Это потом Перон, стремясь подчеркнуть «спонтанность» народной поддержки, напишет, что в те дни именно она возглавила «безрубашечников» и вместе с профсоюзами направила выступления рабочих. На самом деле Эва в то время была почти неизвестна в рабочей среде и, несмотря на всю свою энергию, могла действовать лишь как «подруга полковника». Даже выступление освобожденного Перона перед «безрубашечниками» она слышала только по радио.
Как бы то ни было, бунт «безрубашечников» освободил Перона. Он вышел из тюрьмы и через несколько дней женился на Эвите, выполнив обещание, данное в дни ареста. И начал готовиться к выборам, заявив, что собирается стать президентом.
Эва полностью оставила работу в кино и на радио, войдя в штаб ближайших помощников Перона. Сначала ее роль была невелика, но Перон стремился вовлечь Эвиту в политическую борьбу. Он считал, что рядом с кандидатом в президенты должна находиться жена, олицетворяющая возросшую роль женщины в современном мире. Идея наделить женщин Аргентины избирательным правом, озвученная – конечно же! – Эвитой, должна была принести ему в перспективе огромное количество голосов.
Эвита стала его тенью, его ученицей, говорила его языком. Это подтверждают тексты всех без исключения ее речей, в которых она, по образному выражению специалистов по перонизму Сильвии Сигал и Элисео Верона, «умудрилась не произнести ни одного собственного слова».
Эва организует в своей квартире нечто вроде салона для сторонников Перона. Она сопровождает мужа на профсоюзных собраниях и во время походов по рабочим кварталам. Вместе с Пероном и его штабом она ездит по стране, обращаясь с короткими речами к женщинам-работницам. Эва удачно копировала найденный Пероном ораторский стиль, аппелирующий прежде всего к чувствам слушателей, а не к их рассудку. Она уверяла в своей и Перона любви и верности народу, называла себя «товарищем Эвитой». Эмоциональные, даже экзальтированные речи Эвиты вызывают бешеный энтузиазм у аудитории.
В феврале 1946 года Перон легко и убедительно побеждает на выборах. Но обязанности президента не позволяют Перону так же часто, как раньше, выступать перед рабочими, поддерживая столь любезный перонистам образ народного лидера и заступника. Эва, ставшая первой леди Аргентины, взяла на себя ответственную и трудную роль связующего звена, особого «посредника» между Пероном и его «безрубашечниками», облеченного доверием самого вождя. Летом 1946 года она начала посещать предприятия и выступать перед рабочими. Помощь беднякам стала одним из важнейших направлений ее деятельности.
Для этого ей пришлось преодолеть сопротивление дам-аристократок, под чьим контролем традиционно находилась благотворительность в Аргентине. Созданный ею фонд Эвы Перон получил исключительные права: освобождение от налогов, долю дохода от азартных игр, патронат президента. Взносы в этот фонд были добровольно-обязательными – бизнесмен, проигнорировавший требования благотворителей, вполне мог расстаться со своим бизнесом.
Справедливости ради надо сказать, что фонд действительно занимался благотворительностью. За пять лет по его инициативе в различных районах страны было построено около 30 прекрасно оборудованных больниц и 20 детских садов и интернатов. Строилось жилье для рабочих. Число мест в больничных стационарах выросло с 8 до 20 тыс. В работу спортивных секций было вовлечено 500 тыс. детей. В дни рождественских праздников детям раздавалось до 4 млн подарков. Хотя фонд располагал примерно 70 тыс. штатных и внештатных работников, Эва несколько раз в неделю вела личный прием граждан, продолжавшийся по многу часов. Работу фонда ее имени отмечали благодарностями – ООН и наградами – Ватикан.
Правда, учета денежных средств в фонде не велось никакого – но и ни один слух о том, что Эва использовала фонд в личных целях, не нашел подтверждения.
Между тем влияние Эвиты Перон на происходившее в стране продолжает расти. Ей достается как минимум равная с Хуаном Пероном доля народного обожания.
Он был образцом мужчины и идеалом нации, она – прекрасной латинской женщиной, хранительницей национальных и семейных ценностей. Высокий красивый брюнет с мужественными чертами лица и хрупкая красавица блондинка. Президент всегда вставал при ее появлении, а при уходе провожал до дверей и целовал руку. Они расточали друг другу комплименты. Хуан называл ее мостом любви между ним и народом. У Эвиты не было детей – она была матерью нации.
