Я вдруг страшно захотел спать. Не было сил говорить. Еще раз подумал о том, что наговорил, и мне показалось, что совсем не это хотелось сказать.
— Я говорю не то, да?
— Да-а, Вождь, — повернулся он на кровати, — черт знает что такое.
— Я хотел сказать о другом. Я просто не могу словами выразить. Это не имеет смысла.
— Я не сказал, что в этом нет смысла, Вождь. Я только сказал, что это черт знает что такое.
После этого он опять надолго замолчал, я уже решил, что он уснул. Жаль, я не пожелал ему спокойной ночи. Я глянул на него, но он отвернулся от меня. Рука его лежала поверх простыни, и я видел на ней наколки из тузов и восьмерок. Она большая, подумал я, мои руки были такими же большими, когда я играл в футбол.
Хотелось протянуть руку и коснуться татуировки, проверить, жив ли он. Что-то он лежит ужасно тихо, говорю себе, нужно коснуться его и проверить, не умер ли он…
Ложь. Я знаю, что он жив. Не для этого я хочу коснуться его.
Хочу коснуться его, потому что он человек.
Тоже ложь. Здесь есть и другие люди. Мог бы хотеть коснуться их.
Хочу коснуться его, потому что я… гомосек!
Неправда. Просто один страх прячется за другим. Если бы я был одним из этих, то хотел бы от него другого. Я хочу дотронуться до него потому, что он — это он.
И только я хотел протянуть руку, как он говорит: «Слушай, Вождь, — и поворачивается в постели в мою сторону вместе с одеялом. — Вождь, слушай, почему бы тебе не поехать вместе с нами завтра на рыбалку?»
Я не отвечаю.
— Ну, что скажешь? По моим расчетам, мероприятие будет — закачаешься. Знаешь, какие тетки приедут нас забирать? Они мне и не тетки вовсе, просто девочки, работают танцовщицами, я с ними познакомился в Портленде. Так что скажешь?
В конце концов пришлось сознаться, что я один из нуждающихся.
— Кто?
— На мели, понимаешь?
— A-а, — сказал он. — Да-а, я об этом не подумал.
Снова он минуту молчал, почесывая пальцем шрам на носу. Палец остановился. Он приподнялся на локте и посмотрел на меня.
— Вождь, — произнес он медленно, смерив меня взглядом. — Вот когда ты был нормальных размеров, когда в тебе были твои шесть футов семь или восемь дюймов и вес двести восемьдесят фунтов, ты мог, скажем, поднять что-нибудь размером с пульт управления в ванной?
Я прикинул в уме: пульт, вероятно, весит не больше тех бочек с маслом, которые мне пришлось тягать в армии, — и сказал ему, что когда-то, по всей видимости, мог.
— А если бы ты снова стал таким же большим, смог бы еще поднять его?
Я ответил, что, вероятно, да.
— К черту вероятно. Я хочу знать, сможешь ли ты поднять его, если мне удастся сделать тебя таким же большим, как раньше? Если обещаешь, то не только пройдешь мой специальный курс атлетизма за так, но и получишь десятидолларовую поездку на рыбалку — бесплатно! — Он облизнул губы и откинулся на подушку. — И мне дашь хорошие шансы, это уж точно.
Он лежал и посмеивался над какой-то своей мыслью. Когда я спросил, как это он собирается сделать меня снова большим, он не дал мне договорить и приложил палец к губам.
— Такой секрет не выдают. Я же не сказал, что собираюсь рассказать как? Знаешь, накачать человека опять до нормальных размеров — это секрет, которым нельзя делиться: может попасть в руки врага. Да и ты вряд ли заметишь, что это уже происходит. Но даю тебе слово, будешь следовать моей программе тренировок, много чего добьешься.
