В знак протеста я потрогала стену на Гарвард-Ярд. Вокруг меня ходили умытые студенты в красных толстовках с надписью «Гарвард». Перед статуей располагалась группа японских туристов с той же целью, что и мы, – сфотографироваться. На подстриженных лужайках валялись студенты с книгами и конспектами. Вокруг стояли старые здания из красного кирпича, казавшиеся в одинаковой степени древними и недоступными.
Пери, видимо, прочитал мои мысли, нагнулся к моему уху и сказал:
«Попытка – не пытка. Лиз, попробуй подать в Гарвард».
Я глубоко задумалась. Мне и в голову не приходило подавать документы в Гарвард. Я старалась реалистично оценить свои возможности и понимала, что меня вряд ли возьмут. Тем не менее попробовать мне никто не запрещал.
* * *Дождливым февральским днем я закрыла зонт и вошла в здание New York Times на Сорок третьей улице, недалеко от Таймс-сквер. Я приоделась на эту встречу. Вместе с Сэм мы выбрали на Фордхэм-роуд камуфляжные штаны, рубашку, которая почти подходила мне по размеру, и черные ношеные сапоги, которые, если закрыть их голенища штанинами, выглядели почти как нормальные офисные ботинки.
Лиза одолжила мне свое пальто, на котором не хватало одной пуговицы. Даже несмотря на эту деталь, мне казалось, что пальто выглядит очень официально и представительно.
Три тысячи человек подали заявки на получение шести стипендий. В общей сложности был отобран двадцать один финалист, и я оказалась в их числе.
Я очень устала, у меня был долгий и непростой день. Он начался с того, что мы с Лизой поехали в социальную контору – просить, чтобы государство оплатило нашу квартплату. Дело в том, что мы с Лизой сняли квартиру…
За лето я заработала определенную сумму денег, и мы с сестрой договорились, что после того, как мне исполнится восемнадцать лет и меня уже не смогут увести в приют, я вложу все свои деньги в съем квартиры в районе Бедфорд-парка. После того, как я оплатила работу агента по недвижимости, первый месяц квартплаты, депозит, матрас, несколько кастрюль и кухонный стол с двумя стульями, мои деньги кончились.
В том семестре у меня было одиннадцать предметов, к тому же надо было писать и рассылать документы в колледжи, поэтому времени на заработки не было вообще. Лиза тогда работала в магазине Gap и должна была платить по счетам до тех пор, пока я не найду работу. Следовательно, и у нее денег не оставалось. Мы могли как-то платить за электричество, телефон, покупать еду. Оставшихся денег едва-едва хватало на оплату квартиры. Мы часто ходили есть в благотворительные столовые, и я получала «продуктовые посылки» в The Door. Кроме этого, в моей комнате жила Сэм.
Однажды ночью, в декабре, во время сильного снегопада Сэм, Фиф, Ева, Бобби, Джеймс и я помогли Лизе перенести ее вещи из квартиры Брика в ту, которую мы только что сняли, благо квартиры располагались не так далеко друг от друга. Смеясь и скользя в снежной жиже на тротуаре, мы несли лампы и пакеты с одеждой. Джеймс крепко меня обнял, поцеловал, а потом шутливо растер мне щеки снегом.
Брик уехал из города, поэтому мы спокойно могли заниматься переездом. В его квартире мы нашли несколько мешков наших старых вещей, о существовании которых даже и не подозревали. Фиф и Бобби, одетые в непромокаемые куртки и туристические ботинки на рифленой подошве, чтобы не скользить в снегу, вынесли из квартиры Брика Лизину кровать и погрузили ее в мини-вэн отца Фифа.
Мы считали, что теперь все у нас будет хорошо. Однако через два дня после переезда Лиза потеряла работу в магазине. Мы полностью полагались на Лизину зарплату, но даже не успели оплатить ни одного счета. На оставшиеся деньги мы купили еды, и они закончились совсем.
У меня был последний семестр учебы, за который я должна была пройти программу одного года школы. Мне надо было ходить на интервью в колледжи. В общем, у меня совсем не оставалось времени на работу. Я ежедневно проводила в школе около десяти часов, приходила домой и заполняла заявки на поступление в колледжи. Питались мы тем, что я приносила из The Door.