И в этом ранге могла позволить себе многое. Как-то влиятельный аргентинский дипломат Брамуглия сказал Эвите: «Не забывайте, сеньора, что во время моих заграничных поездок президент мне каждый день пишет». Что было правдой. Эвита парировала: «А вы, Брамуглия, не забывайте, что со мной президент каждую ночь спит». Брамуглия был отправлен в отставку.
В сентябре 1946 года Эва появилась в конгрессе, где потребовала от председателя палаты депутатов Р. Гуардо ускорить принятие закона об избирательных правах женщин. Через год закон был принят.
Население Аргентины уже буквально боготворило Эвиту. А вот в мире ее не жаловали. Пытаясь стать аргентинским послом доброй воли, она наталкивалась то на сдержанный прием, то на прямую обструкцию. Политики поджимали губы, а европейцы забрасывали ее машину камнями. В Европе, помнившей власть Третьего рейха, методы управления Перона вызывали крайне неблагоприятные ассоциации. Любезного приема во время поездки по Европе, широко разрекламированной в Аргентине под названием «радужный тур», она удостоилась лишь у Франко, наградившего ее орденом.
Однако на родине «радужный тур» вознес Эвиту на политический олимп. Эва вернулась лидером национального масштаба, почти равным Перону. С конца 1947 года и до самой смерти Эва занимала второе после Перона место в государстве. 17 октября 1948 года она уже наравне с Пероном обратилась к рабочим с речью с балкона президентского дворца. Начиная приблизительно с этого времени Эва стала подписывать документы укороченным именем – не Мария Эва Дуарте де Перон, а просто Эва Перон.
Даже ее внешний облик постепенно меняется. Высокие прически с локонами и женственные платья с рюшами и бантами сменяются гладко зачесанными волосами, уложенными в пучок, и строгими английскими костюмами. Эва окончательно превратилась в Эвиту – любимицу «безрубашечников».
Эта любовь обеспечила Перону победу и на выборах 1951 года. Во время избирательной кампании Эва много ездила по стране, выступала на радио со страстной агитацией в пользу Хуана Перона – единственного человека, способного «защитить завоевания рабочих от любых попыток их отнять».
Два убедительных харизматика составляли прекрасную политическую команду: «Перон управляет – Эва представляет». С культом Перона креп и культ Эвиты. Уже при жизни перонисты называли ее символом социальной справедливости – хустисиализма. Еще ее называли: «знаменосцем угнетенных масс», «надеждой и стражем революции», «щитом Перона», но сама она предпочитала называться «мостом любви между Пероном и народом».
Авторитет Эвы вырос еще больше, когда она отказалась от выдвижения своей кандидатуры на пост вице-президента. Этот «исторический отказ» демонстрировал ее личную скромность и готовность без всяких почестей продолжать трудную повседневную работу.
К тому времени вся Аргентина знала, что Эвита умирает. День 17 октября 1951 года был посвящен публичному чествованию Эвиты. Прежде чем предоставить ей слово, Перон попросил многотысячную толпу хранить тишину, чтобы были слышны ее слова. Он поддерживал жену за талию. Но даже в такой момент Эвита призвала народ к бдительности, к готовности умереть за Перона. Сцена, когда президент прикреплял высший перонистский орден на ее груди, а Эвита рыдала на его плече, как и весь этот траурный прижизненный митинг, запечатлены в документальной хронике. Любовь с большой буквы стала вскоре частью перонистской мифологии, и некоторые ее выражения пережили самих героев. Например, одна из фраз в предсмертной речи Эвиты: «Не плачь, Аргентина! Я оставляю тебе самое дорогое, что у меня есть, – Перона».
В ноябре 1951 года Эва перенесла операцию. В эти дни по всей стране: в церквях, домах и на улицах у самодельных алтарей – сотни тысяч простых аргентинцев зажигали свечи и молились о том, чтобы Бог даровал Эвите жизнь.
Но он позволил ей лишь увидеть победу мужа на выборах, постоять рядом с ним на балконе президентского дворца Каза Розада и принять очередной титул – «Духовный лидер нации». Это было в день присяги 4 июня 1952 года, а 26 июля Эвита Дуарте Перон умерла в 33 года от рака.
Перон собирался построить ее мавзолей и объявил 17 октября 1951 года – день ее последнего публичного выступления – Днем святой Эвиты. Но в 1955-м Перон был арестован и выслан из Аргентины, а тело Эвиты было увезено и втайне от Перона захоронено в Италии под именем Мария Маджи Маджистрис.
Перон вернулся только через 17 лет. Вместе с ним в страну вернулись и мощи святой Эвиты – она была канонизирована. К ее могиле не прекращается поток паломников.
