Записки подобного содержания я писала ежедневно. Но всего за несколько недель жизни в мотеле их смысл поменялся: сперва это были письма, исполненные обожания и благодарности, а потом я писала, что мы должны сохранить наши отношения и оставить позади разногласия и неурядицы.
* * *Однажды Карлос пошел навещать старого друга, громилу по кличке Мундо, а мы с Сэм потратили десять долларов, которые Карлос нам оставил на покупки.
Решив изменить наш имидж, мы купили два флакона лака для ногтей с блестками и огромную банку спрея для волос. Следуя советам из журнала для тинейджеров, мы приобрели четыре пакета сухой смеси для напитка и попытались покрасить волосы в «Шокирующе розовый» и «Неожиданно-фиолетовый» цвета.
– Ну, как, получается? – спросила я Сэм, поднимая голову над раковиной.
– Не знаю. Вроде есть немного фиолетового, а может, все это мое воображение. А как у меня краска легла?
На лице Сэм были потеки розового цвета, капли розовой воды стекали с носа, и кожа на голове стала розовой. Я рассмеялась.
– Потрясающе!
В конечном счете, единственное, что нам удалось покрасить, – это наши белые майки, на которых появились разводы розового и фиолетового цветов.
В ожидании Карлоса мы накрасили ногти и решили посмотреть повторы сериала «Я люблю Люси». Он обещал вернуться в шесть часов. Однако не появился ни в шесть, ни в восемь, ни в четыре утра. Я сказала, что надо позвонить ему на мобильный, но у нас не было его номера.
Карлос платил за мотель за день вперед каждый вечер, и мы знали, что, если он не появится к расчетному часу в полдень, нас выкинут на улицу. Мы начали озабоченно посматривать в окно в надежде его увидеть. Я спросила Сэм, что могло случиться с Карлосом.
– Его мама в детстве уронила, вот что с ним случилось. Не волнуйся, все будет в порядке. Он просто козел и всё.
* * *Утром я позвонила менеджеру отеля, объяснила, что человек, который заплатит за номер, скоро вернется, и попросила не выгонять нас.
– Мне надоели парни, которые оставляют в номере шлюх и исчезают, не расплатившись. Здесь вам не ночлежка, это мотель.
– Мы не проститутки! – возразила я. – Он мой жених.
– Девушка, здесь вам не ночлежка, не наркопритон и не бордель. Платите или освобождайте номер.
После этих слов менеджер повесил трубку.
Мы решили предложить менеджеру единственную ценность, которая была в номере, – золотые часы Карлоса. Вместе с Сэм мы подошли к стойке администратора, за которой сидел небритый пятидесятилетний коротышка-итальянец. Он внимательно осмотрел часы и сказал:
– Считайте, что за сутки заплачено.
– Но за них отдали сто пятьдесят долларов! И часы совсем новые! – протестовала я.
– Здесь они этого не стоят, – ответил итальянец и спрятал часы в свой рюкзак. – Девушки, вы не понимаете, что я вам одолжение делаю?
К вечеру мы совсем оголодали. Мы начали копаться в пакетах с мусором в поисках того, что в свое время не съели и выкинули. Мы нашли пару резиновых на вкус гамбургеров, кусочек чизкейка и бутерброд с грудкой индюшки и с очень подозрительным запахом. Запили все это водой из-под крана. Снова стали каждые пять минут выглядывать в окно. От еды у меня заболел живот.
К восходу солнца мы легли на нашей с Карлосом кровати, которая стояла близко от окна, и смотрели на парковку перед мотелем. Мы всю ночь не спали, поэтому, глядя, как солнце золотит лобовые стекла автомобилей и крыши домов, начали засыпать. Мы не признались друг другу, что боимся, но Сэм крепко взяла меня за руку и не отпускала.
Я задремала и проснулась от того, что она меня толкает. Я открыла глаза и увидела, как Сэм приложила палец к губам. Сперва я решила, что нас выселяют, но подруга показала пальцем на пол. Там, между кроватью и древней батареей отопления стояли пакеты с мусором. В пакетах и около них я увидела несколько мышей, которые спокойно доедали то, что не осмелились съесть мы. Там была одна большая мышь и четыре мышонка.
Мы смотрели, как мыши шуршат и возятся в пластиковых пакетах. Они были очень милые, с розовыми носиками и блестящими глазами-бусинками. Мы поняли, что они живут под батареей.
– Представляешь, они за нами все время наблюдали из-под батареи, – прошептала я Сэм.
Она кивнула.
