Мы пили чай, а за окном металась пурга. Она даже в печной трубе завывала и свистела.
Алешка часто подходил к окну, прижимался лбом к стеклу, заслонялся ладошками и вглядывался в белесую темь. Но ничего он не видел. Там был только сплошной бушующий снег, который вскоре залепил все окна. Будто весь дом оказался заваленным огромным сугробом. Даже как-то не по себе стало. Это – мне. А Лешка был в восторге.
– Мы, Дим, как в снежной пещере! Нас, Дим, занесло по шейку! Мы потерялись во мгле. Папа объявит нас в розыск. Нас будут искать бульдозеры и вертолеты. И МЧС на верблюдах. – При чем здесь верблюды? – А мы будем себе сидеть здесь и уничтожать Митьковы запасы продовольствия.
– В виде меда?
Алешка открыл рот, но не успел ответить – в шум пурги и метелицы вмешался вдруг тонкий комариный звон. В виде мелодии. Мы не сразу сообразили – что это, но, оглядевшись, просекли: на книжной полке ожил мобильник. Его, наверное, забыл или специально оставил Митёк.
Звонила мама.
– Как вы? – спросила она. – Не голодаете?
– Здорово, – ответил я. – У нас тут пурга и метель. Нас занесло снегом до самой крыши. А у вас?
– А у нас метели нет. Мужики напились чаю и поют на кухне грустные песни.
Знаем, какого чая они напились.
– Смотри, чтобы Лешка не забывал умываться и босиком по снегу не бегал.
– Ладно, – сказал я. – Передам.
И я сказал Алешке, чтобы он не забывал бегать босиком по снегу.
– Ладно, – пообещал он. – Завтра утром.
И мы завалились спать. И долго лежали в темноте, прислушиваясь, как на воле бушует зима.
А порой мне казалось, что кто-то осторожно ходит на втором этаже, поскрипывает половицами и что-то ищет в темноте и в шуме вьюги…
Побегать босиком по снегу Алешке удалось не сразу. Потому что… Потому что снег был снаружи, а мы были внутри. И не могли выйти на улицу, где давно улеглась метелица, стих буйный ветер и сияло в чистом небе красное солнце.
Дверь на крыльцо не открывалась.
– Снегом завалило, – сказал Алешка. – А я писать хочу.
– Понял теперь, почему на севере двери внутрь открываются? – назидательно спросил я.
– Чтоб бродячие медведи вваливались, – буркнул в ответ Алешка. – Думай скорей, – он переминался с ноги на ногу, – а то поздно будет.
А чего тут думать? Я еще раз навалился на дверь, но она даже не дрогнула. Придется вылезать в окно. И откапывать дверь.
Так мы и сделали. Быстренько распахнули окно, быстренько выпрыгнули во двор и быстренко, чтобы не выстудить дом, захлопнули окно. И по белому чистому хрустящему снегу побежали к крыльцу…
Вот это фишка! Никакого сугроба на крыльце не было. Снег, конечно, на него намело, но не так много, чтобы он держал дверь. Держало ее кое-что другое. Дверная ручка была подперта толстой палкой, вроде клюки.
Ничего себе шуточки!
– Это Митёк навредничал, – сразу же предположил Алешка. – Он втихую вернулся, когда мы в дом ушли, и подпер дверь.
– А это тоже он натворил? – спросил я, указывая на перевернутую собачью конуру.
– Это? – Алешка растерялся. – Это вьюга и метель.
– И бочку тоже?
Громадная бочка, в которой прошлым летом Алешка откармливал рыбу макаронами, лежала на боку.
– И дверь в сарай распахнута, – прошептал Алешка. – Что-то мне это не очень нравится.
Мы осторожно подошли к сараю и с опаской заглянули внутрь. Там никого не было, но без сомнений, кто-то тут побывал. И этот кто-то – не Митёк. Потому что у Митька даже в сарае был порядок. А сейчас порядка в сарае не было. Был беспорядок.
– Дим, – шепнул Алешка. – Кто-то чужой здесь шарился. И что-то искал.
Похоже, что так.
