Со своими данными он вполне логично стал популярнейшим актером. Для интеллигенции – театральным, а для всех – киношным. Каждая роль делала его еще более знаменитым – и в показанных «Вертикали», «Служили два товарища», и в непоказанных «Коротких встречах» и «Интервенции». И наконец, финальная – Глеб Жеглов в «Место встречи изменить нельзя», где, как кажется всем, он сыграл самого себя. Заметных провалов у Высоцкого не было, а если и были, то просто забылись, как, например, единственный опыт в прозе – проходной «Роман о девочках». Эксперименты получались на славу – например, песни, написанные для пластинки «Алиса в Стране чудес».
Принято считать, что Высоцкий был гениальным певцом, лишенным особого композиторского таланта. Эта легенда о трех аккордах удивительно несправедлива. Действительно, на гитаре он играл по большей части ритмические партии (совсем не ограничиваясь тремя аккордами). Но сама мелодия при этом – выводимая голосом – всегда была хороша. И в самых ранних песнях – например, знаменитой «Татуировке». И особенно в более поздних «Конях привередливых», «Балладе о любви», «Про Кривую и Нелегкую». Его немногочисленные профессиональные записи с джазовым оркестром Гараняна, вышедшие на первом «мелодиевском» диске, с французскими музыкантами для «полиграмовской» пластинки это наглядно подтверждают…
И вот такая сказочная, но совершенно земная Марина Влади полюбила такого совершенно земного, но абсолютно уже сказочного Владимира Высоцкого. Они поженились 1 декабря 1970 года. Расписывались в кабинете заведующей ЗАГСом. И отправились в свадебное путешествие по маршруту Одесса – Сухуми – Тбилиси.
Она вспоминала потом: «С ним я прожила самые удивительные минуты своей жизни. Нам было тридцать лет. Между тридцатью и сорока – это самый лучший возраст для женщины. После тридцати для нее начинается интересная жизнь. Потому что она уже пережила какие-то моменты, материнство, любовь… Потом, она уже в полной зрелости своего ума, но она еще совершенно молода. Она может новую жизнь начинать – то, что было у меня с Володей. Это самый богатый момент. Я тогда выглядела на восемнадцать, а у меня было уже трое детей».
Но такая жизнь – на два города, две страны, две системы, наконец, была невероятно трудной для них обоих. Сначала Влади при каждом удобном случае летит в Москву. Это потом, позже, когда Высоцкий получил квартиру на Малой Грузинской, их московский быт как-то устроился. А поначалу – «он зарабатывал двести рублей в месяц как первый актер «Таганки». Я только и делала, что привозила на себе как… кто-то, который на себя все… грузчик! И вещи, и одежду, и посуду…. все в Россию. Тогда вообще там не было ничего».
Марина трогательно, как-то по-матерински пыталась заботиться о Владимире. Александр Митта: «Она, конечно, была его ангелом-хранителем. Она спасала его от многих сложностей жизни… Приезжает из Парижа молодая женщина, с двумя детьми под мышкой; один все время где-то что-то отвинчивает, второй носится, как кусок ртути, – он сразу всюду, во всех комнатах, на полу, на потолке, на балконе, во дворе. Когда второго выпускали во двор, чтобы он научился русскому языку, через два часа все дети во дворе начинали кричать по-французски…
И Марина, спокойная, невозмутимая, сидит в этом бушующем маленьком мире. Появляется Володя со своими проблемами и неприятностями. Она и этого успокаивает».
И подарки, включая тот самый «Мерседес» (и еще три машины: «Я люблю дарить. И потом, у меня были средства»), – это тоже от материнских чувств. Так мать задаривает позднего, долгожданного сына, не замечая, что балует его. Высоцкий, конечно, ребенком не был. Он был мужем и отцом. Как мог, заботился о ее сыновьях. Младшего – Володьку – после неудачной операции в Париже устроил в одну из лучших детских клиник Москвы к знаменитому хирургу Станиславу Долецкому. В другой их приезд в Москву попросил Алексея Штурмина, основателя московской школы карате, позаниматься с Володей.
