Главный при поддержке своих приятелей сумел все-таки подняться и, опираясь на их крепкие локти, заковылял на одной ноге к машине. Это был большой черный джип, солидная вместительная машина, которая сразу бросалась в глаза. Гуров так и предполагал, что белая компания прибыла сюда на этом роскошном чудовище. Теперь он в этом убедился и даже начинал догадываться, кому может принадлежать эта машина с явно не российскими номерными знаками.
Держа компанию на прицеле, Гуров стал медленно смещаться в сторону Крячко. Парни в белых костюмах подобрали раненых, сгруппировались и окончательно отступили к машине. Через минуту они скрылись в салоне джипа, и лишь в самый последний момент, когда уже зарычал мотор и машина медленно двинулась с места, в окошко высунулось бледное злое лицо, и хриплый голос выкрикнул с угрозой:
– Ты еще за все ответишь, козел! Лучше убирай свою задницу из этого города! Здесь я тебя все равно достану!
Глава 9
– О чем вы все время думаете, Валентин Сергеевич? – с затаенной досадой спросила Глория, выключая маленький телевизор, по которому пыталась смотреть какой-то сериал.
Телевизор был никудышный и ловил практически один только звук. Вместо изображения большую часть времени на экране проскакивали змеящиеся полосы, которые иногда складывались в туманную картинку. Но другого телевизора в дачном домике журналиста Виктора не было. Как, впрочем, и многого другого. Например, не было нормальной еды, и Дудкин с Глорией уже вторые сутки питались только рыбными консервами, которыми их снабдил хозяин. Он же дал им и пару буханок хлеба, но все это уже подходило к концу. Подходило к концу и терпение Глории, которая, кажется, совершенно разочаровалась в окружавших ее мужчинах. Впрочем, последние давали для этого довольно веские поводы.
После того как они с Дудкиным под покровом ночи покинули избушку бабы Клавы, прошло уже три дня, а дело ни на миллиметр не сдвинулось с мертвой точки. Журналист Виктор сначала обрадовался, увидев на пороге своей квартиры рыжую москвичку, на которую сразу положил глаз, но заметно скис, когда выяснилось, что в гости она явилась в сопровождении спутника. А уж узнав, что представляет из себя спутник, Виктор по-настоящему перепугался. Нет, прямо за дверь он их не выставил, но прятать в квартире не захотел ни под каким видом. Той же ночью он отвез их на собственных «Жигулях» за город, в местность, где располагались садовые участки, и предложил располагаться в крошечном, плохо оборудованном домике, утопавшем среди зелени неухоженных фруктовых деревьев. Участок достался Виктору в наследство, но работа на земле его нисколько не привлекала, и сад постепенно приходил в запустение.
Пообещав вернуться в самое ближайшее время, Виктор бросил их обоих на произвол судьбы и больше не показывался. Положение осложнялось еще и тем, что теперь Виктор был посвящен в их тайну. Как он использует свою осведомленность, предсказать было невозможно, и Глория поняла, что до сих пор безмерно преувеличивала достоинства своего нового знакомого – на самом деле он оказался не только циником, но и трусом. Весь вопрос заключался в том, хватит ли у него духу сообщить обо всем властям. Похоже было, что он никак не может решиться и на это, предпочтя как бы забыть о своих незваных гостях.
Глория понимала, что такое положение не может продолжаться вечно. Нужно было что-то делать, но главный виновник всех невзгод Дудкин, как нарочно, впал в мрачную апатию и часами валялся на продавленном диване, глядя в потолок и о чем-то мучительно размышляя. Его словно ничто уже не волновало, и Глорию это злило едва ли не больше, чем свинское поведение Виктора. Она еще раз убедилась в том, что современные мужчины – это выродившаяся ветвь человечества, от которой нет никакого проку. Коротая время наедине с Дудкиным, она иной раз хотела, чтобы он хоть как-то проявил свое мужское естество – попытался соблазнить, изнасиловать, пофлиртовать наконец. Но Дудкин не оправдал ее надежд. Собственно говоря, он на Глорию даже и не смотрел, погруженный в свои думы.
Он даже не предлагал ей добраться как-нибудь до города и позвонить в Москву, как они раньше договаривались. А сама Глория об этом не напоминала – из вредности. В конце концов нянька она, что ли, этому взрослому дяде? Пусть сам решает, что ему делать, да еще пусть хорошенько попросит, чтобы Глория согласилась оплачивать его переговоры. Из-за него она практически на мели. Похоже, выбираться отсюда придется автостопом – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Называется, взяла интервью! Хорошо хоть, если она вернется домой живой и здоровой. В журнале, видно, что-то чувствовали, когда ей, стажерке, давали это задание. Догадывались, что ни черта она здесь не выгадает. Ну, ничего, если даст бог вернуться в Москву, она все равно притащит в редакцию материал – опишет все, что здесь происходило, все до мельчайших подробностей, – и ей наплевать, если кто-то на нее после этого обидится.