– Пошли! – Алешка решительно захлопнул дверь сарая.
– Куда?
– Ключи искать! От сейфа. Нам оружие нужно.
– Может, лучше Митьку позвонить?
– Ну да! Позвонить! Он сюда примчится, а там ему премию не дадут. Обидно. – Алешка на секунду призадумался. – Ничего, Дим, сами справимся.
– С кем?
– А я знаю? Но я его поймаю.
– За шиворот? – усмехнулся я, хотя нам было совсем не до смеха.
– За ногу, – сказал Алешка уверенно. – Пошли.
Мы еще побродили по двору, пытаясь отыскать хоть какие-то следы таинственного ночного посетителя. Но пурга надежно все замела и скрыла белым снегом.
– Я думаю, – сказал Алешка, когда мы вернулись в дом, – он что-то искал. И дверь подпер, чтобы мы ему не помешали.
Пожалуй, так. Но что можно искать в собачьей будке и в старой бочке?
Мы сделали на завтрак хорошую яичницу, но она у нас сгорела на печке, и пришлось завтракать хлебом с медом.
Несмотря на тревожное событие, аппетит у нас не пропал. Впрочем, мед есть мед. Даже с хлебом.
– Я его подкараулю, – с набитым ртом пообещал Алешка. – Я ему засаду устрою. На ночь.
– Вот фиг! – возразил я с набитым ртом. – Я тебя ночью из дома не выпущу.
– А я и сам не пойду! – засмеялся Алешка. И не стал ничего объяснять. – Пошли опять оружие добывать.
Мы сполоснули под рукомойником чашки, соскребли со сковородки в помойное ведро то, что осталось от яичницы, и поднялись в кабинет Митька.
– Здравствуйте, господа, – сказал Алешка портретам писателей-классиков. – Мы вам не помешаем?
Сразу видно: человек из Англии приехал. Где водятся одни джентльмены. И королевы в автобусах.
Классики молча выразили свое согласие. А мы снова начали искать ключи от сейфа. Но без толку.
Я даже снял со стены все портреты писателей и осмотрел рамочки с изнанки – искать надо в самом неожиданном месте. Алешка в это время обшаривал шкаф.
– Дим, – тихо и как-то глухо позвал он. – Обернись.
Я обернулся. И чуть не выпрыгнул в окно. Вместо Алешки на меня скалилось злобное чудовище с черным лицом и красными глазами. От страха даже портреты писателей, которые я прислонил к стене, рухнули на пол.
– Ну, извини, Дим, – глухо проговорил Алешка. – Я не знал, что ты нервный. Это маска колдуна, Дим. Ее Митёк из Африки привез. Там еще одна есть, пострашнее. Можешь и меня попугать. – И он снял маску, а я вздохнул с облегчением. И с радостью полюбовался его сияющей мордашкой.
Но ноги меня не держали. Я перевел дыхание и присел за рабочий стол писателя. Здесь лежала едва начатая рукопись. Бросил взгляд на первую страницу… и уже не смог оторваться.
Повесть называлась интересно: «Тайна старого чердака».
– Иди-ка сюда, – позвал я Алешку. Он, сопя, вылез из-под тахты – все еще надеялся найти ключи, – подвинул на место Митьковы тапочки и тоже склонился над рукописью…
Глава IV
Вася в капкане
«Этот старый-престарый дом в заброшенной деревушке, затерявшейся в глухом лесу, пользовался дурной славой. Когда-то, очень давно, в нем жил бородатый лесник, одинокий и немолодой человек. Он редко появлялся в деревне и почти все время пропадал в лесу. Он бродил густыми чащами, страшными болотами, охотился, собирал грибы, ягоды и лечебные травы. Но никого этими травами не лечил. Все свободное время он на чердаке дома варил эти травы в ключевой воде и пытался создать колдовское зелье. О котором вычитал в старинных колдовских книгах. Их у него было много, и, как гласит предание, он прятал их где-то на чердаке. И если бы ему удалось, как тоже гласит предание, сварить это страшное зелье, он смог бы обладать тремя свойствами. Ему открылись бы все старинные клады, зарытые в земле. Он смог бы по желанию становиться невидимым. И, самое главное, он мог бы влиять на людей и полностью подчинять их поступки своей воле.