Ноги его мелькнули в воздухе, он сел на край кровати и поставил руки на колени. Тусклый свет шел через его плечо из поста и освещал сверкнувшие в темноте зубы и один горящий глаз, которым он глядел на меня. Его бойкий голос аукционщика негромко разносился по палате.
— Представляешь, Большой Вождь Бромден чешет по бульвару. Мужчины, женщины, дети смотрят на него, задрав головы: ну и ну, что за великан меряет улицу шагами по десять футов и голову наклоняет под телефонными проводами? Топает по городу, останавливается только ради девушек, а вы, остальные телки, даже не становитесь в очередь, разве что если у вас титьки как дыни и красивые, сильные, белые ноги, такие длинные, чтобы можно было обхватить его мощное тело и сцепить их на спине, да если из вас брызжет теплый сок, сладкий, как масло с медом…
Он все говорил и говорил в темноте, все раскручивал свой рассказ, как все мужчины будут бояться, а все девушки вздыхать обо мне. Потом сказал, что прямо сию минуту идет вписывать меня в свою рыбацкую команду. Он встал, снял полотенце с тумбочки, обмотал его вокруг бедер, надел кепку и остановился рядом с моей кроватью.
— Ого, парень, слушай, что я тебе скажу. Женщины сами будут тебя просить и ставить подножку, чтобы уложить на пол.
Неожиданно он вытянул руку, одним движением развязал на мне простыню и сбросил одеяло, оставив меня голым.
— Смотри-ка, Вождь. Хо! Что я говорил? Ты уже вырос на полфута.
Смеясь, вдоль ряда кроватей он направился в коридор.
* * *Надо же, две шлюхи едут из Портленда, чтобы взять нас на рыбалку в море на катере! Трудно было улежать в постели до шести тридцати, когда зажигают свет.
Я первым вышел из спальни, чтобы глянуть на список, который все висел на доске объявлений рядом с дежурным постом, и проверить, действительно ли есть там моя фамилия. Большими буквами вверху было выведено: ЗАПИСЬ НА РЫБАЛКУ В ОТКРЫТОМ МОРЕ, потом стояла подпись Макмерфи. Сразу за ним первым номером шел Билли Биббит, третьим записался Хардинг, четвертым — Фредриксон, и так до номера десять, где никто еще не записался. Моя фамилия там была последней, напротив девятки.
Я и в самом деле еду на рыбацком катере вместе с двумя шлюхами!? Чтобы поверить в такое, я повторял это про себя снова и снова.
Трое черных протиснулись, встали впереди меня и начали читать список, водя по нему серыми пальцами; наткнулись на мою фамилию и обернулись с ухмылками:
— Ха, как ты думаешь, кто записал Вождя Бромдена на эту глупость? Индейцы не умеют писать.
— А с чего ты взял, что индейцы умеют читать?
В этот ранний час накрахмаленные белые костюмы еще сохраняли свежесть и жесткость, так что при движении их рукава шуршали, словно бумажные крылья. Они смеялись надо мной, а я изображал глухого и как будто ничего не понимал, но, когда они сунули мне швабру, чтобы я за них поработал в коридоре, я повернулся и пошел в спальню, говоря про себя: ну вас всех к черту. Тот, кто едет на рыбалку с двумя шлюхами из Портленда, не должен заниматься такой чепухой.
То, что я вот так ушел от них, немного меня напугало, потому что раньше я всегда выполнял их приказания. Я оглянулся и увидел, что они идут за мной со шваброй. Они бы так и пошли дальше в спальню и отловили бы меня, если бы не Макмерфи: он в это время устроил жуткий шум, носился между койками, орал и так махал полотенцем на тех, кто записался на поездку, что черные посчитали спальню небезопасным местом и не отважились заходить туда только ради того, чтобы заставить кого-нибудь убрать вместо себя в коридоре.
На рыжих волосах Макмерфи уже сидела мотоциклетная кепка, которую он сдвинул вперед, чтобы походить на капитана, из-под рукавов майки выступала сингапурская татуировка. Он прохаживался по спальне, как по палубе корабля, и свистел в кулак, как в боцманскую дудку.