– Мне маленькие очень нравятся.
– Мне тоже. Такие милые!
Мы наблюдали за мышами до тех пор, пока обитатели мотеля не стали выселяться, освобождать номера, хлопать дверьми автомобилей и заводить моторы. Мыши выбегали из-под батареи, хватали еду из пакета и моментально возвращались назад.
* * *Я первая услышала, как Карлос подъезжал на такси. Вдалеке послышались звуки хип-хопа и стали постепенно приближаться. Открылась и закрылась дверь автомобиля.
– Даже не знаю, радоваться или злиться, – пробормотала Сэм.
– Я тоже не знаю, – ответила я. Я хотела увидеть и понять его настроение.
Я уже привыкла подстраивать свои чувства под настроения других. Если Карлос придет довольным, то и я буду довольной. Карлос решал все, и я сама довела наши отношения до такого. Я подумала об этом, и мне стало неприятно.
Мы лежали и ждали звука тяжелых шагов Карлоса по коридору. Мы его услышали. Потом услышали, как он вставляет ключ в замочную скважину. Мое сердце замерло. Дверь открылась, и вошел Карлос. Он насвистывал.
– Привет, – сказал он, словно выходил на пять минут.
Его лицо было усталым, а под глазами появились мешки. Он выглядел не так, как обычно. Я подумала, что он, скорее всего, не ложился спать с тех пор, как мы расстались. Он сел на край кровати Сэм, начал развязывать шнурки ботинок и спросил:
– Как дела, девушки? Я сейчас отрублюсь.
Он ни разу не посмотрел мне в глаза.
– Где ты был, Карлос? – спросила я.
– Я же уже говорил, Шэмрок, у Мундо. Не видел его тыщу лет.
– А что ты не позвонил? – спросила я тоном, в котором угадывалось недовольство.
Карлос встал и начал бесцельно ходить по комнате, расставлять вещи, поправлять антенну телевизора, но не отвечал на мой вопрос.
– Карлос, ты меня слышал?
В ответ он громко задвинул ящик шкафа, открыл другой и вынул из него трусы.
– Мог бы и позвонить.
– Где мои часы? – спросил он ледяным тоном и впервые с тех пор, как вошел в дверь, посмотрел мне в глаза.
Я испугалась. Сэм посмотрела на меня.
– Где твои часы? – повторила я.
– Да. Где. Мои. Часы. – В его голосе была сталь, а в глазах никакой нежности.
– Мы отдали их менеджеру отеля, чтобы он нас не выселял. Твои часы у него.
Карлос пнул мешок с мусором так, что он, как мяч, ударился о стену. Мы с Сэм машинально придвинулись друг к другу поближе. Я еще никогда не видела Карлоса таким, его словно подменили.
– Зачем вы продали мои часы? – процедил он сквозь зубы.
– Ты нас здесь оставил, – ответила я плаксивым голосом. Я не хотела, чтобы он понял, что я вот-вот расплачусь, но ничего не смогла с собой поделать.
– Я не несу за вас никакой ответственности! – закричал Карлос.
– Ответственность? За нас? Вот так ты ставишь вопрос?
На самом деле я знала, что так оно и есть, и от этого мне было больно и досадно.
– Мы вчера должны были квартиру смотреть. Ты не пришел. – Я все-таки заплакала.
– Этого мне только не хватало! – закричал он и ударил кулаком в стену рядом с зеркалом.
Мои письма попадали, как осенние листья. Сэм схватила подушку и закрылась ею. Карлос вошел в ванную и с грохотом захлопнул за собой дверь. Он открыл воду и не выходил из ванной больше часа. Мы с Сэм молча сидели на кровати. Чтобы отвлечься, я включила телевизор.
– Что это было? – спросила я, показывая на дверь ванной. Моя рука тряслась. – Он никогда раньше себя так не вел.
– Не знаю, – прошептала Сэм.
Не знаю, кто из нас двоих был больше испуган. Мы сидели и надеялись, что дверь откроется и выйдет знакомый добрый Карлос, начнет шутить и поведет нас ужинать.
Наконец он вышел из ванной. Его волосы были мокрыми, а лицо гладко выбритым. Он стянул одеяло с кровати Сэм и, не глядя на нас, завалился спать на полу. Я была рада, что он не лег в нашу кровать. Я немного успокоилась и сказала:
– Сэм, можешь пойти со мной в ванную? Я не хочу быть одна.
Мы перешагнули через спящего Карлоса и вошли в ванную. Его вещи валялись на полу, а кафель около раковины был местами розовый, а местами фиолетовый от наших экспериментов с волосами. В кармане штанов Карлоса была толстая пачка денег и одноразовая бритва.