Казалось, я совершила большую ошибку, потратив все свои сбережения на квартиру. Если бы я этого не сделала, то все было бы нормально. Я осталась без денег, как в тот день, когда убежала от Карлоса. Каждое утро я уходила в школу, а Лиза просматривала объявления о работе и ходила на собеседования. Потом в наш почтовый ящик начали сыпаться конверты со счетами, на которых черным по белому был написан последний день оплаты. Я дико нервничала и напрягалась.
Мы подумали, что социальная помощь – это наше единственное решение. Государство выручало нас и раньше, тут ни для Лизы, ни для меня не было ничего нового. Я с мамой столько раз бывала в социальных конторах, что наизусть знала все, о чем меня могут спросить. Но оказалось, я не была готова к встрече с грубой и мрачной женщиной, которая рассматривала наше дело и раз за разом отправляла нас восвояси.
То у нас не было свидетельства о смерти мамы, то доказательства, что наш отец никак нам не помогает. Но как, в случае с папой, можно доказать то, чего не происходит? Мы не нашли копию маминого свидетельства о смерти и ничего не могли с этим поделать. Утром в тот день, когда я должна была пойти на интервью в New York Times, мне казалось, что мы наконец собрали все необходимые бумажки для соцслужбы, которая оплатит квартиру и даст денег на еду.
– Вы не можете рассчитывать на государственную помощь, – заявила мне дама в социальной конторе, захлопнула нашу папку и положила ее на другой стол.
– Что вы имеете в виду? – переспросила я, хотя было понятно, что дама не собирается со мной долго разговаривать.
Она глубоко вздохнула, закатила глаза и ответила:
– Я имею в виду, что ты, принцесса, не имеешь права на государственную и социальную помощь.
Она назвала меня принцессой? Это что еще за ерунда? Мне показалось, что я снова оказалась в приюте или в мотеле с Карлосом. Когда ты стоишь с протянутой рукой, ты полностью зависишь от других. Чем в большей степени ты зависишь от других, тем хуже. Я понимала, что мне надо стать совершенно независимой, и только тогда такие люди, как эта женщина, перестанут влиять на мою судьбу и исчезнут с моих горизонтов.
– Мэм, я прекрасно услышала, что вы сказали. Я прошу вас ответить, почему именно я не имею права на социальную поддержку.
Женщина произносила много слов, снова закатывала глаза, но я так и не услышала четкого обоснования ее отказа. Мне осталось только наорать на нее, что никак не меняло ситуации. Ей было совершенно все равно.
Я всерьез разозлилась. Мне показалось, что сидящая передо мной безразличная особа олицетворяет всех бездушных социальных работников и учителей, которых я встречала на своем жизненном пути. Я вскипела и подняла руку, показывая ей жестом «Остановись». Моя рука оказалась гораздо ближе к ее лицу, чем это принято в нормальном человеческом общении.
– Знаете что? Я не хочу опаздывать на интервью по поводу приема в Гарвард. Я не могу больше тратить на вас свое время.
Я хотела показать ей: хотя она и думает, что правит моей судьбой, я самостоятельный человек, который способен добиться успеха.
Она громко рассмеялась.
– Вот как? Давай, иди, у меня здесь мисс Йельский университет следующая. Не опоздай в свой Гаааарвард!
Кровь прилила у меня к лицу. Я выскочила на улицу.
«Ладно, – подумала я, выходя из ненавистного здания социальной службы. – Хоть она мне и не поверила, у меня сегодня действительно интервью по поводу поступления в Гарвард».
В тот день у меня был очень плотный график: утром встреча в социальной конторе, интервью по вопросу приема в колледж на Манхэттене и под конец интервью в New York Times. Я старалась не пропускать занятия в Академии, поэтому отвела один день на все интервью сразу.
Первый визит, увы, не задался. Я встретилась с выпускником Гарварда в офисе его адвокатской конторы. Интервью пролетело вежливо и незаметно. Я отвечала на стандартные вопросы о школе, образовании и профессиональных целях в жизни.
Помню, что я спустилась на лифте вниз, открыла свой дневник и перепроверила адрес, по которому проходило собеседование в New York Times: Сорок третья улица, Запад, дом 229.
Я прошла через детекторы на входе и на лифте поднялась на нужный этаж. В комнате собрались соискатели стипендии. Я села в кресло и осмотрелась. Два ученика старших классов пришли со своими родителями. Кто-то ходил из угла в угол. Одна мама, словно тренер перед выступлением атлета, массировала своей дочери плечи. На журнальном столике лежали выпуски газеты The New York Times.