— Все наверх! Все наверх, а то я протащу вас под килем до самой кормы!
Он постучал костяшками пальцев по тумбочке Хардинга.
— Шесть склянок, полный порядок. Так держать. Свистать всех наверх. За хрен не держись, быстрей шевелись.
Заметил, что я стою в дверях, бросился ко мне, похлопал по спине, как в барабан.
— Посмотрите на Большого Вождя, вот пример настоящего матроса и рыбака: встал еще затемно и уже копает красных червей для наживки. Вы все, вшивые салаги, равняйтесь на него. Свистать всех наверх! Настал час! Марш с коек, выходим в море!
Острые ворчат и злятся на него и его полотенце. Хроники проснулись и вертят головами, которые у них посинели от недостаточного притока крови, потому что их слишком туго стягивали простыней, водят по спальне старыми водянистыми глазами, пока наконец не останавливаются на мне, смотрят тоскливо и с любопытством. Наблюдают, как я надеваю теплую одежду для рыбалки, и под этими взглядами я чувствую себя неловко и виновато. По-видимому, они догадываются, что из всех хроников берут меня одного. Наблюдают за мной — эти старики, за долгие годы сросшиеся с колясками и катетерами вдоль ног, словно ползучими растениями, которые привязали их на всю жизнь к одному и тому же месту, — они наблюдают за мной и инстинктивно чувствуют: я еду. И даже немного мне завидуют. Они что-то учуяли, потому что человеческое в них погибло и верх берут, древние животные инстинкты (иногда ночью старые хроники неожиданно просыпаются, и, когда еще никто не знает, что в спальне кто-то умер, закидывают голову и воют), а завидуют, потому что еще что-то человеческое в них осталось и они кое-что все-таки помнят.
Макмерфи вышел взглянуть на список, потом вернулся и стал уговаривать записаться еще кого-нибудь из острых, ходил вдоль коек, где еще лежали некоторые, укрывшись с головой, стучал ногой в кровать, рассказывал, как это здорово побывать в пасти у шторма, когда кругом ревет океан, йо-хо-хо и бутылка рома.
Но никто не хочет. Все напуганы рассказами Большой Сестры о том, какое сейчас бурное море и сколько за последнее время потонуло лодок; все шло к тому, что мы так и останемся без последнего члена экипажа, но вот через полчаса Водяной Джордж по фамилии Соренсен подошел к Макмерфи, когда мы ждали завтрака, стоя в очереди у двери столовой.
Высокий старый, беззубый и жилистый швед, Мойдодыр, как прозвали его черные, потому что он сдвинулся на чистоте, прошаркал через весь коридор, при этом отклоняясь так далеко назад, что ноги двигались впереди головы (таким образом он старался держаться как можно дальше от своих собеседников), затем остановился перед Макмерфи и пробормотал что-то себе в кулак. Джордж был очень стеснительным. Глаз его совсем не было видно, настолько глубоко они засели под бровями, остальные части лица он почти полностью закрывал большой ладонью. На самом верху его тела, которое больше походило на мачту, словно воронье гнездо, раскачивалась голова. Он продолжал бормотать себе в руку, пока Макмерфи, чтобы хоть что-то понять, взял да и не отвел ее в сторону.
— Ну, Джордж, о чем ты там говоришь?
— Красные черви, — продолжал тот. — Они не годятся… только не для лосося.
— А? Красные черви? — переспросил Макмерфи. — Я бы, Джордж, может, что-нибудь и понял, если бы ты объяснил, что это за красные черви.
— Кажется, мне недавно послышалось, как ты сказал, что мистер Бромден копал красных червей для наживки.
— Да, папаша, точно.