Ранняя смерть в зените славы навсегда сохранила Эвиту в памяти аргентинцев молодой, как символ духовной силы, верности, любви и самопожертвования ради тех, кого любишь, и как пример, который невозможно повторить. Само имя Эвиты так глубоко вошло в память аргентинцев, что спустя столько лет ее образ для многих людей, и не только в Аргентине, сохраняет ореол святости, является символом подвижничества и служения народу.
Народы других стран получили в свое распоряжение мифы об Эвите – мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса «Не плачь по мне, Аргентина!» и фильм с Мадонной и Бандерасом.
Владимир Высоцкий и Марина Влади: поэт и колдунья
«…к нам направляется невысокий, плохо одетый молодой человек. Я мельком смотрю на него, и только светло-серые глаза на миг привлекают мое внимание. Но возгласы в зале заставляют меня прервать рассказ, и я поворачиваюсь к нему. Он подходит, молча берет мою руку и долго не выпускает, потом целует ее, садится напротив и уже больше не сводит с меня глаз. Его молчание не стесняет меня, мы смотрим друг на друга, как будто всегда были знакомы. Я знаю, что это – ты. Ты совершенно не похож на ревущего великана из спектакля, но в твоем взгляде чувствуется столько силы, что я заново переживаю все то, что испытала в театре. А вокруг уже возобновился разговор. Ты не ешь, не пьешь – ты смотришь на меня.
– Наконец-то я встретил вас…»
Так Марина Влади описала свою первую встречу с Владимиром Высоцким в ресторане ВТО после репетиции «Пугачева» в «Таганке», где Высоцкий играл Хлопушу и бился на сцене в цепях, рыча: «Я хочу видеть этого человека!»
Марина Влади писала свою сказку. Сказку для себя – и немножко, конечно, для публики. Конечно, все было не совсем так. Или совсем не так. Но созданный ею миф, как и многие другие театрально-киношные мифы, оказался настолько живуч, что, может быть, лучше, чтобы оно все так и было.
Владимир был сражен – почти сразу. После той встречи в ресторане компания актеров перебирается в квартиру корреспондента «Юманите» Макса Леона. Высоцкий играет и поет свои песни. Потом поют другие, потом снова он. На следующий день встреча продолжается – уже в пресс-баре гостиницы «Москва», где с помощью друзей, оттиравших от Влади потенциальных конкурентов, Высоцкий танцует с Мариной весь вечер. После чего заявляет: «Я буду не я, если не женюсь на ней!»
Но вот Влади… Она не ответила ему взаимностью ни тогда, ни позже, в 1968-м, когда она снова прилетела в СССР на съемки фильма «Сюжет для небольшого рассказа» Сергея Юткевича. Расстроенный Высоцкий бросил все и улетел к другу детства в Магадан. Правда, и оттуда он пытался ей звонить, но вот беда – он не знал ее номера.
Летом она снова приезжает на съемки. Высоцкий предпринимает очередную попытку завоевать ее, но Марина… просит оградить ее от ухаживаний. Высоцкий вроде бы снова отступает, да еще и съемки «Хозяина тайги» требуют его отъезда в Сибирь, но… именно летом 1968 года, по всей видимости, Влади сдалась напору Владимира. Да еще и вступила во французскую компартию.
Осенью Высоцкий написал в одном из стихотворений: «Начал целоваться с беспартийной, // А теперь целуюсь с вожаком!» – Влади стала вице-президентом общества дружбы «Франция – СССР».
Реакция в Театре на Таганке на роман Высоцкого с Мариной Влади была, разумеется, разной. Вспоминает актер Анатолий Васильев: «Появилась Марина, и много всякого было, что тут скрывать… Марина Влади – звезда! И наш Вовка Высоцкий! Для всех нас он был Володька, Вовка Высоцкий… И вдруг – Марина Влади! И в нашем театральном воздухе повисло:
– Ну ведь не по Сеньке шапка!
– И куда это его занесло? В Париж!»
Вообще, француженка Марина Влади, урожденная Марина Владимировна Полякова, заняла особое место в русском сердце.
И не потому только, что судьба назначила ее законной супругой Высоцкого. Ведь и для нашего первого барда Влади стала некой символической любовью задолго до их личной встречи – с тех пор, как из-за железного занавеса заглянула к нам в образе юной лесной, как бы купринской колдуньи. Ее славянское лицо, обрамленное свободной копной светлых волос, было полно диковатой грусти, столь не похожей на чопорную французскую меланхолию. Но и в лесу «дикарка» оставалась элегантной – в продуманном декольте и с затянутой талией. Полюбил ли Высоцкий образ главной героини – колдуньи Инги, или актрису, воплотившую этот образ, вряд ли знал он сам. Да и вряд ли задумывался над этим.