Такое решение поддерживало боевой дух Глории, но унылый замкнутый вид Дудкина все равно доставал ее, выводил из себя. И наконец она не выдержала.
– Ну и что вы молчите? – разозлилась она, когда Дудкин пропустил мимо ушей ее первый вопрос. – Вы решили остаться навеки в этой дыре? Замечательная перспектива! Отшельник Дудкин в одинокой келье предается мыслям о вечном!.. В чужих обносках, питаясь консервами… Вам самому-то не тошно, гений современного кинематографа?
Дудкин наконец повернулся в ее сторону и хмуро посмотрел на Глорию. Он даже кое-что сказал.
– Заткнитесь, пожалуйста! – сказал он. – Чем упражняться в остроумии, лучше бы нашли способ связаться со своим необязательным другом. Долго мы еще будем тут торчать?
– Вот это мне нравится! – воскликнула Глория. – Меня же еще и выставили идиоткой! Между прочим, он мне такой же друг, как и вам, уважаемый Валентин Сергеевич! Если вы намекаете, что я с ним спала, то я с ним не спала – некогда было, да и не слишком хотелось. И вообще, за то, что я с вами вожусь, могли бы относиться ко мне с уважением. Без меня бы вы давно сидели в камере, и уголовники проигрывали бы вас в карты…
– Закройте наконец рот! – раздраженно перебил ее Дудкин и резко сел. Его грязные волосы стояли на затылке торчком. В старых джинсах и старой рубашке Виктора Дудкин сейчас был похож на заспанного огородника, а не на продюсера, затевающего крупноформатные проекты. – У вас воображение провинциалки! Есть обстоятельства, над которыми человек не властен.
– И это, конечно, ваши обстоятельства? – ехидно вставила Глория.
Дудкин ненавидящим взглядом посмотрел на нее и безнадежно откинулся на диван. Глория подождала еще несколько минут, но Дудкин больше ничего не сказал и даже не пошевелился, и она, вздохнув, опять включила телевизор. К счастью, электрический провод к домику не был обрезан, хотя за электричество Виктор не платил уже года полтора. Его телевизор был сомнительным развлечением, но это было все-таки лучше, чем молчащий Дудкин.
– Что вы скажете об убийстве, которое буквально всколыхнуло весь город? – вдруг прозвучало по телевизору, и Глория невольно напряглась, бросив тревожный взгляд на Дудкина. Голос был женский и звучал с характерными интонациями ведущего. Видимо, где-то в местной студии брали интервью у кого-то из милиции.
Дудкин зашевелился, привстал и недоверчиво уставился на мигающий экран. Видно там ничего не было, но Дудкин не отводил глаз.
– К сожалению, пока ничего конкретного сказать не могу, – ответил солидный мужской голос. – Ведется расследование, задействованы все силы и средства. Мы круглосуточно наблюдаем за автовокзалом, посты ГАИ проверяют каждую машину, выезжающую из города. По нашим сведениям, преступник до сих пор находится в городе. Но он затаился и вряд ли представляет сейчас какую-то опасность. Могу только пообещать, что этот подонок не избежит справедливого возмездия. Мы приложим все наши силы, чтобы найти этого человека.
– Надо понимать, что вы хорошо знаете, кого следует искать? – не отставала ведущая. – Ходят слухи, будто этот человек – приезжий. Что вы скажете по этому поводу?
– Да, вы правы, – не слишком охотно сказал мужской голос. – Действительно, это приезжий, по некоторым данным, москвич. Прежде чем совершить это зверское преступление, он останавливался в нашей гостинице. Сотрудники гостиницы помогли нам составить его словесный портрет, очень, как говорят, похожий, кстати. Этим портретом мы и руководствуемся в работе. Кроме того, нам известно, в какой одежде был этот человек, в нашем распоряжении имеются отпечатки его пальцев. Деться ему некуда, уверяю вас. Рано или поздно мы его достанем.
– И все-таки, не могли бы вы сообщить его имя?
После этого вопроса наступила короткая пауза, а потом мужчина совсем уже скучным голосом ответил:
– К сожалению, имени его мы не знаем. Настоящего имени, я имею в виду. Он зарегистрировался в гостинице под чужим именем, а портье не проявил достаточной бдительности, не стал проверять документы. В результате мы имеем, что имеем. На имя мы сейчас не ориентируемся, но это для нас и не так важно. Когда на преступника наденут наручники, вся информация о нем станет доступной широкой общественности.
– И все-таки, не могли бы вы сообщить его имя?