Глядя в зеркало, я смыла краску с волос у себя за ушами. Сэм сидела на унитазе.
Глядя в зеркало, я смыла краску с волос у себя за ушами. Сэм сидела на унитазе.
– Надо срочно от этого цвета избавляться, – сказала я.
– Да, – согласилась Сэм. – Мне с короткой стрижкой будет легче смыть. Передашь туалетную бумагу?
Наклонившись, я вынула рулон бумаги с полочки под раковиной и заметила что-то блестящее. Это была полоска фольги точно такого же размера, как десятидолларовые «чеки», которые я видела у родителей на Юниверсити-авеню.
Я подняла фольгу, развернула и увидела внутри маленькие белые крупинки.
– Сэм, Сэм, посмотри.
– Да.
– Это кокаин.
Я узнала, что Карлос употребляет кокаин. Это открытие превратило его в моих глазах из эксцентричного человека в обычного наркомана.
Две следующие ночи он устраивал вечеринки в специально снятом для этой цели номере мотеля. Я не пошла на эти празднества. Две ночи подряд до утра играла музыка, и такси привозили гостей: Фифа с его кузинами, разношерстную публику из Бедфорд-парка, Джейми, Мундо и многих других. Сэм часто приходила навестить меня, одиноко сидящую в нашем номере. Я не пошла на вечеринки в знак протеста. Я сидела и сочиняла письмо Карлосу, в котором хотела написать, что знаю его секрет и что если он не бросит наркотики, я не смогу быть его девушкой.
Я неожиданно четко увидела наше совместное будущее: женщина, не закончившая школу, и наркоман в квартире в Бронксе. Эта жизнь мало бы отличалась от существования мамы и папы. Менеджер отеля назвал нас с Сэм «шлюхами».
«Может быть, я незаметно для себя стала проституткой?» – подумала я. Я шла на компромисс, чтобы что-то получить. Но я устала от зависимости, от Карлоса и от жизни, которой жила.
Я заснула с блокнотом на коленях.
«Дорогой Карлос,
Мы на перепутье…»
* * *На следующее утро после вечеринок я проснулась от стука в дверь и криков. Сэм и Карлос еще спали. Протирая глаза, я открыла дверь и увидела молодого мужчину. Мы проспали расчетный час.
– Если вы используете комнату, платите, – заявил работник мотеля. – Если нет, то горничная уже ждет.
Он сложил руки на груди.
– Да, сейчас, – ответила я. – Секунду.
Я присела около валяющихся на ковре штанов Карлоса, нашла деньги и отдала мужчине три двадцатидолларовые купюры.
– В следующий раз сами спускайтесь на ресепшен. Или, по крайней мере, отвечайте на чертов телефон, – заявил он и ушел.
– Я не слышала никакого звонка, – удивленно сказала я Сэм.
– Я тоже.
Внимательно осмотрев телефонный аппарат, я заметила, что трубка лежит неправильно. Вполне возможно, что так было уже несколько дней, потому что мы не пользовались телефоном. Я поправила трубку.
– По-моему, самое время позавтракать, – сказал Карлос, показывая на живот. Он был в хорошем настроении.
– Сэм, а во сколько вы вернулись? – спросила я.
Я была удивлена, что они меня не разбудили, хотя Сэм спала рядом со мной в одной кровати. Карлос раскрыл меню китайского ресторана.
– Ребята, давайте заказывать, – сказал он и стал шлепать буклетом по моим голым пяткам.
Сэм, не ответив мне, спросила:
– Что заказываем?
Я была голодна и решила забыть о письме Карлосу. Я сконцентрировалась на первостепенной задаче – на еде.
Мы сели на кровати и начали выбирать блюда из меню, когда неожиданно зазвонил телефон. Мы переглянулись. Нам никто никогда сюда не звонил. Я давала этот номер только Бобби и Лизе. Сэм встала, подняла трубку, нахмурилась, услышав то, что ей сказали, и передала трубку мне:
– Лиз, тебя. Это Лиза.
– Да?
– Лиз, это я. Почему вы так долго не отвечали?
Я еще не успела ничего сказать, как Лиза продолжила. Она путалась в словах.
– Что?!
У меня подкосились колени. Я села. Лиза всхлипывала, и ее голос был как у ребенка.
– Буду через пятнадцать минут, – сказала я и повесила трубку.
– Что случилось, Лиз? – спросила Сэм.