Потом, когда из-за болезни матери Марина уже не могла прилетать в Москву («мы знали расписание рейсов наизусть»), Высоцкий буквально выбивает себе разрешение на выезды во Францию, как бы сказали сейчас, «в облегченном визовом режиме». Ему разрешили подавать документы (характеристики и анкеты) только один раз в год, а «все последующие поездки должны разрешаться Высоцкому B.C. по его заявлению произвольной формы…». Он даже подписал специальный договор с «Аэрофлотом» – 50 %-ная скидка на билеты в обмен на концерты для трудового коллектива.
Парижская жизнь – и возможность быть рядом с любимой женщиной – немного ослабляет эту натянутую пружину жизни Высоцкого. Хотя поначалу европейская сытость и благополучие едва не сыграли с ним дурную шутку. Он почувствовал себя не в своей тарелке – никому не нужным. И… перестал писать. Ну не мог он быть поэтом и буржуа одновременно. Во всяком случае, на родине буржуа – все-таки и в Москве к этому времени Высоцкий не бедствовал. Начали выходить его пластинки, его приглашали на все более существенные роли в кино, «кухонные» концерты приносили очень неплохие деньги, хотя ни одного «афишного» концерта в СССР Высоцкий так и не сыграл.
Впрочем, постепенно все наладилось. Баллады к «Робин Гуду» Высоцкий написал именно во Франции. А разлуки с Мариной и бесконечные звонки по телефону вылились в одну из лучших его песен – «07». Хотя, конечно, лучшая песня Высоцкого у каждого – своя.
Но любовь потребовала с Марины и Владимира полной мерой. «Разлук и расстояний», как в одной из самых знаменитых его баллад, хотя ни они, ни даже бюрократы разного рода не были главными врагами Высоцкого и Влади.
С этим врагом они столкнулись почти сразу после того, как стали близки. Высоцкий сорвался во время Московского кинофестиваля 1969 года. Повод был вроде пустячный – его не пустил в автобус с иностранными артистами бдительный контролер, оторвав от Марины. Владимир остался один на тротуаре. И запил.
Вечером того же дня Марина Влади только под угрозой международного скандала заставила бригаду «Скорой» забрать Высоцкого, у которого горлом шла кровь, в больницу. Она шестнадцать часов прождала в коридоре, прежде чем вышедший к ней врач устало сказал: «Если бы вы привезли его на несколько минут позже, он бы умер».
Ей не раз и не два придется снова спасать возлюбленного. Где бы ни находилась – в Париже, Москве, – она бросала все дела и мчалась туда, где Владимир «входил в пике». Об этом Влади пишет в своей книге: «А иногда мне звонят из другого города, откуда-нибудь из дальнего уголка Сибири или из порта, где стоит корабль, на котором ты оказался. Если, несмотря на то что я – иностранка, мне туда можно приехать, я еду. Если нет – я жду, пока твои приятели привезут тебя. И вот тогда начинается самое трудное: я запираюсь с тобой дома, чтобы отнять тебя от бутылки».
Но потом к водке добавляется еще и морфий. К старой болезни прибавится новая – еще более страшная и неизлечимая.
В 1977 году Высоцкого положили в Институт Склифосовского. Положение его было настолько серьезным, что он не узнал приехавшую жену. Доктора сказали ей, что если Высоцкий еще раз «сорвется» подобным образом и не умрет, то на всю жизнь останется умственно неполноценным человеком.
