Лана глянула на монитор видеокамеры, установленной над входной дверью, и срочно забренчала замками, отпирая их. А поскольку она уже больше не собиралась сегодня никуда выходить, то заперлась основательно, на все, что было втиснуто в дверь. Ну да, имелась определенная фобия, согласна, но я посмотрела бы на вас, случись с вами хоть треть того, во что судьба окунула Милану Мирославовну Красич.
— Господи, Ленка, что случилось? — Спокойно смотреть на мертвенно‑бледную подругу, тщетно пытавшуюся прилепить на лицо постоянно соскальзывавшую бодрую улыбку, не было никакой возможности. А Лана и не смотрела, она решительно втянула прислонившуюся к стене тень в квартиру и захлопнула дверь. — Так, стаскиваем туфли, надеваем тапки и… Осенева, ты где шлялась? Почему ноги насквозь промокли? И не только ноги! Ты что, без зонтика прогуляться решила? Все, сначала в ванную, полежи в теплой водичке, согрейся, а потом — на кухню. Расскажешь, что произошло.
Лена послушно поплелась за подругой в указанном направлении, она даже пыталась сказать что‑то жизнеутверждающее, вот только зубы, стучавшие все сильнее, превращали все попытки в набор странных, слабо поддающихся идентификации, звуков.
— Все, помолчи лучше, пока язык себе не откусила! — Лана забрала из судорожно сжатых ладошек сумку и кивнула на чистый махровый халат. — Его надень, хорошо? А твои гуни в стирку бросим, слишком уж они грязные. Ты точно по канавам шлялась! Вот только непонятное что‑то на юбке, на сажу похожее, чернозем, что ли?
— Н‑н‑н‑ет, — простучала Осенева. — С‑с‑сажа.
— Сажа? В Москве? — озадачилась Лана. — Ты трубы чистила, да? Все‑все, — увидев, как исказилось вдруг лицо подруги, заторопилась девушка, — молчу. Извини. Жду тебя на кухне вместе с Тимычем и вкуснятинкой.
И, оставив Осеневу наедине с бьющей в ванну струей воды, позорно сбежала в указанное место встречи. Где уже суетился озадаченный Тимка. Вернее, суетиться он начал у входа в ванную, продолжил по пути в кухню, где и довел процесс до максимально мешающего хозяйке.
— Тимус! — налетев в очередной раз на внушительную тушу алабая, рявкнула Лана. — Ты что, решил поиграть в «догони хвост» прямо здесь? Так у меня для тебя две новости, и обе плохие. Во‑первых, пищеблок для подобных развлечений не предназначен, а во‑вторых — и это самое печальное — тебе, дружище, нечего догонять. Вместо хвоста у тебя неприличная бульбочка. Да, вижу, ты волнуешься из‑за Ленки, я тоже волнуюсь. Но я же не бегаю по кухне, сбивая стулья, не скулю и не тычусь мордой в хозяйку. Я, между прочим, делом, спасительным для Ленусика, занимаюсь, даже в ущерб первоначальным планам. Каким? Поужинать легким овощным салатиком. Видишь, отбивную готовлю, салат из помидорок и огурчиков, картошку жарю. Да, знаю, после шести это лопать не стоит, но Осенева так лучше успокаивается. Вкусная сытная еда, винчик весьма способствуют восстановлению душевного равновесия, поверь мне. Вижу, что веришь, ты тоже насчет пожрать мастер, за кусок мяса сдашь нас с Кириллом любому желающему. Ну‑ну, не обижайся, я шучу. А если не хочешь получить очередной пинок в лохматую задницу, будь любезен, сядь вон в том углу, за дверью, и притворись гипсовой собакой. Меньше шерсти будет в еде. Так, — девушка озабоченно посмотрела на часы, — что‑то Ленка там застряла. Надеюсь, не притонула ненароком? Пойду, проверю.
