– Может, тогда уж выпьешь с нами, папаша? – добродушно спросил Крячко. – Уж больно хорошо ты нас принимаешь, по-семейному прямо. Благодарность просто из сердца рвется. Выпей с нами, не погнушайся.
Ашот посмотрел на него с задумчивой улыбкой, а потом все-таки мигнул одному из официантов, и тот мгновенно притащил откуда-то свободный стул. Крячко уже разливал вино.
– За то, чтобы в вашем доме всегда было счастье, а в бокале всегда играло вино! – провозгласил Ашот, присаживаясь и поднимая свой бокал на уровень глаз. – За то, чтобы вы жили сто лет без болезней и печали!
Он сделал всего лишь небольшой глоток и с мягкой улыбкой поставил бокал на место. Крячко осушил бокал до дна, крякнул и набросился на мясо.
– Мне понравилось, – заявил он, жуя. – И вино, и тост. Ловлю тебя на слове, папаша! Если проживу меньше ста – приду разбираться.
Ашот покачал головой.
– Шутишь, дорогой! – сказал он. – Если помрешь – никуда уже не пойдешь. В кино только мертвые ходят, детей малых пугают. Я бы такое кино совсем запретил. Смотришь – расстраиваешься только.
– Шучу, говоришь? – переспросил Крячко. – Ну а если без шуток – человека по кличке Грек знаешь?
Ашот спокойно посмотрел на него и ответил ровным голосом:
– Греков многих знаю, правда. Тут у нас греков много. Тебя какой интересует, дорогой?
– А бог его знает, какой! – живо сказал Крячко. – Только и знаю, что прозвище – Грек. А он, может, и не грек вовсе, а какой-нибудь турок-месхетинец. Мне это неизвестно. Потому и спрашиваю: не слыхал про такого?
Ашот изобразил на толстом лице глубокое раздумье, а потом сказал с сожалением:
– Нет, такого не знаю, дорогой! Ты извини, я пойду, у меня на кухне дел много. Если что-нибудь понадобится – зови.
Он поднялся и с большой ловкостью начал пробираться между тесно сдвинутыми столиками. Гуров, внимательно следивший за разговором, еще раз пришел к выводу, что для Ашота их появление не было полной неожиданностью. Что-то он, несомненно, знал – и о них с Крячко, и о неведомом Греке, но и о том и о другом предпочитал помалкивать.
Крячко между тем продолжал с аппетитом есть и, кажется, нисколько не был разочарован своим разговором с Ашотом. Он залпом выпил еще один бокал вина и, подмигнув Гурову, тут же налил себе следующий.
– Ты бы все же не гнал лошадей, – с неодобрением заметил Гуров.
– Я – гоню?! Да что ты, Лева? Для меня это – что слону дробина, – презрительно заметил Крячко. – А сейчас мне только нужно поднять тост. Мы же не сможем ничего узнать, если не будем общаться, верно? А я тут заприметил одну компанию, которая как раз в таком состоянии, когда общение просто необходимо. Попробую предложить им то, в чем они так нуждаются.
Он поднялся и с бокалом в руках направился куда-то в угол зала. Компания в белых костюмах внешне равнодушно, но очень внимательно посмотрела ему вслед. Гуров следил за передвижениями друга не менее внимательно, но с гораздо большим беспокойством. Крячко умел находить общий язык с кем угодно, но сейчас далеко не все зависело от его коммуникабельности. Гуров вообще склонялся к мысли, что их появление в «Малине» было ошибкой.
Но Крячко, кажется, нисколько не смущался. С бокалом в руке он запросто подсел к группе из трех выпивох, расположившихся в укромном месте подвальчика, и сразу же завязал с ними оживленную беседу. Похоже, это была компания таксистов или водителей-дальнобойщиков – заматерелые мужики с грубыми руками в кожаных куртках и тяжелых ботинках. Они были красны от водки и разговаривали грубыми прокуренными голосами. Вообще выпивох было четверо, но один из них как раз удалился – возможно вышел в туалет, и Крячко воспользовался свободным стулом. Гуров предположил, что именно это нехитрое обстоятельство и предопределило выбор друга.