Он сорвался меньше чем через год – во время зимних гастролей «Таганки» во Франции. Пропал накануне спектакля. Его нашли ночью, а на следующий день он должен был играть Гамлета. Врачи сказали, что этого делать нельзя – сердце не выдержит. Но он вышел на сцену. В промежутках между выходами его снова рвало кровью. Где-то на сцене, обряженный во что-то подходящее, старался не попадать актерам под ноги настоящий врач, готовый вынести Высоцкого за кулисы, если тот рухнет посреди спектакля. Юрий Любимов потом говорил, что так Высоцкий не играл никогда: «Сил у него уже не было, запой сказался, поэтому он играл сухо, без вольтажей и прочих штук – божественно играл он».
Между тем отношения Высоцкого и Влади заметно ухудшились. На смену любви и искренности, которые были характерны для них обоих в первые годы супружества, пришли усталость и раздражение от общения друг с другом. Но Марина все равно остается его ангелом: «Тобой и Господом храним…»
30 мая 1980 года Марина Влади, узнав о том, что Высоцкий принимает наркотики, забирает его на юг Франции, в домик своей сестры. Но уже 11 июня он улетает в Москву. 23 июля звонит Марине, говорит, что «завязал», что скоро они вновь увидятся и он уже купил билет на 29 июля.
Ранним утром 25 июля Владимир Высоцкий умирает.
Первая и последняя заметка о его смерти вышла в «Вечерней Москве» – в столице шла Олимпиада, власти не хотели омрачать праздник мира и спорта. Но прощаться с ним пришла, казалось, вся Москва.
Удивительно, но рядом с Высоцким некого поставить. В нем китчевый антураж советских семидесятых был смешан с актерской харизмой совершенно неотразимым для современников образом – отец-военный, жена-француженка, блатные шансоны, «Мерседес»… И фарцовщик, и поэт. И номенклатура, и диссидент. Идеальное сочетание, которого не было у других народных любимцев – Никулина, Папанова, Галича, Визбора, Окуджавы, Северного. Появления такого вот Высоцкого требовали советские реалии, и действительно, его жизнь можно назвать исполненной миссией. Он спел и сыграл, когда это было нужно. И ушел накануне перемен, которые просто не оставляли для него места.
Удивительно, но рядом с Высоцким некого поставить. В нем китчевый антураж советских семидесятых был смешан с актерской харизмой совершенно неотразимым для современников образом – отец-военный, жена-француженка, блатные шансоны, «Мерседес»… И фарцовщик, и поэт. И номенклатура, и диссидент. Идеальное сочетание, которого не было у других народных любимцев – Никулина, Папанова, Галича, Визбора, Окуджавы, Северного. Появления такого вот Высоцкого требовали советские реалии, и действительно, его жизнь можно назвать исполненной миссией. Он спел и сыграл, когда это было нужно. И ушел накануне перемен, которые просто не оставляли для него места.
А Марине Влади остался только сон: «Мы с Володей ходим тут где-то, в прекрасном лесу, осенью, когда все очень красиво, тепло. Мы ходим и летаем в то же время. Это жутко приятно. И жутко, когда просыпаешься: жизнь совсем другая, нет Володи уже… Он часто возвращается ко мне, этот сон. Раз десять или пятнадцать это было… Теперь уже я знаю, что мне снится сон. И еще другой сон, что я встречаю его, а он вовсе не умер, постарел, правда».
Джон Леннон и Йоко Оно: дайте миру шанс
День 8 декабря 1980 года для Джона Леннона и Йоко Оно выдался напряженным – полным ходом шла промо-кампания его только что вышедшего альбома Double Fantasy. Леннон вместе с Оно давали интервью нью-йоркскому радио RKO, потом позировали модному фотографу Анни Лейбовиц. Лейбовиц сняла Леннона обнаженным. Эта знаменитая фотография появится на обложке январского номера Rolling Stone.
«Я никогда не видел Джона таким счастливым, как в последний день его жизни», – вспоминал его продюсер Дэвид Геффен. После съемки Джон и Йоко отправились в студию «Фабрика пластинок» – Оно записывала свою песню Walking on Thin Ice, а Леннон ей помогал. Работа спорилась. Джон был в приподнятом настроении, строил планы на будущее.
