— Это еще что за хренотень?
— Не буди лихо, пока тихо, товарищ майор. Как говорят в боевиках: «Мой палец чешется на спусковом крючке».
— Главное, башку не поднимай, Лихо.
— Вообще-то я Лихач, но сегодня пусть Лихо, — отозвался Лихачев. — Вы сами не высовывайтесь, товарищ майор. Вам еще дочку растить, не забыли?
— Я все помню, — сказал Кузьмин, поудобнее беря автомат. — Кое-что хотелось бы забыть, но я все равно помню. Так уж устроен.
— Мы все так устроены.
Это были последние слова Лихачева, произнесенные шепотом, потому что микроавтобус начал замедлять ход, а потом и вовсе остановился.
Когда на черной листве заплясали блики от приближающейся машины, Юрчис отошел от окна и направился к двери.
— Едет, — сказал он.
— Наконец-то, — зевнул грузин. Волосы у него стояли дыбом, как у панка.
Прежде чем выйти из спального корпуса, Юрчис распорядился:
— Ты, Малхад, встретишь нашу гостью. Я подстрахую сзади. А то вдруг она каких-нибудь попутчиков прихватила.
— Попутчиков?
— В нашем положении никому доверять нельзя. Особенно наркоманке. Скажешь ей, чтобы фургон открыла, а сам оставайся возле кабины. И не расслабляйся.
— Ладно, — кивнул грузин, беря оружие.
— Штаны надень, — сказал Юрчис, снимая с пояса гранату.
— На улице тепло. Считай, лето.
Пожав плечами, мол, как знаешь, Юрчис выскользнул в ночь. Выйдя из корпуса, он пробежал вдоль стенки, перепрыгнул через кусты и нырнул в заросли сирени на другой стороне площадки. Притаившись там, он выбрал такое место, чтобы ветки не мешали размахнуться. В руке у него была так называемая лимонка.
Юрчис продел указательный палец левой руки в кольцо чеки и выдернул ее, продолжая удерживать спусковой рычаг, чтобы ударник запала не пробил капсюль раньше времени. Пистолет он положил на землю рукояткой к себе. Его лицо было настороженным. Солнцезащитные очки он пристроил поверх головы. Налитые кровью глаза следили за медленно приближающимся фургоном.
Выехав на площадку перед спальным корпусом, он трижды мигнул фарами. Со своего места Юрчис не видел кабину, но Малхад явно не заметил ничего подозрительного, потому что опустил автомат стволом вниз и почесал волосатую грудь.
— Хвоста не привела? — спросил он, вместо того чтобы поздороваться.
— Не беспокойся, — ответила Ивета, выключая двигатель.
В наступившей тишине было слышно, как хрустят камешки под кроссовками, которые грузин натянул на босые ноги.
Приблизившись, он качнул головой:
— Выходи.
— Где Юрчис? — спросила девушка, выбираясь из кабины.
— Отдыхает, — сказал Малхад. — Открой фургон.
— Зачем?
«Нервничает», — отметил про себя Юрчис, осторожно переставив ноги так, чтобы можно было вскочить.
Малхад тоже обратил внимание, как дрогнул голос Иветы, потому что спросил:
— Чего ты психуешь?
— Отход у меня, — почти истерично выкрикнула литовка. — Ломка, не понимаешь, что ли?
— Не понимаю, — ухмыльнулся Малхад. — Лично я дурью не балуюсь и никому не советую.
— Ты, вместо того чтобы лекции мне тут читать, веди к Юрчису, — потребовала Ивета. — Мне срочно доза нужна. Он обещал.
— Сейчас получишь свою дозу. Фургон открой.
До ушей Юрчиса донесся щелчок замка, открытого из кабины. Он подобрался. Микроавтобус был развернут к нему задом. Но обе створки были пока закрыты. Их нужно было распахнуть снаружи. «Если только их не откроют изнутри», — подумал Юрчис.
— Долго ты столбом стоять будешь? — рявкнул Малхад.
— Тебе нужно, ты и открывай, — дерзко ответила Ивета. — Я тебе не служанка.
— Это точно, не служанка, а дешевая подстилка.
Раздался звук оплеухи, и Юрчис увидел, как Ивета, которую до этого заслонил фургон, попятилась, держась за лицо. Затем появился грузин, направившийся к дверям фургона. Следовало предупредить его не делать этого. Пусть бы лучше он наркоманку заставил. Но Юрчис голоса не подал. Он не хотел выдавать свое местонахождение.