Но зелье никак леснику не удавалось. Не хватало ему самой главной травы. Эта разрыв-трава, по слухам, находилась где-то в глубине Лешачьих болот. Лесник бродил по ним и днем, и ночью. И однажды, по неосторожности, разрушил гнездо Лешего. Тот сильно рассердился и долго водил лесника по зыбучим топям, пока тот окончательно не заблудился, и Леший зажил в его доме. На чердаке.
Долгое время никто этого не знал. Когда выяснилось, что лесник безвозвратно пропал в болотах, в его доме поселилась бедная вдова с тремя детьми. Но они прожили в этом нечистом доме всего несколько дней и удрали из него без оглядки».
Здесь слово «удрали» было зачеркнуто и вместо него вписано слово «исчезли». Странно получается – исчезли без оглядки.
Читаем дальше.
«… А когда их стали спрашивать люди: «Что же вы такой добротный дом бросили и приютились в дырявой хижине?» – ответ был такой: «Страшно в том доме. Каждую ночь кто-то бродит по чердаку, аж потолок скрипит, и раздается чье-то бормотание. А чье? Не видать. И вещи в доме прыгают. Однажды прямо из печи чугун со щами на пол соскочил и давай плясать! Нечистый дом!»
Шли годы. Дом стоял, как прежде, и не старился. И хранил свою тайну. И никто в нем не уживался. «По чердаку кто-то бродит, ворчит, и вещи прыгают».
Стоит этот дом и сейчас, на прежнем месте. Такой же не старый. И живут в нем старенький дедушка да маленькая внучка.
Зашел я к ним как-то, проведать. Спрашиваю: «Ну как вам живется? Не надо ли чем помочь?» Дедушка в ответ: «Хорошо живем. Только по ночам беспокойно. Кто-то по чердаку бродит, а кто – не видать. Сколько раз с фонарем ходил туда в полночь – нет никого. А только лягу в постель – опять шаги над головой. Внучке-то очень боязно».
Ну, думаю, займусь-ка я этим делом. Остался ночевать в доме. Попили мы чаю с сушками, легли спать. Я все на часы поглядываю – время к полуночи идет. Вдруг слышу какой-то шум, стук негромкий и – шаги по потолку. Да такое впечатление, что не один ходит, а несколько. Шаги легкие, будто детишки там шалят. Домовята малые, озорные.
Встал тихонько, фонарик взял, ступил на лестницу. А ступенька скрипнула – и враз на чердаке тишина настала.
Замер я, стою, жду. Прошло время – опять шум наверху. Тут уж со всей осторожностью ступаю – ни одна ступенька голос не подала в ночной тишине…
Вот и дверь на чердак. Осторожно ее хочу открыть – да не открывается. Будто заперта изнутри. А я знаю – никакого запора там нет. Я еще с вечера проверял. Ну думаю…»
И на этом месте рукопись обрывалась. Не дописал еще Митёк свою повесть. Только начал…
Алешка шумно выдохнул мне в ухо и сказал вполголоса:
– Жаль…
– Что жаль? – не понял я. – Что рукопись оборвалась?
– Нет. Что Митёк имя внучки не написал.
Вот это да! Мне как-то и в голову это не пришло. История-то совсем та, которую неизвестная Астя в письме Холмсу рассказала.
– Так! – Алешка стал посреди комнаты и сложил руки на груди. – Завтра идем с тобой в Шнурки. На лыжах. Фиг с ними, с ключами. Пошли лыжи доставать.
Лыжи мы нашли у Митька в сарае. Их было много – штук десять. Все разного цвета и разной длины. Штук пять из них было поломано. Из остальных мы себе отобрали по паре. Но неудачно: у меня левая – длинная, правая – короткая. У Лешки наоборот. Долго думали – как быть, может, длинные отрезать по длине коротких. Но вовремя сообразили обменяться. У Алешки стали две одинаковые короткие, у меня – две длинные. Порядок.