Гуров неторопливо ел, время от времени поглядывая в ту сторону, где Крячко завязывал контакты, и в душе порядком нервничал. Он не был уверен, что Стас сумеет вовремя остановиться, если дело пойдет не так, как было задумано. К тому же его все больше беспокоила компания бесстрастных наблюдателей в белых костюмах. Попивая вино, они тем не менее ни на секунду не упускали из виду ни Гурова, ни Стаса, который совершенно освоился среди подвыпивших шоферюг и, заговорщицки наклонившись к столу, что-то увлеченно заливал им, оживленно жестикулируя и подмигивая обоими глазами. Через пять минут он уже выпил со всеми на брудершафт, включая того парня, который отлучался по своим надобностям, и тут же заказал бутылку водки, поймав проходившего мимо официанта.
Такая активность немного смущала Гурова, но он решил пока не вмешиваться. Мужики в кожаных куртках, кажется, относились к новому знакомцу довольно благосклонно, и, если бы дело пошло гладко и дальше, Крячко непременно удалось бы выудить из этих ребят кое-какую информацию. Себе Гуров отводил в данных обстоятельствах роль прикрытия, на вино не налегал и старался больше наблюдать за присутствующими.
Между тем атмосфера в затянутом табачным дымом подвальчике постепенно накалялась. Многие уже были пьяны, и то в одном углу зала, то в другом вспыхивали ссоры. Но ни одна из них так и не разгорелась по-настоящему – из табачного облака немедленно возникали одна-две внушительные фигуры и по-матерински заботливо наклонялись к буянам. Неизвестно, какие слова произносил при этом громила, но действие они производили удивительное. Самые неукротимые скандалисты тут же смирялись и пили со своими противниками мировую. Система работала безотказно. По-видимому, склонный к веселью повар Ашот пользовался среди своих клиентов непререкаемым авторитетом. Гурову пришло в голову, что такое подчеркнутое миролюбие наверняка может иметь и оборотную сторону. Очень легко было себе представить, что может ожидать человека, несведущего в здешней иерархии, – расправа не заставила бы себя ждать.
Крячко пробыл среди своих новых друзей не менее получаса. Наконец он вернулся, слегка пьяный и очень довольный. Брякнувшись на стул, счастливо посмотрел на Гурова, ухмыльнулся и налил себе вина.
– Я вижу, ты вовсю пользуешься предложением хозяина, – заметил Гуров. – Веселишься как ребенок.
– Все для дела, Лева, все для дела, – торопливо произнес Крячко и отхлебнул из бокала. – Ты же знаешь, что я никогда не теряю головы… Ну разве что иногда… И между прочим, я кое-что выяснил, Лева! – Он положил локти на стол и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Гурова. – Видел этих мужиков? Между прочим, те еще кадры… Насчет своих дел темнят, но я так понял, что эти ребята перегоном левого спирта занимаются. Ну, это хрен бы с ними – мы все-таки не на службе. И заботы у нас сейчас другие. Я с ними издалека начал. Про баб сначала, про погоду, про рыбную ловлю. Все как полагается. Анекдотов пару свежих затравил… Одним словом, контакт нашел. Ну а там уж исподволь забросил удочку насчет нашего Грека.
– А они что?
– А самое смешное, Лева, что этого Грека тут едва ли не каждая собака знает. Он здесь регулярно отмечается, раза два в месяц – это уж точно. Хотя сам проживает то ли в Абхазии, то ли в Грузии. Богатый и уважаемый человек. Вот только откуда его богатство произошло и чем он вообще занимается – это темный лес. Об этом тут говорить не принято – так я понял.
– Ну, это-то мы еще и в Москве знали, – заметил Гуров. – Про его богатство и темный лес. Тут ты ничего нового не узнал.