На следующий день Джон и Йоко собирались лететь в Сан-Франциско, чтобы принять участие в демонстрации протеста, которую должны были провести рабочие азиатского происхождения, требующие равной оплаты труда.
В 22.50 на своем лимузине супруги подъехали к отелю «Дакота». Леннон вышел из автомобиля первым. Какой-то мужчина окликнул: «Мистер Леннон?» И, не дожидаясь ответа, пять раз выстрелил из пистолета. Пули попали в руку и спину Леннона. Полицейские приехали через две минуты и сразу поняли, что ждать «Скорой помощи» нет времени. На своей машине они повезли музыканта в госпиталь. Рядом с истекающим кровью Джоном билась в истерике Йоко.
В 23.07 медики констатировали смерть. Через два дня тело Леннона было кремировано без каких-либо траурных церемоний. А накануне Йоко Оно и коллега Леннона по «Битлз» Пол Маккартни выступили с совместным заявлением, в котором попросили всех фэнов никогда не упоминать имя убийцы музыканта – чтобы не дать ему получить славу, к которой тот стремился, совершая свое злодеяние.
Через три недели альбом Double Fantasy попал на первое место в списках лучших альбомов США, а песня с него (Just Like) Starting Over стала хитом номер один. Еще через неделю то же самое повторилось в Великобритании. А спустя еще семь дней на первом месте в Англии оказалась знаменитая Imagine, причем это было не ее траурное переиздание. Просто покупатели сами по себе, без дополнительной рекламной кампании стали активно раскупать пластинку, вышедшую за пять лет до того. Так для Джона Леннона началась его жизнь после смерти – жизнь в шоу-бизнесе…
О самой известной японке ХХ века (сам Леннон называл ее «самой знаменитой из неизвестных художниц») говорили и говорят разное. Битломаны проклинают ничем не выдающуюся нацменку, которой подфартило связаться с Джоном Ленноном и отравить всю его дальнейшую жизнь, в числе прочего развалив «Битлз». Искусствоведы говорят, что Йоко Оно – эксцентричная и талантливая художница, и ее роман с известным музыкантом Ленноном был лишь частью ее жизни. Хотя эта часть жизни наиболее известна, но у художницы есть и более важные достижения. При этом о дочери крупного японского финансиста, выпускнице Гарварда, участнице самого, наверное, радикального художественного движения «Fluxus» редко говорили в единственном числе.
Никто из будущей ливерпульской четверки еще не брал в руки гитару, а молодая японка уже музицировала – и в Нью-Йорке, и у себя на родине. Но помнят только записи ее партнера – пианиста Тоши Ичиянаги. Адрес ее студии был хорошо известен нью-йоркской богеме, но главным образом потому, что там по пять часов без перерыва импровизировал на рояле знаменитый минималист Лямонт Янг.
Во всяком случае, по степени достигнутого эффекта роль жены Леннона оказалась главным перформансом Йоко Оно. После знакомства со знаменитым Битлом довольно некрасивая японка стала всемирно знаменитой. Под ее влиянием новый муж стал записывать сольные авангардные пластинки, вообще как-то переродился, завязал с «Битлз», стал активно бороться за мир во всем мире, и свою сольную карьеру устроил как-то неудачно. Но это еще вопрос, кто кому испортил жизнь.
В 1967 году, когда у нее начался роман с Ленноном, Йоко Оно было уже 34 года. Ее отец был преуспевающим банкиром, но уехал на работу в Штаты спустя три недели после рождения дочери и не видел ее два года, пока не был вынужден вернуться на родину. К концу Второй мировой войны дела у семьи сильно ухудшились. Чтобы спастись от бомбардировок, из Токио Йоко увезли куда-то в глушь, где городским были тогда, мягко говоря, не рады. Иногда даже приходилось просить милостыню.