Держа автомат в левой руке, Малхад поднял правую руку, чтобы взяться за ручку на двери. Однако, как предполагал Юрчис, она распахнулась сама. Оттуда прозвучала короткая очередь, срезавшая грузина. Было видно, как пляшут языки пламени в темноте фургона. Юрчис, уже отпустивший рычаг на гранате, метнул ее внутрь.
Микроавтобус, в котором набух и лопнул огненный шар, подпрыгнул на колесах. Пару секунд спустя взорвался бензобак. Отброшенная в сторону Ивета горела, оглашая округу истошными воплями.
Не обращая на нее внимания, Юрчис подбежал к фургону. Оттуда валил дым, но больше никто не стрелял — некому было. На земле валялась чья-то нога в тлеющей штанине. Рядом лежал Малхад, грудь которого тяжело вздымалась, выбрасывая фонтанчики крови.
— Пе… перевяжи, — попросил он.
— Некогда, — сказал Юрчис и выстрелил ему в переносицу.
Ему не нужны были выжившие свидетели, которые смогут дать против него показания. Ствол его пистолета нацелился в катающуюся по земле Ивету. Вылетевшие из него три пули прекратили ее страдания.
Юрчис приготовился развернуться, чтобы бежать без оглядки из этого места, куда наверняка успели стянуться силы спецназа. Но слабое шевеление внутри фургона привлекло его внимание.
Первое, что он увидел, это широко раскрытые белые глаза незнакомого мужчины. Они отчетливо выделялись на красном лице, в котором чернел провал рта с выбитыми зубами. Словно загипнотизированный, Юрчис перевел взгляд на автоматный ствол, нацеленный ему в живот. Рука с пистолетом онемела, не в силах подняться для выстрела.
— Не надо, — попросил он дрожащим голосом. — Я Юрчис Лейтис, командир отряда. Владею полезной информацией.
На протяжении этой тирады он неотрывно смотрел в маленькое черное дуло, как будто обращался к нему. Дуло опустилось ниже. Прозвучала отрывистая очередь. Две пули из десяти, выпущенные из автомата Калашникова, попали в ноги террориста, перебив на одной голень, а на другой колено. Остальные прошли мимо. Кузьмин был слишком слаб, чтобы сделать прицельные выстрелы. Он умирал, истекая кровью, весь нашпигованный осколками. Но дело сделать успел. Главарь банды был обезврежен. Теперь только бы ребята подоспели…
Это была последняя мысль майора Кузьмина, которому так и не довелось встретиться с любимой дочкой.
Расправа была короткой и жестокой. Матвеева снял выстрелом снайпер прапорщик Дроздов, когда тот приготовился дать очередь из окна дома. Окно было освещено, так что гордости за меткий выстрел Дроздов не испытывал. Лежал с винтовкой на изготовку, наблюдая сквозь оптический прицел, как Фомин и Архипов вяжут визжащую блондинку в исподнем.
Секунду спустя снаряд, выпущенный из гранатомета, прикончил Сердюка, отстреливавшегося из пулемета с чердака. Но на земле остался лежать мертвым старший лейтенант Рыбаков, а сержанту Соболеву оторвало пулей палец, и он зачем-то поднял его с земли, словно надеясь приставить обратно.
Дольше всех продержались Селезнев со Стефаном Крохой, которые, услышав стрельбу, успели добежать до общественной уборной и залегли по обе стороны от нее, ведя яростную, беспорядочную стрельбу. Слева и справа их зажимали тройки бойцов, покончившие с Матвеевым и Сердюком.
Третье подразделение — капитан Захаров, лейтенант Лазарев и сержант Прохоров — подобралось к ним с тыла. Захаров подсадил подчиненных, помогая им взобраться на бетонную крышу, а оттуда они одновременно сиганули на спины террористов.
Селезнев сдался сразу и стал молить о пощаде. Кроха пытался сопротивляться, но лишь до тех пор, пока Прохоров не оглушил его, ударив лбом в лицо.
Таким образом операция завершилась успешно, но радость померкла в сердцах мужчин, когда они обнаружили взорванный фургон и останки товарищей. Кузьмин мертвой хваткой сжимал автомат, закоченевший палец лежал на спусковом крючке. Одной ноги у него не было.
Пленные, усаженные на землю со скованными за спиной руками, понурились, опасаясь расстрела на месте. На них не обращали внимания.