— Вот я и говорю, что с червями у вас улова не будет. Как раз в этот месяц идет крупный лосось… точно. Сельдь вам нужна… точно. Несколько селедок для наживки — и будет отличный улов.
В конце каждого предложения интонация у него шла вверх, как будто он сомневался и спрашивал. Его большой подбородок, уже столько раз за утро скоблившийся, что даже кожа стерлась, пару раз кивнул Макмерфи, потом развернул все тело и потянул его за собой по коридору в конец очереди. Макмерфи дернулся:
— Слушай, Джордж, погоди; ты говоришь так, будто смыслишь в рыбной ловле.
Джордж повернулся и зашаркал обратно к Макмерфи, снова так сильно отклоняясь назад, что казалось, ноги сейчас уплывут из-под него.
— Еще бы, точно. Двадцать пять лет ходил на траулере за лососем, от залива Хаф-Мун аж до Пьюджит Саунд. Двадцать пять лет рыбачил… и вот каким стал грязным.
Он вытянул руки вперед, показать, сколько грязи на них. Все наклонились, я тоже. Но вместо грязи я увидел глубокие шрамы на белых ладонях. Они вытянули из моря не одну тысячу миль рыболовного трала. С минуту он дал нам посмотреть, потом сжал руки в кулаки и спрятал в своей пижамной рубашке, как будто мы своим взглядом могли их загрязнить еще больше, и так стоял, улыбаясь Макмерфи своими деснами цвета вымоченной в рассоле свинины.
— У меня был хороший траулер, всего сорок футов, с осадкой двенадцать из настоящего крепкого дуба и тика. — Джордж покачивался взад-вперед, что казалось: он стоит не на полу, а на самой настоящей палубе. — Ей-Богу, это был хороший траулер!
Он начал было поворачиваться, чтобы уйти, но Макмерфи снова удержал его.
— Черт возьми, Джордж, почему же ты молчал, что был рыбаком? Я тут наплел всякого, строю из себя морского волка, но если между нами и этой стенкой, то единственный корабль, на котором я побывал, это линкор «Миссури», а о рыбе могу сказать только, что люблю ее есть больше, чем чистить.
— Чистить легко, этому быстро можно научиться.
— Ей-Богу, Джордж, давай будешь нашим капитаном, а мы — твоей командой.
Джордж отстранился и отрицательно покачал головой.
— Все лодки страшно грязные… все грязное.
— Джордж, послушай. У нас катер специально полностью стерилизованный, отдраенный, как клык у собаки. Ты не измажешься, ты же будешь капитаном, тебе даже не придется надевать наживку на крючок. Только стань на капитанский мостик и командуй нами, зелеными салагами. Как ты смотришь на это?
По тому, как зашевелились под рубашкой руки Джорджа, я понял, что это предложение для него очень соблазнительно, и все же он отказался: мол, страшно, вдруг испачкается. Макмерфи старался изо всех сил, но тот мотал головой так же упорно, пока в замке наконец не щелкнул ключ; в коридоре возникла Большая Сестра со своей корзинкой, полной сюрпризов, прошла вдоль очереди, автоматически раздавая каждому по улыбке и «доброму утру». Джордж отстранился от нее, нахмурился, Макмерфи заметил это и, когда она прошла, чуть наклонив голову на бок, лукаво посмотрел на Джорджа.
— Джордж, сестра говорила, что море неспокойное и нам опасно пускаться в дорогу. Это правда? Ты тоже так считаешь?
— Океан может быть ужасным, точно… ужасно неспокойным.
Макмерфи глянул вслед сестре, скрывшейся в дежурном посту, потом опять на Джорджа. Руки Джорджа под пижамой ходили ходуном, он видел, что все молча наблюдают за ним и ждут его ответа.
— Черт побери! — воскликнул он неожиданно. — Ты думаешь, она меня испугала этими своими сказками? Ты это подумал?