После этого вопроса наступила короткая пауза, а потом мужчина совсем уже скучным голосом ответил:
– К сожалению, имени его мы не знаем. Настоящего имени, я имею в виду. Он зарегистрировался в гостинице под чужим именем, а портье не проявил достаточной бдительности, не стал проверять документы. В результате мы имеем, что имеем. На имя мы сейчас не ориентируемся, но это для нас и не так важно. Когда на преступника наденут наручники, вся информация о нем станет доступной широкой общественности.
– Они лгут! – точно завороженный, произнес вдруг Дудкин.
Глория с интересом посмотрела на него.
– Наконец-то слышу что-то живое, – сказала она. – И что же вас так задело в этой благостной беседе, неуловимый преступник?
– Я регистрировался под своей фамилией, – ответил Дудкин. – И портье десять раз проверил мой паспорт. Почему они скрывают мое имя? Я уверен, что они сняли отпечатки пальцев, подозреваю, что они даже раздобыли мой настоящий портрет, но почему они скрывают, кто я такой?
– Причины могут быть разными, – неуверенно сказала Глория. – Может быть, они пекутся о презумпции невиновности? Или блюдут тайну следствия…
– Скорее потому, что начальник милиции пообещал прикончить меня своими руками, – мрачно заключил Дудкин. – И похоже, не собирается отказываться от своего намерения. Они меня поймают, а когда все поутихнет, пристукнут в темном уголке.
– Вы как-то пессимистически смотрите на вещи, – заметила Глория. – Зачем им вас убивать?
– Вы же сами говорили, что об этом судачат в очередях, – напомнил Дудкин. – Что, забыли? Ревнивый любовник, пристрелю собственными руками…
– Ну-у, это все-таки преувеличение, по-моему, – не слишком уверенно сказала Глория. – Все-таки у нас не Мексика. Да и мужики у нас… – Она многозначительно вздохнула.
– Да, мужики у нас из-за баб не убивают, – жестко сказал Дудкин. – Во всяком случае, как правило. А вот из-за бабок могут вполне. И причину искать нужно именно в этом.
– Вы задолжали начальнику милиции деньги? – удивилась Глория.
– Ничего я никому не задолжал, – отрезал Дудкин. – Но приехал я сюда из-за денег – вы были правы, когда сели мне на хвост. Жареным вокруг меня пахло сильно. Вот и сбежались хищники.
– Не понимаю, – покачала головой Глория. – Вы встречались с Греком. Я наблюдала за вами очень издалека – охрана у этого жлоба будь здоров! Вы говорили от силы полчаса и, по-моему, разошлись ни с чем. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. И потом, у моря, вы сидели грустный-грустный… Я думала, вас кругом кинули и вы теперь раздумываете, не намылить ли вам веревку. Я даже симпатию к вам в тот момент испытала.
– Спасибо за добрые слова, – усмехнулся Дудкин. – Особенно про веревку и мыло. Но в тот момент вы как-то не спешили выразить сочувствие.
– Дело прежде всего, – парировала Глория. – Но, однако же, я права? С Греком договориться не получилось? Вы банкрот?
– Да что вы понимаете? – уничтожающе сказал Дудкин, но тут же махнул рукой и отвернулся. Ему и самому не было до конца понятно, чем закончилась его первая беседа с Греком.
Он разыскал его через одного знакомого, который до сих пор имел какие-то дела с Греком. На телефонный звонок Грек откликнулся сразу.
– Валентин! Сколько лет, сколько зим! – прозвучал в трубке его мягкий вкрадчивый голос. – Уж и не ожидал тебя услышать. Ты теперь большой человек, я слышал. Но правду говорят люди – старая дружба не ржавеет. Ты хочешь встретиться? Отлично! Не возражаешь, если мы поищем место потише? Так что приезжай-ка ты, дорогой, в Каменку! Старое вспомним, морем подышим, да и тебе это место не совсем чужое, верно? Ну и давай не откладывать – сразу после праздников встретимся. Десятого мая я буду на месте.
Старый плут был в своем репертуаре. Каменка находилась чертовски далеко от Москвы, но у Грека наверняка там были дела, а Дудкину он в качестве утешения напомнил про Анну. Выходит, и ему это место было не чужое, раз он так хорошо был осведомлен, кто там проживает. Дудкин не допускал мысли, что у Анны может быть что-то с этим человеком, но даже намек на это слегка испортил ему настроение.
Дело было не в ревности – на это он уже давно не мог претендовать, да и не был он способен теперь на такие сильные чувства. Просто Анна всегда была для него олицетворением сильной и красивой женщины, к которой не может прилипнуть никакая дрянь, а Грек, по большому счету, был дрянью, и все знали это. И Анна знала. И если она сейчас поддерживает отношения с этим человеком, то, значит, что-то изменилось в этом мире…
То, что Дудкин сам поддерживает отношения с Греком, нисколько его не смущало. Это был бизнес – дело изначально грязное, не признающее щепетильности, что-то вроде гнойной хирургии. И такое же опасное. Одним словом, мужское дело.