— Успел выстрелить, — с уважением проговорил Лазарев, качая взмокшей под «балаклавой» головой. — Ну и силен мужик.
— Был, — тоскливо поправил Фомин.
— Он не только стрелял, он и задел кого-то, — сказал Захаров, указывая на пятна крови неподалеку от микроавтобуса. — Ну-ка, ну-ка…
Изготовившись к стрельбе, он двинулся по кровавым следам, уводящим в сторону разросшейся сирени.
Оттуда затрещали выстрелы. Все залегли, но огонь не открыли, повинуясь властному приказу Захарова.
— Командир этого гада не зря подстрелил, — пояснил он. — Главарь, как пить дать главарь. Берем живым. Помните, что Кузьмин приказывал? Пленных — брать.
Никто не возражал, хотя дело было связано со смертельным риском. Трое бойцов открыли отвлекающий огонь, прижимая бандита к земле. Ветки сирени так и сыпались на него, пули визжали и пели, заставляя паниковать и парализуя волю.
Никто не возражал, хотя дело было связано со смертельным риском. Трое бойцов открыли отвлекающий огонь, прижимая бандита к земле. Ветки сирени так и сыпались на него, пули визжали и пели, заставляя паниковать и парализуя волю.
Быстрый и ловкий, как рысь, Орлов обошел заросли и вломился туда очертя голову, потому что тихо это проделать было невозможно. Но террорист в него даже не прицелился. Обернувшись на треск кустов, он сидел на земле, прижимая ствол пистолета к виску.
— Будьте вы прокляты, сволочи, — прошипел он, приготовившись спустить курок.
Но тут прозвучал короткий, хлесткий выстрел снайперской винтовки. Пистолет выпал. Схватившись за продырявленную руку, Юрчис Лейтис завыл, как дикий зверь. Скорее всего не от боли, потому что в том шоковом состоянии, в котором он находился, боли не чувствуют. Выл Юрчис от тоски и страха, понимая, что вырваться ему уже не удастся.
Даже на тот свет.
Эпилог
Не то чтобы хеппи-энд
Понедельник, 27 мая
Начальник Управления Антитеррористического центра генерал-майор Комаровский стоял за своим письменным столом навытяжку, прижимая к уху трубку телефона правительственной связи.
— Так точно, товарищ Верховный главнокомандующий, — отчеканил он. — Тромонол у нас. Банда этих мерзавцев частично уничтожена, частично арестована. Сейчас дают показания. Через три часа… — он сверился с наручными часами, — нет, через два часа сорок восемь минут трое из них будут доставлены под конвоем на Лубянку, там ими займутся поплотнее. Четвертый помещен в военный госпиталь. Тоже начал говорить. Жить хочет.
Левич, сидящий перед генералом, сразу понял, с кем ведется разговор, и потому заволновался, хотя лично ему перед Президентом Российской Федерации отчитываться не предстояло. Вид у него был таким же торжественным, как и у генерала. Он гордился проведенной операцией.
— Кое-что удалось выяснить, товарищ Верховный главнокомандующий, — продолжал доклад Комаровский. — На тромонол террористов вывел некий Красоткин, начальник лаборатории того самого НИИ, где была изготовлена опытная партия. Хотели немедленно взять мерзавца, но, оказывается, он успел покончить жизнь самоубийством. Повесился… Совершенно верно, товарищ Верховный главнокомандующий, как Иуда. Его жена допрошена, но утверждает, что ничего не знала. Хотя семья Красоткина недавно получила крупную сумму в валюте и часть потратила на приобретение квартиры… От кого получены деньги?
Сообразив, что стоять по стойке «смирно» совсем не обязательно, Комаровский опустился на кресло.
— Доллары были перечислены с расчетного счета московского отделения американского телеканала. Им заведует мистер Карл Лонгмак. Туда выехали федералы… Извините, я хотел сказать сотрудники Федеральной службы безопасности. Но это уже не по моей части и не в моей компетенции.
Некоторое время Комаровский внимательно слушал, что говорит ему собеседник, а потом вновь встал, сжимая телефонную трубку так, что костяшки пальцев побелели.
— Есть, товарищ Верховный главнокомандующий. Список участников операции «Зарево» будет направлен вам немедленно. И еще одно… Разрешите обратиться с просьбой… Нет, не личного характера… Излагаю. Главаря террористической организации обезвредил майор Кузьмин. Был смертельно ранен гранатой, но сумел прострелить врагу ноги. Мог бы убить, но понимал, как важно взять Лейтиса живым. Я прошу вас присвоить ему высшую награду Родины. Посмертно. Настоящий герой.