— Э-э, да нет, Джордж. Я только подумал, если ты не пойдешь с нами и шторм нас все-таки накроет, нам точно не выбраться самим, ты это понимаешь? Я же сказал, что ничего не смыслю в морском деле, так вот, добавлю еще: те две женщины, что едут за нами и о которых я сказал доктору, будто они мои тетки и вдовы рыбаков, совсем никакие не вдовы и если плавали куда, то разве что по бетонке. В передряге от них пользы не больше, чем от меня. Ты очень нужен нам, Джордж. — Макмерфи затянулся сигаретой и добавил: — Кстати, десять долларов у тебя найдется?
Джордж отрицательно покачал головой.
— Нет? Я так и думал. Что ж, черт с ним, я уже давно отказался от мысли разбогатеть. На, держи. — Из кармана пижамной рубашки Макмерфи достал карандаш, вытер о рубашку и протянул Джорджу. — Будешь нашим капитаном — пойдешь за пятерку.
Джордж снова обвел нас всех взглядом, задвигал своими большими бровями, обдумывая ситуацию. Но вот его обесцветившиеся десны обнажились в улыбке, и он протянул руку за карандашом.
— Ей-Богу! — сказал он, взял карандаш и пошел записываться, заполнив последнюю строчку.
После завтрака, проходя по коридору, Макмерфи задержался у списка и печатными буквами после фамилии Джорджа вывел: КАП.
Шлюхи запаздывали. Все думали, они уже не приедут, как вдруг Макмерфи, ожидавший у окна, издал радостный вопль, и мы все бросились смотреть. Он сказал, что это они, но мы увидели одну машину, хотя рассчитывали на две, и всего одну женщину. Когда она припарковалась, Макмерфи через сетку окликнул ее, и она прямиком по газону пошагала к нашему отделению.
Она была моложе и красивее, чем мы ожидали. Все уже знали, что вместо теток приедут шлюхи, и думали невесть что. Кое-кто из религиозно настроенных пациентов даже огорчился. Но, глядя, как она легкой походкой идет по траве, глядя на ее зеленые глаза, которыми она смотрела прямо на нас, на ее длинные перевязанные на затылке волосы, которые подпрыгивали при каждом ее шаге, словно медные пружинки, все мы только об одном и думали, что это женщина и она не одета в белое с ног до головы, будто инеем окутана, и то, как она зарабатывает деньги, не имеет значения.
Она подбежала прямо к сетке, за которой стоял Макмерфи, просунула пальцы в отверстия, уцепилась за сетку и прижалась к ней грудью. Она запыхалась от бега, и при каждом ее вдохе казалось, что ее грудь сейчас продавит сетку внутрь. Девушка всхлипывала.
— Макмерфи, черт эдакий, Макмерфи…
— Не обращай внимания. Где Сандра?
— Она занята, не может освободиться. Но ты-то, черт возьми, ты в порядке?
— Она, видите ли, занята!
— По правде говоря… — девушка шмыгнула носом и хихикнула, — наша Сэнди вышла замуж. Помнишь Арти Джилфилиана из Бивертона? Вечно являлся на вечеринки с чем-нибудь ужасным — со змеей, белой мышью или еще какой-нибудь гадостью в кармане? Какой-то ненормальный..
— Боже милостивый! — застонал Макмерфи, — Кэнди, радость моя, ну как я посажу десятерых в один вшивый «фордик»? Неужели Сандра и ее красавец из Бивертона рассчитывали, что мне и это раз плюнуть?
Девушка задумалась, скорчила серьезную рожицу, но вдруг в потолке щелкнул динамик и голосом Большой Сестры сообщил Макмерфи, что, если он хочет поговорить со своей приятельницей, пусть она по всем правилам отметится и пройдет через главный вход, а не беспокоит всю больницу. Девушка отошла от сетки, направилась к главному входу, Макмерфи же плюхнулся в кресло в углу и повесил голову.
— Черт знает что такое, — проронил он.