В Каменку Дудкин отправился на следующий же день, в муторном настроении. Ему вдруг невыносимо захотелось увидеть Анну и от нее самой услышать, что в мире ничего не изменилось, а красивые и сильные женщины по-прежнему пребывают на Олимпе, и их не касается земная грязь. Ему бы стало от этого легче. На самом деле ему совсем не хотелось встречаться с Греком. Но это была соломинка, за которую положено хвататься утопающим.
Встреча с Анной его разочаровала, хотя Дудкин сам в этом не признавался. Анна по-прежнему была красива, но в ней пропала прежняя сила и звонкость. Это была грустная, слегка усталая женщина, которую, кажется, нисколько не волновали воспоминания. Она держалась с Дудкиным ровно, приветливо, но всячески давала понять, что прежней Анны больше никогда не будет. Она даже разговаривать о прошлом не хотела. Рассказывала, как хорошо живет, какой интересной работой занимается, какой у нее замечательный любовник и уютный дом – и все это с рассеянной улыбкой, вскользь, так что трудно было понять – на самом деле она так довольна жизнью или просто слегка посмеивается над собой… Дудкину казалось, что на самом деле ее что-то томит, очень серьезно беспокоит, но что это – он так и не узнал.
А потом приехал Грек и сам нашел его – пришел в гостиницу с шампанским, долго обнимался, взахлеб вспоминал старые деньки, а прощаясь, назначил на утро встречу в кафе на берегу моря. Дудкин получил возможность убедиться, что Грек в этом городе абсолютно свой человек: пока они разговаривали, на том клочке берега, где стояло кафе, не появилось ни одного постороннего человека, а все подходы были перекрыты неусыпно бдящими шестерками Грека в белых костюмах. Грек обожал белый цвет, и вся его команда тоже.
Как бы то ни было, при встрече они обнялись. Грек заметно постарел, округлился, даже как будто стал ниже ростом. На пухлых щеках и на носу появились лиловые прожилки. Медленнее и осторожнее стали движения. И решения он принимал уже не так быстро, как в молодости, когда сколачивал свои первые капиталы. Однако он вовсе не собирался уходить на покой. Грек излучал редкостную самоуверенность и энергию, он явно чувствовал себя хозяином этого мира, и Дудкин откровенно ему позавидовал.
– Присаживайся, выпьем вина, Валентин! – с улыбкой сказал ему Грек. – Выпьем за нашу встречу. Я очень рад тебя видеть.
– Я тоже рад, Аполлон, – сказал Дудкин. – Чем сейчас занимаешься?
– Всем понемногу, – посмеиваясь, ответил Грек. – Даже цветами. Помнишь, как мы начинали? До сих пор обожаю цветы.
«Знаю я, что ты обожаешь!» – подумал Дудкин, впрочем, безо всякой злобы.
– Ты уже виделся с Анной? – вдруг делаясь серьезным, спросил Грек и тут же прищелкнул языком. – Ах, какая женщина! Правильно поется в песне – мне бы такую… Да куда мне! Как говорится, рылом не вышел… Просто пигмей, честное слово!
– Да ладно тебе прибедняться! – засмеялся Дудкин. – Будто ты не пользуешься успехом у женщин!
– Не я пользуюсь, – покачал головой Грек. – Мой кошелек пользуется. А это не одно и то же, дорогой! А лично я бы все отдал, чтобы стать таким, как ты – красивым, спортивным, талантливым… Честное слово!
Дудкин махнул рукой.
– Да я бы тебе все отдал, Аполлон, если бы это было в моих силах, – сказал он. – Только толку в этом, скажу тебе честно, совсем немного. Кошелек надежнее.
– Правда? – с удовлетворением сказал Грек. – Не ожидал от тебя такое услышать. Ты всегда был романтиком, Валентин. За это тебя и женщины любили.
– Никогда я не был романтиком, – возразил Дудкин. – Мне просто меньше везло.
Грек неодобрительно покачал головой.
– Очень грустно, Валентин! – сказал он по-отечески заботливо. – Ты совсем упал духом. У тебя проблемы?
– А как ты думаешь? – спросил Дудкин, глядя ему прямо в глаза. – Стал бы я тебя тревожить, если бы не было проблем?
Грек печально покачал головой.
– Наверное, не стал бы, – согласился он. – Но я за это на тебя не в обиде. Мы взрослые люди – у каждого свои заботы… Но ты так и не сказал, видел ли ты Анну?