– Хорошо, что мы с тобой такие умные, – гордо сказал Алешка.
Мы еще полазили по сараю, нашли лыжные палки. Тоже все разные – одни металлические, другие пластмассовые, третьи – вообще бамбуковые.
– Все, Дим, – скомандовал Алешка. – Иди, готовь обед, а я тут пока засаду устрою. – И стал греметь какой-то железякой.
Я послушно ушел в дом, растопил печь и поставил вариться кашу.
Вскоре вернулся Алешка.
– Я, Дим, засаду устроил у входа в омшаник.
– Почему?
– Потому. Потому что в сарай он лазил, в будку лазил, в бочку заглядывал, а в омшаник нет. Значит, туда полезет. – Он хихикнул. – А обратно не вылезет. Да еще заорет.
Этого только не хватало.
– Что ты там придумал?
– Узнаешь.
Мы пообедали, я поставил на печь кастрюлю с водой – вымыть посуду, а Лешка поставил какой-то фильм по видику и увлекся.
День прошел незаметно. Мы пересмотрели почти все кассеты Митька, даже надоело. Потом, когда совсем стемнело, заперли дверь и улеглись в постели.
И долго не могли уснуть. Не знаю, как Лешка, а я все время прислушивался: не скрипит ли крыльцо, не раздаются ли над головой чужие таинственные шаги. Что-то меня эта неоконченная Митькова повесть растревожила. А тут еще вдруг и на Алешку «чох напал», я даже испугался – не простудился ли он? Оказалось, что Алешка поверх одеяла набросил еще и Митьков тулуп с нафталином. Я встал, сдвинул тулуп ему в ноги и снова улегся.
Окна слабо светились, затянутые морозными узорами, тишина стояла такая, что даже звенело в ушах. Алешка мирно посапывал, а я все вертелся с боку на бок и прислушивался к тишине. Поскребется мышка за печкой, звонко уронит умывальник каплю в таз, залает в деревне собака – все эти звуки не спугивали тишину, а делали ее еще глубже и плотнее. Я довертелся до того, что мне даже слышалось поскрипывание снега за окном под осторожными чужими шагами.
Наконец от всего этого я устал и крепко уснул. И проснулся утром, когда за окном уже сияло солнце. Проснулся от дикого вопля во дворе.
Алешка сбросил одеяло, вскочил и злорадно воскликнул:
– Попался! – и стал лихорадочно одеваться.
Я еще ничего не понял, но последовал его примеру.
На этот раз мы выскочили во двор без всяких трудностей – входную дверь на этот раз никто клюкой не блокировал. Замерли на крыльце, ослепленные ярким солнцем и блеском чисто-белого свежего снега.
Ну и… картиной…
Возле калитки задумчиво стояла однорогая черно-пестрая корова и смотрела на нас большими печальными глазами. За свой единственный рог она была привязана к штакетнику лохматой веревкой.
– Ты чего орешь? – спросил ее Алешка.
Корова коротко мыкнула в ответ.
– Не понял, – признался Алешка.
И тут же позади дома послышалось внятное ругательство, правда, какое-то немного растерянное.
– Теперь понял, – сказал Алешка. – Это не корова орала. Это жулик мычал. Он в мою засаду попал.
Ничего себе – объяснил!
– А корова при чем? – спросил я. – На шухере стоит?
– Корова заодно, – деловито пояснил Алешка. – Он ее где-то скрал, а по пути и у нас решил что-нибудь спереть. Пойдем, посмотрим. Я, Дим, думаю, он хотел улья с пчелами забрать. Узнал, что Митёк уехал, и приперся.
Тут уж я не выдержал, не согласился.
– Интересно! Он эти тяжеленные улья на себе тащить собирался? По снежному полю, по пояс в снегу? Ему машина нужна!
– А корова на что? Он ее нарочно скрал, я только что догадался. Чтобы на ней улья увезти. Как на грузовом верблюде. Понял?