Осенева не притонула. И даже уже вылезла из воды, завернулась в халат, причесала волосы. Вот только дальше этого дело не пошло. Дело сидело на краю ванны, горестно ссутулившись, и плакало. Тихо так, жалобно.
Правда, зубами барабанить перестала. Уже хорошо.
— Согрелась? — Старательно не замечая ручейков слез на щеках подруги, Лана обняла ее за плечи и увлекла за собой. — Теперь пошли, есть будем, пить будем, говорить будем.
Глава 13
Лана усадила вялую подругу в самый уютный уголок кухонного диванчика, за право устроиться в котором они с Кириллом постоянно воевали, поставила перед ней тарелку с вальяжно раскинувшейся на ней отбивной, подпираемой горкой жареной картошки. Рядом кокетливо поблескивала фарфоровым боком мисочка с греческим салатом, пыхтел крупно порезанный свежайший хлеб, подмигивало в бокале мартини. Ну какие могут быть мрачные мысли и воспоминания в присутствии подобного натюрморта! Тут главное — скатерть слюной не залить, как делает это с полом Тимыч.
— Давай‑ка сначала поужинаем, а потом ты расскажешь, что случилось, ага? — Лана устроилась рядышком на диванчике и всунула подружке в руку вилку. — Ну, давай пробуй. Оцени в очередной раз мой кулинарный талант. Посмотри, какую классную отбивнушку я зажарила!
Осенева сфокусировала заплаканные глаза на румяной мясной корочке, вздрогнула и, зажав рукой рот, выбежала из‑за стола. Хорошо, что уютный уголок имел два входа‑выхода, иначе все закончилось бы гораздо хуже. Причем при любом раскладе досталось бы сидевшей рядом Лане. Либо на пол опрокинули, либо…
Пострадал роскошный стол.
Лана задумчиво разглядывала вкусно пахнувшее изобилие, не собираясь ужинать без гостьи, когда та появилась в дверях.
— Ну, горе луковое, — девушка озабоченно вгляделась в осунувшееся лицо Осеневой, — давай колись, кто он? Почему не знаю?
— Ты о чем? — вяло удивилась та, не делая никаких попыток вернуться к столу.
— Не о чем, а о ком. Судя по твоей неадекватной реакции на вкусное, всегда любимое тобой мясо, ты, подруженька, беременна! А я вот не знаю, радоваться за тебя или огорчаться, ведь ты, похоже, совсем не рада этому. И еще…
— Подожди, — Лена попробовала улыбнуться, но улыбка пожухлым листком соскользнула на пол. — Я бы в полной мере оценила твое снайперское попадание пальцем в небо, если бы не… — Она запнулась, затем, трудно сглотнув, попросила: — Слушай, убери ты это мясо со стола, а? Не то меня снова вырвет.
— Хорошо, — пожала плечами Лана, скинув мясо на сковородку и закрыв ее крышкой. — Вот, убрала. Надеюсь, против картошки и салата ты ничего против не имеешь?
— В первую очередь я ничего не имею против мартини. — Осенева села на диванчик и, согнув ноги, свернулась жалобным комочком. Тимка немедленно среагировал на настроение гостьи, пристроившись рядом и сочувственно заглядывая ей в глаза.
— Так вот же бокал.
— А можно стакан?
— Что? Полный стакан?!
— Да, — Ленка попыталась залихватски ухмыльнуться, но вместо этого лицо ее перекосилось, и она, уткнувшись в сгиб руки, громко зарыдала.
Лана, если честно, растерялась. Совсем. Ее новая подруга вовсе не относилась к кисейным барышням, обильно заливающимся слезами и соплями по поводу и без. Осенева тем и была симпатична подруге, что всегда старалась любую проблему встречать лицом к лицу, не срываясь на истерику. И, если получалось, высмеивать проблему, а обсмеянная проблема уже не воспринимается всерьез, и в нее можно смело метать дротики.