Я понимала, что победить в конкурсе и получить стипендию важно, но я не осознавала всей важности именно этой стипендии. Я прекрасно знала, что учиться в одном из лучших колледжей без хотя бы частичного финансирования практически нереально. И я хотела поступить в один из лучших колледжей, потому что именно они предоставляли своим выпускникам максимальные возможности хорошей карьеры.
В Гарварде образование стоит очень дорого, а в той ситуации я даже не могла позволить себе купить бутерброд в киоске. Без финансирования – никуда. Но я не понимала значения стипендии New York Times, потому что никто из знакомых не читал эту газету. В моем районе люди читали только бульварные издания New York Daily News или New York Post. Я не понимала, что The New York Times – это крупнейшая и самая влиятельная газета всей страны. Эту газету читали только хорошо одетые люди, которых я видела в метро. Я лично The New York Times никогда в руках не держала.
Поэтому-то я не поняла, что все так волнуются. И хорошо – потому что, если бы знала, то сама начала бы волноваться. Академия научила меня более свободно и расслабленно общаться с людьми. Я за тот день уже много где побывала, поэтому просто сидела и наслаждалась теплом.
Я заметила столик с напитками и закусками, на котором стояли ряды бутылок с разной водой, а также лежали маффины, круассаны и булочки. Улыбчивая сотрудница с дредами на голове по имени Шейла, которая запускала соискателей в комнату для собеседования, предлагала всем угощаться. Она обратилась ко мне:
– Дорогуша, съешь чего-нибудь. Иначе все выбросят.
Когда меня вызвали, Шейла пошла впереди меня. Я оглянулась, увидела, что никто на меня не смотрит, и засунула в рюкзак несколько маффинов. Она же сама говорила, что, если их не съедят, то придется выбросить.
Я вошла в большую комнату с огромным дубовым столом посредине, вокруг которого расположилось около дюжины хорошо одетых людей. В торце стола стоял пустой стул, явно предназначенный для меня.
Я подошла к стулу, отряхивая руки от сахара на маффинах.
– Простите меня, сейчас, секунду, – сказала я и взяла из стоящей на столе коробочки салфетку, чтобы вытереть руки. Двенадцать пар глаз внимательно меня изучали.
Я знала, что целью интервью является обсуждение моего эссе на тему «Препятствия, которые вы преодолели». Мне уже исполнилось восемнадцать, поэтому меня не могли отправить в приют, и я написала сочинение о жизни бездомного человека. Я ничего не утаила.
Во время интервью я рассказала гораздо больше, чем написала в эссе. Я поведала редакторам, писателям, журналистам и людям из газетного бизнеса в дорогих костюмах о маме с папой, о жизни на Юниверсити-авеню, о том, как мама продала индейку, чтобы купить кокаин. Я рассказала им, как можно выжить при помощи друзей и как спится на лестничной площадке. Я рассказала, что значит не есть каждый день и о помощи таких организаций, как The Door.
В комнате стояла тишина. Человек с красным галстуком и в очках прервал всеобщее молчание:
– Лиз, ты хочешь что-нибудь еще добавить?
Я не знала, что сказать. Возможно, от меня ожидали какого-то красивого поворота, запоминающейся фразы, подводящей итог сказанному.
– Мне очень нужна стипендия. Реально очень сильно, – произнесла я первое, что пришло на ум, и то, ради чего я сюда пришла.
Я просто сказала правду.
Все рассмеялись. Кто-то сказал, что всем было приятно со мной познакомиться. Некоторые пожали мне руку.
Репортер по имени Рэнди отвел меня наверх в кафетерий газеты. Вокруг меня ходили туда-сюда люди с бейджиками. Рэнди, мужчина чуть за тридцать, в синей рубашке с галстуком, купил мне ланч.
– Лиз, извини, я не мог прийти на собеседование, – сказал он и взял ручку. – Расскажи, как ты стала бездомной? И объясни, почему твои родители не могли о тебе позаботиться?
Я запихивала в рот макароны с сыром и запивала их вкуснейшим яблочным соком. Мне было очень приятно внимание репортера и то, что я нахожусь в настоящем офисе, в котором работают профессионалы. После всех встреч, которые прошли у меня за день, мне было очень просто общаться с этим репортером. Я повторила свою историю. Рассказала ему о том, что думает ребенок, который видит, как его родители «торчат».