Понял! Как не понять! Сколько есть на свете писателей-фантастов и детективщиков и чего они только не напридумывали, но до Лешки им далеко! Кому бы из них в голову пришло, чтобы жулик за ульями с коровой ходил? Да еще с украденной! У меня даже картина перед глазами нарисовалась: белоснежное поле, бредет по нему однорогая грузовая корова с навьюченными на спину деревянными ульями, а за коровой, с хворостиной в руке тащится небритый злоумышленник: «Цоб-цобе!» А над ними вместо снежных хлопьев вьются бурым облаком проснувшиеся пчелы… Красота.
Мою невольную задумчивость прервал слабый крик за домом. Будто уставший человек безнадежно звал на помощь.
– Пошли! – решительно сказал Алешка и подобрал вчерашнюю клюку – вооружился.
Корова посмотрела нам вслед и одобрительно мыкнула.
Мы сначала выглянули из-за угла, а потом осторожно подошли поближе. Вот и еще одна картина. При ясном свете зимнего утра.
У входа в омшаник, на ступеньке сидит наш дед Василий. Сидит в грустной задумчивости. В недоумении. Одна нога у него босая, даже без носка, а валенок с нее зажат зубцами какой-то полукруглой железяки.
Дед Василий то взглянет с обидой на покрасневшие от холода голые пальцы, то посмотрит с укором на валенок, застрявший в железке, от которой, кстати, тянется к перилам длинная ржавая цепь.
Кое-что мне стало ясно. Наш маленький изобретательный злодей-фантаст устроил-таки обещанную «засаду». И, как обещал, без своего непосредственного в ней участия. Насторожил за дверью омшаника старый капкан, который разыскал в сарае, богатом всяким железным хламом. Капкан сработал. Поймал «жулика» – безобидного деда Васю. За одну ногу.
Дед не пострадал. Он вытащил ногу из валенка, и теперь теребил пим, крепко зажатый в стальных челюстях капкана.
И очень нам обрадовался. И стал объяснять свое нелепое положение.
– Я, всего делов-то, пчелок попроведовать пришел. Как мне Митрич наказывал. А оно вон как обернулось. – Дед Василий дернул валенок. – И кто ж его здесь насторожил? За какой надобностью? На какого зверя?
– Это Митёк, наверное, – поспешил Алешка. – Наверное, лисичка к нему повадилась. За пчелками.
– Оно вряд ли. – Дед подумал, покачал головой. – Лисичка, она в курятник норовит прошмыгнуть. Что ей в омшанике делать? Она пчелок не ест.
Я сбегал в сарай за отверткой, разжал капкан – дед выдернул валенок, пошарил в нем, вытащил скомканный носок, обулся, взялся за капкан.
– Энтот капкан не иначе Лешак настроил. Супротив меня.
– Какой Лешак? – спросил Алешка с понятным интересом. – Сосед ваш?
– Не, какой сосед? Сосед у меня Мишаня. А этот – лесной. Лохматый. – Дед потопал ногой – все ли в порядке. – Он на меня в обиде. Ведь я тоже однова капкан ставил. На лисичку. А Лешак, он не любит, когда его лесных жителей забижают. Вот и припомнил.
Наш маленький «Лешак» между тем внимательно слушал.
– А зачем же вы, сэр, лисичку забижали?
– Да баба попросила…
– Снежная? – Алешка распахнул глаза.
– Зачем – снежная? Моя собственная, жена то есть, Клавдия.
– Баба… – Алешка поиграл бровями. – А вот в Англии, сэр, баб нет. Там одни женщины. Им все место уступают.
– В Англии… Ты там бывал, что ли?
– Приходилось, – Алешка глазом не моргнул. – Учился там. В школедже.
– Ишь ты! Вона как! – Дед еще потопал ногой, все проверял – ладно ли валенок наделся. – Теперь – все, никаких капканов. Зверушек жалко. Как он меня цапнул…
Алешку все-таки немного терзала совесть. Хотя он, конечно, никогда бы на человека капкан не поставил. Разве что уж на самого плохого.
– Пойдемте, сэр, чай пить, – предложил он. – И вы нам про Лешака расскажете.
– И то! Оно куда лучше, чем в капкане сидеть.