– Не скажи, – покачал головой Крячко. – Во-первых, я узнал, где он обретается, когда в Каменку наведывается, и с кем он тут дружбу водит.
– Ну и? – нетерпеливо сказал Гуров.
Крячко торжествующе посмотрел на него и залился беззвучным смехом – спиртное все-таки давало о себе знать.
– Дружит он исключительно с серьезными людьми. Мэр, начальник милиции, прокурор, самые влиятельные бизнесмены – вот его первые друзья. А живет он знаешь где? Не поверишь! В санатории, где директором была убитая Анна Владимировна Глезина! Ему там шикарные апартаменты предоставляют всякий раз, как он приезжает. Вот такие пироги, Лева!
Гуров нахмурился:
– Постой, это что же получается? Дудкин едет сюда, чтобы выпросить денег у Грека, который живет в санатории, которым заведует женщина, которую Дудкин якобы убивает? Причем убивает Дудкин как раз накануне окончательных переговоров о займе. В тот момент, когда должна была решаться его судьба? Черт знает что такое! Теперь Дудкин исчез, его ловит вся милиция, а его и след простыл. Сдается мне, что все это далеко не случайно. Это убийство, эти деньги, Грек, Дудкин, Глезина – все это звенья одной цепи. Таких нелепых совпадений просто не может быть.
– В жизни всякое бывает, – философски заявил Крячко. – Но в данном случае я думаю то же самое, что и ты. Эта женщина каким-то образом встряла между Греком и Дудкиным – может быть, сама того не ведая, – и поплатилась за это жизнью.
– Вопрос только в том, кто получал с нее должок, – сказал Гуров. – Убить человека ножом – женщину особенно – не каждому, согласись, под силу. Не верится мне, что наш избалованный, привыкший к комфорту продюсер стал вдруг баловаться ножом. Что-то здесь не так, а что – никак не могу понять. Слишком мало мы знаем. И на местных коллег надежды никакой, к сожалению. Если начальник УВД действительно дружит с Греком, ничего удивительного, что нас даже на пушечный выстрел не подпустят к расследованию. Но ведь получается так, Стас, что Дудкина-то, скорее всего, подставили!
– Вопрос только в том, кто получал с нее должок, – сказал Гуров. – Убить человека ножом – женщину особенно – не каждому, согласись, под силу. Не верится мне, что наш избалованный, привыкший к комфорту продюсер стал вдруг баловаться ножом. Что-то здесь не так, а что – никак не могу понять. Слишком мало мы знаем. И на местных коллег надежды никакой, к сожалению. Если начальник УВД действительно дружит с Греком, ничего удивительного, что нас даже на пушечный выстрел не подпустят к расследованию. Но ведь получается так, Стас, что Дудкина-то, скорее всего, подставили!
– Запросто, – кивнул Крячко. – Да! Совсем забыл тебе сказать. Еще один слушок на эту же тему. Говорят, покойная была любовницей самого начальника милиции. И любил он ее без памяти – даже от жены не скрывался. А теперь после ее смерти поклялся лично пристрелить убийцу, чем бы это ему ни грозило. Ни перед чем, говорит, не остановлюсь ради светлой памяти погибшей Анны…
– Час от часу не легче! – пробормотал Гуров. – Ты меня совсем запутал. Но ведь милиция ловит-то совсем не Дудкина! Хотя это может быть просто финт для отвода глаз. Если Кирилл Борисович собственноручно решил расправиться с убийцей… Но, однако, ты его видел, Стас. Ты можешь поверить, что этот человек сгорает от неутоленной мести?
– Не могу, – мотнул головой Крячко. – По-моему, Рахманов – жук еще тот. Если он и решится прикончить кого-то, то только если уж совсем подопрет. И капитан еще этот…
– Да, капитан, – задумчиво сказал Гуров. – Задал нам задачку этот капитан. Я вот все думаю, зачем он нас сюда направил? Собирать сведения о Греке, которого, как ты говоришь, в городе каждая собака знает?
– Да, а лучший его друг, Рахманов, даже не догадывается о его существовании, – хмыкнул Крячко.
– Одним словом, давай-ка отчаливать, – сказал Гуров. – Пока все тихо. Сделаем так – ты иди к выходу, а я пока расплачусь, да заодно прикину, не пасет ли нас кто. И сам не зевай, понял?
– Не первый раз замужем, босс, – ответил Крячко.
Он, не торопясь, допил вино, промокнул губы салфеткой и поднялся. Гуров со своего места следил, как он пробирается через погребок к выходу, подмечая заодно, какое впечатление производит это на окружающих. Крячко скрылся за дверью. И в тот же самый момент из-за соседнего столика, не сговариваясь, встали двое в белых пиджаках и быстро пошли через зал. «Кажется, началось? – с тревогой подумал Гуров. – Семеро против двоих – многовато. Да еще неизвестно, сколько их там на подхвате. Ну что ж, что выросло, то выросло. Только бы обошлось без огнестрела – это нам уж совсем ни к чему».
Вдруг словно ниоткуда перед Гуровым возник разгоряченный и жизнерадостный Ашот. Он наклонился над ним и отеческим тоном поинтересовался:
– Всем доволен, дорогой? Может быть, еще чего хочешь? Говори, не стесняйся! А куда это твой товарищ пропал? Не нравится что-то? Вино не нравится? Барашек?
– Все нравится. Спасибо. Просто пора нам, – сказал Гуров. – Вот расплатиться хочу.
Он достал из кармана бумажник и краем глаза увидел, как вся компания в белых костюмах встает из-за стола. Они-то и не думали расплачиваться, но Ашота этот факт, похоже, нисколько не волновал. Правда, не исключалось, что они заплатили вперед.
Гуров, не торгуясь, выложил Ашоту сумму, которую тот запросил, – она оказалась не то что нескромной, а даже совершенно неприличной – и, не обращая внимания на его торжествующую плотоядную улыбку, поспешил к выходу.
Снаружи его уже ждали. Стоявший на верхней ступеньке смуглый красавчик в белом пиджаке вдруг пружинисто подпрыгнул и попытался нанести Гурову удар ботинком в лицо. Но Гуров тоже был наготове. Он вскинул руки, поймал лодыжку прыгуна и резко повернул ее, словно закрывая задвижку на газовой трубе. Противник издал горлом натужный гортанный крик и со всего размаху рухнул на ступеньки. Гуров не дал ему опомниться и тут же навалился сверху, заломив парню руку за спину. Шипя от боли, тот попытался вырваться, но Гуров безжалостно вывертывал его сустав до тех пор, пока пижон не затих. Свободной рукой Гуров наскоро обыскал его карманы, достал какое-то удостоверение и пистолет. Удостоверение Гуров спрятал и с пистолетом в руке выскочил на тротуар. Поверженный соперник приходил в себя, нелепо распластавшись на ступеньках.
Положение Гуров оценил в одну секунду. Улица, на которой располагался ресторанчик, сейчас была пуста, и только в стороне, где возле сквера были припаркованы несколько автомобилей, происходила какая-то свалка. Полковник Крячко, окруженный со всех сторон белыми пиджаками, яростно отбивался от сыплющихся на него со всех сторон ударов. Ему приходилось нелегко, но один из нападавших уже лежал на асфальте, приняв позу зародыша, из чего Гуров заключил, что громила получил хороший удар в живот.
Однако оставшихся это нисколько не смущало, и они наседали на Крячко с удвоенной энергией. Все происходило в удивительной тишине – ни криков, ни стонов никто не издавал – лишь мелькали кулаки и раздавались смачные шлепки ударов. Гуров понял, что в любой момент в дело может быть пущен нож или еще что-нибудь похуже, и решил взять инициативу в свои руки. Он поднял руку с пистолетом вверх и дал предупредительный выстрел в синее небо, а потом бросился к дерущимся.
На людей в белом выстрел особого впечатления не произвел – отступать они не собирались, но Гурову удалось отвлечь на себя часть сил, и Крячко стало немного полегче.
Против Гурова оказалось трое. Они пошли на него с бесстрастными лицами, не обращая внимания на оружие в его руке, пытаясь взять Гурова в полукольцо.
– Спокойно! – предупредил Гуров, поводя перед собой стволом пистолета. – Вы напали на работников МВД, ребята! Это серьезное правонарушение – может, стоит подумать об этом?
Троица продолжала надвигаться на него, не говоря ни слова и внимательно отслеживая каждое его движение. Похоже, они были уверены, что Гуров ни при каких обстоятельствах не станет стрелять на поражение, и только ждали удобного момента, чтобы наброситься на него. Особенно не понравился Гурову тот тип, что стоял в центре. Он выглядел постарше остальных, имел шрам на правой щеке и, кажется, играл здесь роль главаря. У него были совершенно жуткие неживые глаза застарелого наркомана. «Этот человек ни перед чем не остановится, – понял Гуров. – Если ему дали задание нас прикончить, он сделает это не задумываясь. Вряд ли, конечно, они будут начинать с таких крайних мер, но и личную инициативу этих ублюдков исключать нельзя».
Он еще раз попытался вразумить эту дикую компанию и громко произнес:
– Я – полковник МВД. Призываю вас прекратить безобразие! Вся ответственность за последствия…
Договорить он не успел – все трое бросились на него одновременно, словно изголодавшаяся волчья стая. Гуров успел отступить назад и выстрелил, наскоро прицелившись, главарю в колено. Попал он или нет, Гуров проверить не успел, потому что другие двое уже насели на него.
Одному Гуров двинул рукояткой пистолета в челюсть и отбросил его на тротуар, но другой повис на нем, пытаясь пережать шею и одновременно выхватить из руки оружие. Они покатились по асфальту, свирепо рыча и стараясь выломать друг другу суставы. Противник Гурова был не слишком силен, но гибок, как кошка, и прилипчив, как кусок жвачки. Вцепившись Гурову в шею, он упорно тянулся за его пистолетом, перехватывая запястье Гурова, теряя его и снова перехватывая. Они несколько секунд возились на асфальте, нанеся непоправимый ущерб своим одеждам, а потом Гурову все-таки удалось высвободить руку и подмять прилипалу под себя. Под весом Гурова тот попытался еще раз дернуться, но вдруг охнул и затих.
Гуров недоверчиво посмотрел на него, но парень не шевелился, сделавшись вдруг вялым и плоским, как тряпичная кукла. Гуров взял его на мушку и поднялся. Ситуация в переулке уже немного изменилась. После того как выбыл из строя главарь, получивший-таки пулю в колено, остальные сразу умерили свой пыл. Крячко уже никто не бил. Противостояние перешло в ту фазу, когда расходящиеся, но не вполне еще остывшие соперники осыпают друг друга проклятиями и обещают разобраться по полной программе – но уже при следующей встрече. Примерно в том же положении находился сейчас и Крячко, которому двое парней уже в не очень белых костюмах серьезно обещали оторвать голову и скормить свиньям. При этом они с большим достоинством отходили назад, успевая при этом поглядывать и на Гурова, вернее, на пистолет в его руке. Теперь они уже знали, что оружие он пускает в ход не задумываясь, и второй раз испытывать судьбу не хотели.
Крячко, сжав кулаки и по-звериному оскалив зубы, смотрел на эту парочку, прижавшись спиной к решетке сквера и не двигаясь с места. Еще двое парней, которых Гуров немного помял, теперь пришли в себя и заботливо суетились вокруг раненого главаря. Тот никак не мог встать на ноги, оглашая воздух непотребными ругательствами. Последний противник все еще лежал пластом у Гурова под ногами – видимо получив серьезное повреждение.