Судя по просветлевшему лицу Комаровского, ответ на другом конце провода был положительный. Завершив разговор, генерал тяжело опустился в кресло и провел по лбу тыльной стороной ладони.
— Фу, взопрел весь. И ведь не первый раз с ним общаюсь, а все равно волнуюсь, как мальчишка.
— Я тоже, — признался Левич.
— Подготовь список, — распорядился Комаровский. — Я имею в виду ребят из «Осы».
— Я понял, — кивнул полковник, поднимаясь со стула. — Разрешите идти? Мне еще важный допрос предстоит. Хочу им очную ставку устроить. Пусть друг дружку грязью обливают.
— Ступай. Когда террористов заберут, придешь, доложишь. Ну а потом… — Комаровский взглянул на часы. — Ну а потом по рюмочке примем.
— За победу?
— И за победу тоже. Но в первую очередь помянем Кузьмина, Рыбакова и Лихачева.
— Кузьма, Рыбак и Лихач, — медленно произнес полковник. — Земля им пухом.
— Да уж, земля их примет как положено, — сказал Комаровский. — Своя земля, не чужая.
Карл Лонгмак посмотрел в окно на сплошную пелену облаков, расстилающихся под крылом самолета, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он был огорчен разгромом групп Лейтиса и Сердюка, но вместе с тем радовался, что наконец возвращается на родину. Россия его утомила. Чужая, непонятная, опасная страна. Страна варваров, которые отвергают многие ценности западной цивилизации. Единственная, пожалуй, страна, где деньги решают не все.
Что же им еще нужно, этим русским? Носятся со своими странными понятиями о чести, гордости, любви к родине… Но разве родина не там, где больше платят, где больше комфорта, больше хороших дорог, красивых зданий, чистых, улыбающихся людей?
— Вам плохо? — донесся до Лонгмака голос соседки, русской девушки, которая на удивление хорошо владела английским языком.
Они перекинулись парой фраз, когда располагались на креслах, и Лонгмака неприятно покоробило то, как здорово говорит эта пигалица по-английски. Попробуй отыскать в Америке молодых людей, свободно и непринужденно изъясняющихся по-русски.
— Я — о’кей, — улыбнулся Лонгмак соседке. — А почему ты спрашиваешь?
— Вы так скривились, — объяснила она. — Я решила, что вас затошнило.
«Да! — захотелось крикнуть Лонгмаку. — Меня тошнит от всех вас, россиян, от ваших обычаев и странных порядков. Я вас всех ненавижу!»
— Все хорошо, — произнес он вслух, продолжая улыбаться одной из своих самых лучезарных улыбок. — Вы надолго в Вашингтон?
— На целый год, — похвасталась соседка. — Я по студенческому обмену еду… Ой! — она хихикнула. — Лечу, а не еду.
«А она ничего», — отметил про себя Лонгмак.
— Может, увидимся в Вашингтоне? — спросил он, постаравшись придать тону самые обаятельные, самые обворожительные интонации. — У меня за городом великолепный дом. Бассейн с подогревом, сауна, бильярд, квадроциклы…
— Нет, спасибо, — холодно ответила девушка и отвернулась, глядя прямо перед собой.
Приветливое выражение исчезло с ее лица.
«Ну вот, еще одна русская со своими старомодными понятиями о чести и достоинстве», — подумал Лонгмак, но не разозлился, потому что настроение было все-таки отличное.
Он вовремя покинул Москву, не угодив в сети, расставленные российской контрразведкой. Опыт и предусмотрительность в сочетании с умом — великая сила. Лонгмак узнал о штурме пионерлагеря одновременно с Лейтисом, Сердюком и их людьми. Во все смартфоны и планшеты, подаренные им «от имени фирмы», были вмонтированы прослушивающие устройства. Услышав крики и выстрелы, агент оповестил Лонгмака, и тот помчался в аэропорт. Ищи теперь ветра в поле — кажется, так говорят русские?
Эти странные, непредсказуемые русские, которые противятся установлению правильного, четкого и справедливого порядка на земле.
Тут Лонгмак поймал себя на том, что опять кривится и поспешил расслабить мышцы лица. Все-таки расположение духа не было таким безоблачным, как казалось. Душу подтачивал червячок тревоги. Тревоги о том, что порядок на планете скоро будут наводить не американцы, а совсем другие люди. Говорящие с ними на разных языках.