И вдруг — образцово‑показательный приступ бабства! И даже не беременная. Правда, тогда непонятно, почему ее тошнит при виде аппетитно поджаренного куска мяса.
Лана решила переждать, пока иссякнет очередное слезоизвержение, периодически подсовывая подруге бумажные платочки.
А еще — затребованный стакан мартини.
Который, собственно, и вернул прежнюю Осеневу.
Правда, для этого Ленке пришлось вцепиться в стакан обеими руками и выцедить его, рискуя откусить кусок стекла вновь застучавшими зубами. Зато буквально через три минуты после принятия ударной дозы спиртного Осенева прекратила рыдать и даже съела немного салата вперемешку с картошкой.
Потом подняла глаза на Лану и прошептала:
— Вадим погиб.
— Кто? — не сообразила та сразу.
— Вадим Плужников. Один из нашей компании, ездившей на Север. Славные такие ребята, Вадим и Ирина Плужниковы, владельцы охранного агентства, — монотонно заговорила подруга, автоматически наглаживая устроившуюся рядом алабайскую мордень.
— Да‑да, я вспомнила, — Лана участливо, но в то же время с легким недоумением посмотрела на Осеневу. — Жалко, конечно, безумно жалко, когда молодые здоровые люди так рано умирают, но… Ленка, а тебе не кажется, что ты слишком бурно реагируешь не смерть приятеля. Или я чего‑то не знаю? Может, между вами что‑то было?
— Не говори ерунды, — поморщилась Лена. — Вадька, как ты правильно сказала, мой хороший приятель. Как и его жена, Ира. И все остальные из нашей команды. Просто… Понимаешь, сначала Антон, сегодня — Вадим.
— Не вижу связи, ты уж извини. Антона, как я понимаю, убил местный псих. Или ты хочешь сказать, что и Плужникова убили?
— Нет. Здесь все гораздо банальнее — Вадим попал в аварию, не успел выбраться из машины, взорвался бак с бензином, и все. Угли. Там просто жуть какая‑то, — Лену снова затрясло, губы посинели.
— Нет. Здесь все гораздо банальнее — Вадим попал в аварию, не успел выбраться из машины, взорвался бак с бензином, и все. Угли. Там просто жуть какая‑то, — Лену снова затрясло, губы посинели.
Лана торопливо набулькала очередную порцию мартини и подсунула подруге:
— На, выпей.
— Спасибо, — снова обе руки обняли стакан, снова застучали о край зубы. — Понимаешь, я когда увидела все это: серость, дождь моросит, все вокруг промокло насквозь, а он… он все еще тлеет!
— Погоди, — Лана озадаченно потерла переносицу. — Ты что, была там? На месте аварии?
— Была.
— Но как? Откуда? Случайно, что ли?
— Нет, мне Ира позвонила. Ей самой только что сообщили на мобильный, и она побоялась ехать туда одна.
— А зачем вообще жену позвали на место аварии? Для опознания? Но это обычно в морге происходит, — Лана никак не могла отделаться от ощущения какого‑то диссонанса в рассказе подруги. — Там, на месте аварии, спасателям и врачам «Скорой» обычно не до оповещения родственников.
— А знаешь, — взгляд Осеневой поплыл, мартини начал наконец оказывать свое расслабляющее действие, — я только сейчас сообразила, когда ты спросила. Ирке ведь позвонили… позвонили практически сразу после взрыва, получается? Потому что, когда мы с ней примчались на место аварии, автомобиль еще дымился, и тело Вадьки… оно тоже дымилось! Скрюченная страшная головешка! Ирка, как увидела, сознание потеряла сразу, ее увезли на «Скорой», прямо как тогда Динку, а я осталась опознавать. Пришлось ближе подойти, а там грязь после тушения, вот и вывозилась, вымокла. И сажа… Наверное, об Вадьку испачкалась, задела случайно… — Голос подруги постепенно начал стихать, речь становилась все невнятнее.
— Ладно, Ленуся, не стоит об этом, — Лана собралась было убрать бутылку с остатками мартини, но Осенева не позволила.
Она допила все до капли, и хозяйке пришлось‑таки тащить подругу до гостевой комнаты. Никогда еще Ленка так не наклюкивалась, и эта судорожная попытка убежать от реальности немного смутила Лану. Ну не похоже это на Осеневу, никак не похоже! Да, страшно, обгорелый труп приятеля, но ведь…
Вразумительно объяснить самой себе, что именно «ведь», девушка так и не смогла. Сейчас бы с Кириллом посоветоваться, но не звонить же ему в Германию в двенадцать ночи с маловразумительным рассказом! Господин Витке, переполошившись, немедленно сорвется домой, сорвет сделку, и все из‑за чего? Из‑за непоняток с подругой его любимой девушки! Нет уж, разберемся сами. Золотую медаль в школе и красный диплом в академии не за экстерьер получали, между прочим. И в расследованиях кое‑что смыслим, кто брату когда‑то помог, а?
И Лана, убрав со стола, отправилась в ванную. Джакузи и аромасвечи отменяются, устала, спать хочется. Теплый душ и — в люлю. Утро, говорят, вечера посообразительнее будет. Хотя вечер бы с этим поспорил.
Не знаю, как там с мудростью и сообразительностью утра, но ощущения после перепоя оно приносит препоганейшие. И мыслительный процесс включаться отказывается категорически. Наверное, тот, кто пустил в народ поговорку о приоритете рассвета перед закатом, был абсолютным трезвенником. Хотя нет, поговорка‑то
а) русская;
б) народная,
а где вы видели абсолютно трезвый русский народ?
Елена Осенева была настоящим представителем своего народа, поскольку совпала с реальностью только после двух чашечек крепчайшего кофе, сваренного Ланой по ее любимому рецепту, с гвоздикой и корицей.
Отбивную девушка предусмотрительно доставать из холодильника не стала, справедливо решив, что свинина с утра в любом состоянии как‑то не очень, а уж с бодунища‑то!
Зато свежевыжатый апельсиновый сок, тосты, абрикосовый джем, яйца всмятку — что‑нибудь да подойдет утомленной мартини подружке.
После кофе понемножку подошло все. И когда взгляд Ленки прояснился настолько, что там, на самом донышке, стал заметен разум, Лана решила вернуться к вчерашней теме:
— Ну что, пьянчужка, теперь ты сможешь мне внятно объяснить, что именно тебя вчера так потрясло? Почему ты шлепнулась туда, где я раньше тебя никогда не видела — в бабскую истерику? Неужели из‑за банальной аварии, пусть и случившейся с твоим приятелем? Или это напомнило тебе кошмар с Тарским? Если да, то почему?
— Сама не знаю, — пожала плечами Лена, задумчиво глядя в окно. — Понимаешь, последние дни не отпускало ощущение надвигающейся беды. Словно кто‑то смотрит на тебя оценивающе и думает — тебя убить или кого‑то другого?
— Что за бред?
— Понимаю, как это звучит, но так и было. Я уже хотела к психотерапевту идти, пусть бы лекарства какие выписал. Очень уж мой психоз жить мешает.
— А почему мне ничего не сказала?
— Ты и так со мной столько возилась после отпуска моего дурацкого, — грустно улыбнулась Осенева. — Сколько же можно?
— Сколько нужно, столько и можно, — Лана намазала тост джемом и деловито продолжила: — А теперь давай по порядку рассказывай, что с тобой происходило вплоть до вчерашней трагедии.
Глава 14
— Ты ведь знаешь, что мы больше ни с кем из ребят не встречались, — начала Осенева, машинально отщипывая кусочки хлеба, — только созванивались иногда.
— Знаю, — кивнула Лана. — С твоих слов.
— Да и созваниваться начали только пару недель назад, когда все более‑менее пришли в себя и могли говорить о случившемся.
— А зачем говорить об этом? Что, других тем нет? Мне кажется, что возвращаться к пережитому кошмару по меньшей мере глупо. Особенно тебе.
— Согласна, — тяжело вздохнула подруга. — И все наши тоже. Мы даже хотели встретиться в какой‑нибудь кафешке, поболтать о чем‑нибудь отвлеченном, попить пива.
— Замечательная идея! И что помешало? Почему вдруг решили говорить о Тарском?
— Это все Дина.
— Квятковская? Романтичная дурочка, влюбившаяся в Антона по уши? Кстати, никогда не могла понять, почему в качестве измерения степени влюбленности выступают различные части тела. И если максимально возможная — по уши, то где проходит нижняя черта?
— Ну где, — пожала плечами Ленка, — там, где она сосредоточена у большинства самцов. И самок. Что касается Дины… — Она невольно поморщилась. — Знаешь, нас всех начало напрягать общение с ней. Да, понимаю, девушка несколько не от мира сего, жизнь представляет исключительно по книгам и сериалам, слабая, совершенно неприспособленная, но поначалу Квятковская вполне органично влилась в нашу компанию. Может, потому, что в городе не так проявлялась ее тотальная беспомощность, зато Дина могла добыть в своей библиотеке всю необходимую информацию, даже ту, доступ к которой для людей, так сказать, с улицы запрещен. И даже ее дурацкая влюбленность не казалась такой уж катастрофической. Я надеялась, что Динка в итоге разберется, что за фрукт этот Тарский. Какое там! Эта глупышка — хотя, если честно, очень хочется назвать ее курицей…
— Хочется — зови, — усмехнулась Лана, — не сдерживай себя. Называть вещи своими именами гораздо проще, чем стараться даже в мыслях оправдать чье‑то раздражающее поведение.
— Именно раздражающее, особенно сейчас. Там, в походе, я взялась опекать Квятковскую, пытаясь хоть немного адаптировать это библиотечное пернатое к реалиям жизни вдали от цивилизации. И она старалась, помогала готовить, убирать, за грибами ходила с нами. В походы, правда, нет, потому что в первом же длительном пешем походе нам пришлось на обратном пути останавливаться чуть ли не каждые полчаса, бедная Диночка стерла ноги, устала, расхныкалась. Поэтому она чаще всего оставалась дежурной по кухне. Но это ее полное растворение в человеке, который откровенно издевался над ней! — Осенева аж плечами передернула. — Мне, как ты понимаешь, наблюдать за этим было особенно напряжно, ведь Тарский потащился в поход из‑за меня. И мимоходом растоптал очередную душу. Он, конечно, не старался делать это специально, просто парню и в голову не приходило хоть немного жалеть несчастных, запавших на его обаяние. Но я очень надеялась, что Антону хватит ума не трогать Квятковскую. Ведь одно дело — любить безответно и совсем другое — переспать с объектом своих грез. Для Тарского это ровным счетом ничего не значило, а Динка мгновенно нафантазировала черт знает что! А когда случилась эта жуть…
— Все, хватит об этом! — Лана нарочито возмущенно ткнула подругу кулачком в плечо. — Сколько можно вспоминать! Мы, если одна пьянюжка помнит, начали разговор совсем о другом и опять плавно сползли на Тарского! Давай по сути происходящего!
— Ну да, конечно. Это из‑за Динки. Она ведь, как ты знаешь, вообще в больницу попала с тяжелым нервным срывом. Мамаша ее — вот, кстати, никак не могу понять, как у такой яркой, умной, активной женщины получилась столь унылая дочь! Ну да ладно, короче, мать забрала Дину из местной больницы и перевела ее в московскую платную клинику, где Квятковская провела десять дней. Навещать ее нам всем было строго‑настрого запрещено, дабы не спровоцировать у бедняжки очередной приступ. А мы, если честно, не особо и рвались, самим, как ты помнишь, хреново было.