Лидочка, понимаете, я… Доктора пригласили меня… объективно рассказать… Да как же это?! — Беспомощно улыбаясь, он повернулся к Масленникову и развел трясущиеся руки. — Я совсем сбился. Извините.
Но любимая ученица, невольно зажавшая преподавателя в клещах непростого нравственного выбора, сама же его от него и избавила.
Поняв, чью версию происшедшего собирался озвучить человек, в кристальной честности которого она не сомневалась, Лидия взяла инициативу в свои руки.
От звонкого хлопка увесистой материнской оплеухи рыжий подросток едва не слетел со стула:
— Выродки! Заигрались, значит. Дебильных фильмов насмотрелись и решили под «крутых» скосить. Сопляки! — От полусонного умиленного добродушия на ее округлом лице не осталось и следа. — Это кто же из вас такой догадливый? Ты?! — вперилась она в робко отведшего взгляд «потерпевшего».
— Лида, мы это разберем дома. — Скандалистка, почуяв крещендо, пыталась успокоить подругу. — Если даже это правда, суть проблемы…
— Проблемы?! Вот где у тебя проблема! — Лидия ткнула пухлым пальцем в лоб собеседнице. — А сучонку твоему я сама нос сломаю, а потом в милицию отведу. Все одно ему туда дорога. А так, раньше сядет — раньше выйдет. Господи, срам-то какой! — по-бабьему всплеснула она руками. Опомнившись, она вскочила со стула и, схватив за руку сына, потащила его к двери. На середине комнаты остановилась и, обернувшись к врачам, с вымученной серьезностью произнесла:
— У нас нет к вам никаких претензий. Извините. — И, перехватив грустный взгляд педагога, всхлипывая, выбежала из кабинета.
На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина.
И когда Масленников на правах распорядителя уже собрался нарушить затянувшуюся паузу, мать пострадавшего нарочито медлительно сложила лист с недописанной жалобой и аккуратно убрала его в объемистую сумочку.
— По независящим от нас причинам мы вынуждены прекратить дальнейшее разбирательство. Однако я ни в коей мере не считаю инцидент исчерпанным. Идем, — обернулась гарпия к сыну, и, не попрощавшись, вместе они покинули кабинет.
— Я вам больше не нужен? — тихо осведомился педагог.
— Спасибо. Вы нам очень помогли. Извините за беспокойство. — Довольный нежданной развязкой, Масленников был сама вежливость.
— Огромное спасибо от меня лично, — пробасил расплывшийся в улыбке Тыч.
Когда врачебное трио осталось без посторонних, Валентин кивнул на недописанную объяснительную:
— Ты документик-то, Васильевич, все-таки допиши. Мне занесешь. И тебе отмазка, и мне галочка.
— Обязательно, Валя, — легкая тень пробежала по лицу Масленникова — излишнего панибратства он не любил, — я же понимаю. Ну погорячился чуток, но ведь не без причины.
— Ладно-ладно. Дверь в урологическом сортире за тобой, — напомнил главврач.
— Без вопросов. Сейчас же бегу к плотнику.
Ставя жирную точку в ситуации, Масленников позволил себе смачно выдохнуть: «Засранцы!»
Мажорный тон минорной гаммы
Николай заканчивал прохождение очередного уровня тетриса, популярного среди врачей отделения, когда двери ординаторской широко распахнулись, впустив запыхавшуюся анестезистку: