– Есть паспорт, нет паспорта, ты ведь все равно уедешь… – Это не был вопрос, так, невеселые мысли вслух.
– Уеду!
– И больше не приедешь! – Тоже не вопрос, тоже мысль вслух.
– Не надо, прошу! – взмолилась Лучана и, чтобы переменить тему, сказала и испугалась того, что сказала, вдруг спросит – откуда она про это знает: – Ты сам сочиняешь песни?
Он, слава Богу, не спросил, и, следовательно, она не выдала бывшую жену.
– Бывает, сам, но это не моя песня, это Андрей Макаревич, слыхала о нем?
– Только что, да, услышала.
Гриша думал все о том же, не мог о другом:
– Зачем ты свалилась с неба мне на голову?
– А ты зачем подставил голову?
– Но раз ты с неба, – задумчиво произнес Гриша, – может, это предначертано?
– Я тоже так думаю… – Лучана положила Грише обе руки на плечи, они снова принялись целоваться, а потом…
Потом собака застенчиво отвернулась, а Гриша признался:
– Только сейчас я понял, как я тебя люблю!
– А мне кажется, – тихонько сказала Лучана, – что я люблю тебя давно-давно…
День за окном потихоньку клонился к вечеру, и тени на улицах становились длиннее.
Собака напомнила о своем существовании, подошла к подоконнику, встала на задние лапы, передними уперлась в подоконник и жалобно тявкнула.
Лучана вздохнула:
– Единственное, что мне не нравится в собаках, так то, что их надо выводить!
– Намек понял, хотя мне совсем не хочется вставать, но надо!
Гриша выбрался из-под одеяла.
Пес тотчас подскочил к нему и в преддверии уличных радостей весело запрыгал.
Гриша поспешно одевался. Не удержался и хитро сверкнул глазами:
– По-моему, тебе, женщина, больше всего на свете хочется составить нам компанию?
– А по-моему, этого хочется тебе! – Лучана тоже покинула постель. – Я пойду так!
Одежды на ней… не было на ней одежды.
Гриша кивнул:
– Так лучше всего. Но нас опять заберут в милицию. Вспомни начальника и пожалей его: его хватит Кондратий!
– Кто такой Кондратий? – не поняла Лучана.
– Он живет в сумасшедшем доме.
– Ладно, – Лучана была милостива, – пожалею начальника! – И тоже стала одеваться, а Гриша взял Сюрприза на поводок.
Они вышли и побрели куда глаза глядят. Глаза вели по улицам Замоскворечья, а больше по переулкам, где весело и хвастливо красовались недавно восстановленные, отреставрированные купеческие особняки. Они смотрелись как новенькие, хотя некоторым из них уже было лет, пожалуй, больше чем сто или даже сто пятьдесят.
Лучана вдруг остановилась:
– Ты должен приехать в Рим!
– Очнись! Выйди из сказки! – отозвался Гриша.
– Да, это сказка, но я не хочу из нее выходить!
А Гриша продолжал жестко:
– Все кончится, как началось, в Москве. Мы с тобой разного поля ягоды. Можно сказать, Принц и Нищий! Принц – это ты!
– Дурак ты, а не Нищий! – Лучана подняла руки и пальцами мягко провела по волосам. Это был притягательный жест. Сейчас Лучана стала невыносимо хороша. – Я останусь в Москве до тех пор, пока ты не согласишься приехать ко мне в Италию.
– Великолепно! – искренне воскликнул Гриша. – Ты остаешься у меня в коммуналке насовсем. Решено!
Пошел дождик, приличный, осязаемый дождик. Гриша поежился первым. Зато Лучана беззаботно сказала:
– Лично мне дождь не помеха! Терпеть не могу зонтов! Я их потеряла столько – хватило бы на всю Москву!
Гриша не пожелал оставаться в долгу:
– А я вообще непромокаемый! – Гриша теснее прижался к Лучане, и они продолжали идти, не имея конкретной цели, что, как известно, самое приятное, и шлепали по лужам, как непослушные дети.
Больше всех страдал от дождя Сюрприз. Он отряхивался, фыркал и поднимал обиженный взгляд на хозяев. Вроде всемогущие, а дождь остановить не хотят!
Дождь прогнал уличных музыкантов. Они собрали свои музыкальные пожитки и ушли, оставив лежать на тротуаре жестяную крышку от коробки со сдобным датским печеньем. Эта одинокая, брошенная крышка навела Гришу на озорную мысль:
– Давай попробуем!
Лучана согласилась, не колеблясь:
– Согласна. Только что мы будем пробовать?
– Будем петь! Принцесса и нищий. Посмотрим, на сколько мы напоем! Наш главный шанс в собаке. Всегда больше подают, когда с собакой!
И Гриша затянул жалобную песенку о бедных сиротках и бедной собачке, которая так любит витаминизированные корма, на которые у хозяев нет денег. Заметив, что Лучана вот-вот рассмеется, Гриша строго предупредил:
– Не смей смеяться! Артист не должен смеяться, даже если его реплики смешные!
– Никогда! – пообещала Лучана. И даже попробовала подпевать.
Гриша одобрительно похлопал ее по плечу.
Но… никто не подавал. То ли дождь подгонял прохожих, и им не хотелось задерживаться, то ли не нравилась песенка.
– Лучше спой про снег, про перелетных птиц… – посоветовала Лучана.
– В дождь про снег – это удачная мысль! – поддержал менестрель и стал напевать ту самую песню, что уже звучала у него в комнате:
Если в городе твоем снег,
Если меркнет за окном свет…
Он отважился на сокращенный вариант и сразу перешел на припев:
За облаками поверх границ
Ветер прильнет к трубе
И понесет перелетных птиц
Вдаль от меня к тебе…
Произошло чудо. Остановилась женщина. Затем молодая пара – парень и девушка, парень держал над головой развернутый пластиковый пакет.
И подали. Кинули в крышку разноцветные бумажки.
Лучана быстро нагнулась и схватила деньги:
– А то они намокнут!
Парень с девушкой улыбнулись и ушли. Лучана пересчитала добычу, полторы тысячи рублей, и поинтересовалась, что на них можно купить.
Выяснилось – полбуханки черного хлеба. Лучана обрадовалась и дала слово, что повезет эти полбуханки в Рим, как доказательство того, что она просила милостыню в столице России.
Купили полбуханки, вернулись домой. Лучана аккуратно обернула хлеб бумагой и спрятала в чемодан.
Весь вечер они провалялись в постели, что-то жевали, о чем-то болтали, смотрели телевизор.
В последних известиях диктор объявил, что в Москве находится итальянская торговая делегация во главе с господином Маурицио Каппаттини. Самого Каппаттини, маленького, толстенького, но при этом элегантного, тотчас продемонстрировали телезрителям.
Лучана всплеснула руками:
– Так это же Маурицио, мой друг! Он учился в школе вместе с моим мужем. Теперь он Министр!
– Пошел он к дьяволу, твой Министр, вместе с твоим мужем, которого на самом деле нет! – резко высказался Гриша и переключил телевизор на другую программу, благо держал в руке «римоут контрол» – дистанционное управление.
– Нету мужа, нет! – подтвердила Лучана и теснее прижалась к любовнику.
И тут погас экран телевизора, потому что вообще отключили свет.
– Это бывает, – равнодушно заметил Гриша.
– В Риме это тоже бывает. Тебе нужен свет? – Лучана спросила с легкой иронией.
Ответ последовал без слов.
В темноте комната наполнилась звуками, которые прежде будто прятались. Что-то скрипнуло, что-то тихонько щелкало, что-то шелестело. Откуда-то издалека доносился тонкий девичий голосок и смех. Звякнул трамвай, хотя по улице, на которой жил Гриша, трамвай не ходил. Просто в полной темноте звуки распространялись в полной свободе, им ничто не мешало.
– Лучана, – сказал вдруг Гриша, – надо купить календарь и обвести в нем кружком сегодняшний день, когда я в тебя влюбился!
– Не влюбился, а полюбил! – поправила Лучана.
– Это одно и то же!
– Нет, разница гигантская!
– Хорошо, значит, полюбил!
– И ты говоришь неправду, что сегодня. Ты полюбил меня давно, вчера, нет, даже позавчера, когда поливал меня из ковшика!
– Я этот ковшик повешу на стену, на самое видное место!
– Правильно! – закончила умный разговор Лучана.
Вся улица была погружена во мрак, и только фары машин прорезали его слепящими лучами. Внезапно, в одно мгновение, свет снова появился, где-то на линии исправили повреждение. Окна в Гришином доме вспыхнули прямоугольниками, желтыми, оранжевыми, даже зелеными, где виднелся зеленый абажур. И только одно окно, Гришино окно, оставалось темным. Лучана была права. В этой комнате свет был не нужен.
Утром, когда Гриша проснулся, то с удивлением обнаружил, что Лучана встала раньше него и натягивает парадное черное платье.
– Ты собралась на бал?
– Нет, в посольство. Мне нужно застать Маурицио, пока он еще никуда не исчез.
С Гриши сон как рукой сняло. Он сел на постели, лицо его стало жестким:
– Так… значит, отпад-отказ! Я тебя не знаю, я тебя не видел! Да здравствует синьор Министр!
Лучана застегивала на шее алую гранатовую нитку.
– Мне очень нравятся гранаты. А к Маурицио ты не ревнуй, для него на свете существует только одна женщина – политика! Он поможет мне решить проблему с паспортом и билетами!
– А я тебя, иностранка, не держу! – с нарочитой грубостью произнес Гриша. – Иди, спеши!
– А я тебя, иностранка, не держу! – с нарочитой грубостью произнес Гриша. – Иди, спеши!
– Я туда и обратно. Как это у вас говорится – мигом! – Лучана искренне верила, что обернется мигом. – У нас же с тобой счастье, Григорий!
Первый раз назвала его полным именем и исчезла.
– Значит, конец, я предчувствую! – сказал сам себе Гриша.
На улице Лучана остановила первую попавшуюся машину:
– В итальянское посольство, улица Веснина!
– Сколько заплатите?
– Сколько попросите! – Лучана уже залезала в автомобиль. – У меня нет ни копейки, меня обокрали, но верьте, вам хорошо заплатят!
Шофер внимательно оглядел Лучану и решил рискнуть. Поехали. И благополучно добрались до посольства.
– Откройте мне дверцу! – распорядилась Лучана и шепотом продолжила, видя удивленное лицо шофера: – Так положено!
Шоферу надо было получить деньги, и потому он, хочешь не хочешь, должен был выполнить причуду пассажирки. Вышел, обошел машину спереди и вежливо распахнул дверцу, выпуская Лучану.
Та, шикарно одетая, вальяжной походкой приблизилась к дежурному милиционеру и сказала небрежно:
– Сообщите, и побыстрей, главе правительственной делегации синьору Каппаттини, что Лучана Фарини ждет его здесь, у входа! – И добавила для убедительности: – Как мы и договаривались!
Милиционер не пожелал вступать в дискуссию, черт ее знает, может, это и правда. Конечно, он не узнал ту самую итальянку в рабочем оранжевом жилете, которую вчера не впустили внутрь. Милиционер куда-то позвонил…
И буквально сразу семенящей походкой поспешил навстречу Лучане сияющий Министр – маленький, толстенький, со сверкающей серебряной прической:
– Лучана, ты в Москве, какое счастье!
Калитка распахнулась перед Лучаной, пропуская ее на территорию посольства, но Лучана не торопилась входить:
– Маурицио, дорогой, рассчитайся с шофером, у меня нет ни сольди. Я еду издалека, – она обернулась и подмигнула шоферу, – пятьдесят долларов!
Министру негоже было выказывать недовольство, он его спрятал внутри, как положено дипломату. Министр заплатил. Шофер поспешил поскорее уехать, пока клиенты не передумали и не потребовали сдачу.
– Лучана! – запел Маурицио, обнимая ее за плечи. – Ты в Москве, я ничего не знал!
Они уже шли по двору посольства.
– Я приехала хоронить собаку, но не смогла ее похоронить, потому что она оказалась живая!
Министр вздрогнул.
– Ну и хорошо, что живая! – одобрил поведение собаки Министр. – Ты прекрасна, как всегда, синьора Фарини! У нас с тобой впереди целый день, официальная часть визита закончена…
Они говорили, естественно, по-итальянски.
– У меня нет ничего впереди, все сзади! – оборвала Лучана. – У меня украли деньги…
– Я одолжу! – галантно предложил Министр.
– Билеты!
– Я позвоню в «Алиталию»!
– И паспорт тоже!
Министр нахмурился и сделался государственным человеком:
– Это сложнее, но и эта проблема решаема. Я поручусь за тебя перед Послом. Идем к нему, но…
– Что «но»? – насторожилась Лучана.
– Сегодня начинается сладкая жизнь, и ты будешь сопровождать меня в качестве красивой, сногсшибательной спутницы!
– Но это невозможно! – почти что выкрикнула Лучана. – Меня ждут!
– Такую женщину, как ты, – мудро заметил Маурицио, – он просто обязан ждать! Это повысит коэффициент полезного действия вашей будущей встречи. Идем к Послу хлопотать насчет паспорта…
Министр повел Лучану внутрь здания и по пути шепнул:
– Я всегда предупреждал твоего дурака мужа: не пускай ее никуда одну. Кто он, твой московский?
Лучана не пожелала выдавать Гришу:
– Это вовсе не он, это она, подруга!
– Ну, это было бы еще хуже! – по-современному отреагировал Министр, не поверив Лучане. – Нацепи на лицо ослепительную улыбку. Вон кабинет Посла! Уверен, что ты здесь кого-то завела. У тебя такой довольный вид, прости, это вид женщины, которая только что из постели любовника!
Не давая Лучане возможности возразить, Министр кивнул секретарше и распахнул дверь, ведущую в кабинет:
– Дорогой Франко! Позволь представить тебе моего друга, римско-венецианскую красавицу, синьору Лучану Фарини!
Улыбка Лучаны была победительно-роскошной и одновременно загадочной. Может быть, именно эту улыбку писал Леонардо да Винчи? И правда, может он писал ее с Лучаны? Кто знает…
Вскоре вереница правительственных машин, длинных и черных, мчалась по Ярославскому шоссе к Сергиеву Посаду, бывшему городу Загорску, где расположена Троице-Сергиева лавра. Кстати, почему начальственные автомобили, не только у нас, но и по всему бюрократическому миру, окрашены в черный, траурный цвет? Неясно…
– Я предательница! – страдала в машине Лучана.
– Конечно, предательница, и для женщины это нормально, – улыбнулся Маурицио, протягивая руку к телефонному аппарату, – ты ему позвони!
– У него нет телефона!
– Как это нет? Он что, бездомный?
– Он ученый, он поэт, он композитор…
– И превосходный мужчина! – закончил Маурицио. – Пошли ему телеграмму!
– Я уже кое-что поняла про эту страну, – грустно заметила Лучана, – телеграмма может прийти через несколько дней!
Маурицио отрицательно покачал головой:
– Нет, нашу доставят немедленно! Похоже, уже подъезжаем.
Лучана поглядела. Вид на лавру был потрясающий.
– Нас ждет небольшая экскурсия, а затем обед у митрополита. Ты ела когда-нибудь монастырскую уху из стерляди? – Настроение у Министра было отличным.
Но стерлядь не взволновала Лучану.
– Но как я пошлю эту телеграмму?
– Продиктуй ее, пожалуйста, моему помощнику, вот и все!
Помощник сидел впереди, рядом с водителем. Он слышал слова шефа и угодливо обернулся к Лучане.
Телеграмму и в самом деле принесли тотчас же, то есть через несколько минут после того, как она была отправлена. Ведь могут, если хотят. Приняла телеграмму Дуся. Гриша во дворе занимался ремонтом машины, надо же было себя хоть чем-то занять. А машина, по счастью, была такой, что требовала ремонта всегда.
– Гриша! – зашумела Дуся, размахивая телеграммой. – Тебе правительственная! Ты уже в правительство затесался! Я прочту!
– Не смей! – Гриша стал вылезать из-под машины,
– У тебя руки грязные, нельзя пачкать правительство! Читаю! – Дуся уже вскрыла телеграмму и зачитала с выражением: – «Скучаю тчк очень скучаю восклицательный знак…» Во как, – прокомментировала Дуся, – восклицательно скучает. Читаю дальше: «Обедаю монастыре Сергиевом Посаде…» Гриша, она от любви к тебе, Григорий, ушла в монастырь!
– Заткнись!
– Нет, тут еще есть в конце… «После обеда мчусь тебе… целую…» Гриша, следовательно, когда она примчится, кормить ее уже не надо…
Гриша скрипнул зубами:
– Пойдем, Дуся, выпьем!
– Григорий, вообще-то я непьющая, но не могу отказать душевному другу, ты совратитель!
Лучана осмотрела Троице-Сергиеву лавру, Лучана отобедала в компании с митрополитом, отведав монастырской ухи из стерляди. Несмотря на личное горе, Лучана обедала с аппетитом.
К вечеру вереница правительственных автомобилей въезжала в особняк для приемов важных иностранных гостей.
– Я дрянь, – продолжала переживать Лучана, – я сука, я продажная девка…
– А ты опять пошли ему телеграмму! – утешал Министр. – Продиктуй помощнику!
Лучана опять диктовала покорно.
А тем временем Гриша с Дусей попивали и закусывали.
– Что за дрянью ты меня поишь! – Дусю аж передернуло. – Если отправишь на тот свет, комнату мою тебе все одно не отдадут!
– Темная ты баба! Это же знаменитое виски «Беллентайн»! На бутылке смотри – выпускается с одна тысяча восемьсот тридцать седьмого года!
Дуся была непоколебима:
– Значит, они все полтора века гонят сивуху!
В квартиру позвонили, требовательно позвонили. Дуся и Гриша поглядели друг на друга, вставать никому не хотелось, благо, как принято говорить, хорошо сидели. В квартире было тихо. Сосед, как обычно, отсутствовал.
– Не открываем! – принял решение Гриша, но Дуся поднялась со вздохом, направилась к двери, отворила.
– Телеграмма правительственная, Скворцову!
– Других не берем! – ответствовала Дуся. – А Скворцов к этому часу уже выпадает в осадок. У меня от него пожизненная доверенность. Давай распишусь!
– Читай! – скомандовал Гриша, когда Дуся возвратилась в комнату. – Узнаем, где она сейчас кайфует.
– Отлично! – кивнула Дуся. – Сегодня я диктор! Зачитываю: «Ужинаю в Доме приемов с правительством тчк скоро буду тчк целую восклицательный знак». Все!
– Это она не меня целует, – усмехнулся Гриша, – а правительство!
Дуся пустилась в житейскую философию. Все женщины в ней сильны, во всяком случае, сильнее мужчин.
– Пойми, недоумок, мы здесь все до сих пор совки: помним советскую власть, забыли советскую власть, без разницы – все до одного совки!
– По-твоему, я тоже совок? – обиделся Гриша.