Еще Влади была открытием шарма русской парижской эмиграции, открытием того, что, вообще говоря, «наши лучше». Ни эротическая богиня Брижит Бардо, ни холодная леди Катрин Денев не смогли до конца разрушить это наивно-патриотичное впечатление. Те красотки все-таки были чужими, а Марина Влади, игравшая у самого Жан-Люка Годара, отхватившая приз Каннского фестиваля, по-прежнему оставалась «своей». Ее сыновья с русскими именами, рожденные от Робера Оссейна, отдыхали в наших пионерлагерях. А она сама совершенно естественно пришла в «Сюжет для небольшого рассказа» как Лика Мизинова – воплощенная русская интеллигентность и душевность.
О Марине Влади всегда все говорили «неземная», а после добавляли: но такая земная, такая простая… Потому что, как настоящая женщина, она все-таки соединила земное и небесное. Она пользовалась огромной популярностью в СССР.
А Высоцкий популярностью не пользовался. Его любили. Причем все. Или сейчас так кажется, что все. Он обладал редкой способностью обращаться к людям самых разных профессий и социальных прослоек. Актерская специальность, страсть к лицедейству позволяли ему перевоплощаться и в песнях – хулиганских, военных, альпинистских, спортивных, шоферских, детских, шуточных. Голос Высоцкого был чем-то вроде альтернативного телевизора, в котором вместо передовиков соцсоревнования показывали узнаваемых, объемных персонажей с судьбами покруче, чем у героев передачи «От всей души».
В музее Владимира Высоцкого в Москве опрашивают людей, знавших его. Там наряду с режиссером Миттой и адвокатом Падвой попадаются люди из далеких городов с рассказом о том, что «вот работал я в 1977 году главным инженером домостроительного комбината и устраивал концерт Высоцкого». Это, может быть, самое яркое, что случилось в жизни бывшего главного инженера исчезнувшего теперь комбината. «Высоцкий приехал и пел, а потом был банкет, а пить он отказался, а потом меня вызывали в горком».
Сейчас уже ясно, что Владимир Семенович Высоцкий – фигура грандиозная, определяющая для национального сознания. И это правда: у каждого есть что сказать о нем и что из него процитировать. Прямо Пушкин. Но это такой Пушкин, который отчасти и Шуфутинский.
Образом Высоцкого стал сильный человек, который столкнулся с бессмысленностью своей силы. Человек перекручен, как канат, напряжение каната тратится на то, чтобы перекрутить себя еще плотнее.
В 70-е годы эта его мука слышалась как мука загнанности советской властью, и посему Высоцкий понимался как голос народного протеста. В этом смысле он был голосом поколения. Советские семидесятники не были диссидентами, идеологами, борцами, они не совершали действий – все это иной, шестидесятнический кодекс поведения. Они просто мучились собой, но думали, что мучаются советской властью.
Высоцкий не противостоял системе сознательно и, в отличие, скажем, от Синявского или Солженицына, всеми силами пытался с ней ужиться, но при этом не лебезил и не прислуживал. Личные проблемы мучили его несравнимо больше, чем проблемы системы. На его примере страна изживала свои комплексы. Такой всенародной любовью не может похвастаться никто из самых больших звезд века – ни «Битлз», ни Синатра (трудно представить Джона Леннона, получающего благодарственные письма от участников высадки в Нормандии, или Боба Дилана, которого считают за своего американские бандиты).
Его обожали женщины и уважали мужчины: красив, обаятелен и сказку сделал жизнью – женился на знаменитой французской актрисе. Он не вылезал из джинсов, гордился своим знаменитым – первым в Москве! – «Мерседесом» и хрипеть учился у Армстронга. И в то же время страдал типичным российским алкоголизмом (без этого образ просто не стал бы идеальным), перейдя без остановки в уже совсем прозападную наркоманию. Словом, был своим и для почвенников, и для западников.
Он так и жил: концерт – приняли по триста – аэропорт – давай улетим – запой – автокатастрофа – больница – еще приняли – драка – раскаяние – Марина – телефон – спектакль – ночь – стихи – Марина – завязал – держусь – съемки – где Марина? – развязал – с кем-то секс – запой – пою – кричу. Круто, все в пружину зажато. На винте, на взводе, на последнем дыхании.