Я утерла слезы и ответила:
– Мама умерла.
Карлос обнял меня.
– Мне надо идти, надо встретиться с Лизой. И надо позвонить папе.
Сэм вызвала такси. Я пошла к телефону-автомату на улице и набрала номер папиного приюта. Все внутри меня перевернулось, когда я услышала его голос.
– Папа… Ты сидишь?
Мы вместе поплакали. Я стояла на морозе на улице, а он – в офисном кабинете в приюте под наблюдением персонала. Никогда раньше я не видела и не слышала, как папа плачет.
* * *Такси везло нас в Бедфорд-парк. По дороге Карлос смотрел мне в глаза, гладил мое колено и просил говорить. Но в тот момент я мыслями была очень далеко от него. Я думала о маме, папе и Лизе. Боль утраты сблизила нас, и я забыла о наших спорах.
Мы с Лизой встретились в кафе, где работал Тони. На Лизе было старое пальто, очень похожее на то, которое носила мама. Она сидела за столиком в глубине заведения. Перед ней стояла чашка кофе, и ее глаза были красными от слез. Мы посмотрели друг на друга и снова расплакались.
IX. Жемчужины
27 декабря 1996
Дорогая мама,
Мне больно с тобой расставаться, потому что мы уже не сможем сказать друг другу то, что хотели. Смерть отняла у нас эту возможность.
Скажи, ты со мной согласна? Ты тоже чувствуешь тяжесть невысказанного и недосказанного?
За шестнадцать лет моей жизни я научилась не говорить о своих чувствах. Я научилась молчать и не высказывать ничего, что может обидеть или оттолкнуть тебя.
Наши с тобой отношения, мама, напоминают мне о жемчужинах. Все считают, что жемчуг – это драгоценность, но мало кто осознает, что красота жемчуга создана болью. Инородная частица попадает в раковину, и вокруг нее вырастает жемчужина. Моллюск создает жемчужины, чтобы защитить себя.
Мы не говорили, мы молчали, и вокруг нашей боли постепенно выросли жемчужины потерь и утрат. Тебя уже нет, и я не уверена, что наше молчание пошло нам на пользу.
Ты умерла в среду около 8.30 утра. Я не была с тобой, я смеялась, ела гамбургеры или спала.
Я до смерти буду жалеть, что я не была с тобой, когда ты уходила.
Ты умерла совершенно одна. Мы тебя редко навещали. Я приходила к тебе почти за месяц до твоей кончины. Ты, наверное, волновалась и думала, почему я тебя не навещаю. Я всегда тебе помогала: давала тебе деньги, мыла и ухаживала за тобой. Увы, меня не было рядом в момент твоей кончины. За тобой ухаживали посторонние люди, они переодевали тебя, кормили, прикасались руками к твоему хрупкому телу.
Они обсуждали между собой события из собственной жизни, когда меняли твое судно и занимались тобой. Ты была одна, и это наверняка тебя пугало.
Ты боялась, мама?
Я наслаждалась солнцем, ела и пила. Тебе было страшно, мама?
Я сейчас не одинока. У меня есть друзья, и есть бойфренд. Ты помнишь Карлоса? Он пришел на твои похороны. Сэм не захотела подняться из кровати. «Не могу, Лиз, похороны наводят на меня тоску». Мы сели в такси и уехали. Посетители бара, куда ты ходила, вскладчину заплатили за перевозку твоего тела на кладбище. Увы, я даже не поблагодарила человека, который все это организовал. Я даже не знаю, почему я этого не сделала.
Фиф, Лиза, Карлос и я подъехали к кладбищу прямо перед тем, как тебя должны были опустить в могилу. Был серый пасмурный день. Благотворительная организация заплатила за твои похороны. Место на кладбище было оплачено этой организацией и находилось так близко от автострады, что был слышен шум проезжающих машин. Гроб из сосновых досок уже заколотили, а твое имя на крышке гроба было написано с ошибкой.
Тебя хоронили в больничной рубашке?
На крышке гроба были написаны также два слова – «Голова» и «Ноги» – для того, чтобы правильно положить тебя в могилу. Карлос заметил, как мне неприятно, что в твоем имени допустили ошибку. Черным фломастером он написал на крышке гроба: «Джин Мари Мюррей. 27 августа 1954 – 18 декабря 1996. Любимая мать Лизы и Элизабет, а также жена Питера Финнерти».
Мама. Ты взращивала нас в себе в течение девяти месяцев, ты нас родила и ввела в этот мир. Теперь твое тело стало холодным и лежит в могиле.