Сейчас, спустя много лет после этих событий, я думаю, мне очень повезло, что я не понимала всей важности того интервью. Если бы меня заранее предупредили, что успешное интервью в New York Times и с представителями Гарварда является делом очень трудным, почти невозможным, я, может быть, никогда на них и не решилась бы.
Я не представляла всей сложности мероприятий, которые затеяла, поэтому для меня тогда самым важным было на них прийти. У меня не было достаточного жизненного опыта, чтобы оценить вероятность успеха. Со временем я узнала, что в мире полно людей, готовых сообщить о твоих шансах успешно завершить то или иное дело, а также рассказать, как важно быть реалистом. Но я также узнала, что нельзя заранее сказать, получится у тебя что-то или нет. Надо попробовать сделать.
Когда моя третья встреча за день закончилась, я села в лифт и почувствовала, что день прожит не зря. Своим внутренним взором я увидела бегунью, которая набрала скорость и преодолела еще одно препятствие.
В следующую пятницу в нашей квартире зазвонил телефон. Услышав звонок, я вздрогнула, потому что думала, что телефон нам отключили. Мы уже несколько раз получали по почте напоминания об оплате телефона и электричества. Я понимала, что через несколько недель мы потеряем квартиру, и внутренне готовилась к тому, чтобы собрать все свои вещи в рюкзак и снова выйти на улицу.
– Можно услышать Элизабет Мюррей? – раздался приятный мужской голос.
– Это Лиз.
– Меня зовут Роджер Лехека, и я звоню вам по поводу вашей заявки на получение стипендии New York Times. Поздравляю, вы стали одной из шести обладателей нашей стипендии!
* * *Столпотворение… Наверное, именно этим словом я могла бы описать то, что произошло после получения стипендии. Плотину словно прорвало, и моя жизнь кардинально изменилась. Если раньше я не знала, что такое The New York Times, то теперь стала понимать влияние, которое имела эта газета.
Всех шестерых победителей конкурса попросили прийти в газету, чтобы их сфотографировали. Лиза составила мне компанию. Мы сидели в знакомой комнате без окон вместе с другими победителями и их родителями. Лиза рассматривала комнату, находящихся в ней людей и едва сдерживала смех.
– Где мы находимся? – спросила она, хихикая. – Ничего не понимаю.
– Я тоже, – ответила я и сама начала хихикать.
Меня сфотографировали с остальными победителями, а потом попросили сделать еще несколько снимков. Мы поднялись на верхний этаж здания New York Times, где располагалась одна из библиотек газеты. Я стояла около длинных полок с книгами, и это напомнило мне, как мы вместе с папой ходили в библиотеку, когда жили на Юниверсити-авеню. Фотограф попросил меня сесть на широкий подоконник, чтобы солнце освещало сзади. Он начал фотографировать, а я вспоминала папу и маму и представляла, что они могли бы сказать, если бы меня сейчас увидели.
Через несколько дней вышла газета, городское приложение которой украшали портреты шести победителей (статья о нас была рядом с репортажем о семье Клинтонов). Теперь я поняла, что все, включая учителей в Академии, узнают о моей настоящей жизни. Я немного волновалась, потому что боялась, что они могут во мне разочароваться. Но получилось все ровно наоборот. Пери сказал, что очень мной гордится. Все спрашивали меня, как я буду платить за квартиру. И, скажу вам, мои учителя были далеко не единственными, кто проявил обо мне заботу.
В интервью газете я сказала название Академии, в которой училась. Упоминание места, где меня можно найти, привело к феномену, который я позже назвала «Бригадой ангелов». Совершенно незнакомые люди начали появляться в Академии, чтобы познакомиться со мной, поздравить, передать одежду, еду и другие полезные и нужные вещи. Эти люди приходили, чтобы мне помочь, и ничего не требовали взамен.
По почте мне стало приходить много писем, открыток, фотографий семей и приглашений посетить их в самых разных местах Соединенных Штатов. Мне присылали много книг. Один человек организовал мини-группу поддержки и собрал у друзей и знакомых деньги, которыми оплатил наш долг за квартиру, свет и телефон. Мы даже не знали этих людей, а они заплатили за нашу квартиру и наполнили холодильник.
После этого я ни одной ночи не провела на улице.