После войны семья Йоко Оно перебралась в Нью-Йорк. Она увлеклась классическим авангардом, стала большой поклонницей искусства Джона Кейджа и завела роман с Тоши Ичиянаги, студентом, полностью разделявшим ее вкусы. Вопреки воле родителей, они вскоре поженились. Правда, отец за своеволие лишил ее наследства. Йоко Оно преподавала в школе, перебивалась случайными заработками, но зато вела с мужем очень компанейский образ жизни. Их квартира стала довольно модным салоном, вокруг собралась симпатичная арт-тусовка, воодушевленная Йоко стала устраивать самодельные хеппенинги, в которых мешала авангардную поэзию, авангардную музыку, авангардный театр и все такое. Среди художников это было тогда в большой моде, и Йоко Оно очень естественно оказалась в первых рядах движения Fluxus, объединявшего таких же хулиганов и к тому же в большинстве своем американских «иностранцев».
Карьеру прервал развод с мужем и тяжелейшая депрессия. Йоко Оно вернулась в Японию, там сильно перебрала однажды соответствующих таблеток и оказалась в итоге в клинике для душевнобольных. Ее посадили на сильнейшие успокоительные, которые к тому же выдавались в огромных дозах. Вообще, обычно авангардными артистами становятся как раз после подобных историй. А Йоко Оно и так уже крепко вошла в мир искусства. Из цепких лап врачей ее вытащил некто Энтони Кокс, музыкант и кинопродюсер, и в благодарность Йоко на два года вышла за Кокса замуж.
В это время случился очередной переезд в Америку, где Йоко стала проводить более провокационные и более заметные флаксусовские акции. Одна из них называлась «Отрежь кусок» – публике предлагалось отрезать ножницами куски от одежды Оно. В 1966 году с этой придумкой ее позвали на арт-симпозиум в Лондон. Галерея Indica, в которой Йоко предложили повторить удачный опыт, находилась под патронатом Джона Леннона. Тут-то все и началось.
По одной – официальной, разумеется, – версии, Джона до глубины души поразил один из экспонатов выставки: в комнате с белыми стенами стояла лестница, а к потолку была подвешена лупа. Поднявшись, при помощи лупы зритель должен был прочесть на висящем под потолком холсте слово «Да». По его собственным словам, Леннон ожидал подвоха, дающего понять зрителю, что он напрасно так высоко залез, и был в восторге, увидев, что там написано «Да».
По другой – не менее официальной – Джон заинтересовался перформансом «Забей гвоздь» – по замыслу Оно, гости выставки должны были забить по гвоздю в предложенную им деревянную доску, создавая таким образом арт-объект. Джон, заявившись на предварительный показ, немедленно захотел внести свой вклад в авангардное искусство, но Йоко ему не позволила. Владелец галереи Джон Данбар попытался вразумить японку: «Ты что, не знаешь, кто это?! Он миллионер. Если он захочет, он все тут купит!» Йоко согласилась променять девственность своей доски на пять шиллингов, на что Леннон в своей манере ответил: «Я дам вам воображаемые пять шиллингов и вколочу воображаемый гвоздь».
Есть и третья версия их знакомства. Она принадлежит Полу Маккартни, утверждавшему, что он представил Йоко Оно Леннону, когда та собирала материал для книги Джона Кейджа. Сам Маккартни ей не дал ничего, а вот Леннон отдал оригинальную, написанную от руки версию слов к песне The World.
Какая бы из версий ни была правдивой, после той встречи в галерее все еще замужняя Йоко открыла сезон охоты на Леннона (он, кстати, тоже был женат – на Синтии). Она часами сидела у ворот его дома, пытаясь найти повод попасть внутрь. Бомбардировала его открытками с шутливыми наставлениями: «Дыши», или «Смейся целую неделю», или «Стукнись головой об стену». Она считала себя равной Джону во всем и требовала соответствующего внимания к себе.