Сделав несколько снимков, Рита пошла дальше и тут же обнаружила, что неизвестный портретист был на диво трудолюбив. Разукрасил еще несколько соседних домов — все тот же простой карандаш, такие же перекошенные, но милые физиономии анфас и в профиль. Причем, похоже, на всех рисунках изображен один и тот же человек. Прическа, во всяком случае, у всех одинаковая — довольно короткие кудрявые волосы обрамляют узкое лицо. И у всех большие круглые глаза. И совершенно нехарактерный для итальянских лиц широкий нос.
И ведь кого-то мне эта рожа напоминает, думала Рита, пряча камеру в футляр. Ох напоминает. Но кого? Я как-то даже не могу сообразить, мальчика или девочку? То есть дяденьку, или тетеньку, мы же все уже страшно взрослые — считается, что… Но теперь первым делом — кофе. Капучино. Или эспрессо? Видимо, все-таки эспрессо. И капучино — вместо десерта. Договоримся, что это такое жидкое несладкое пирожное, специально для хороших детей, которым уже давно за тридцать.
Недавний дождь загнал всех посетителей кафе в помещение, так что под полосатым тентом Рита сидела одна, ощущая себя Прекрасной Незнакомкой и одновременно бестолковой туристкой, которая ради давным-давно наскучившего местным жителям вида на море готова на мокром стуле зубами клацать. Впрочем, она не особо клацала, после дождя внезапно потеплело, да и стул был не такой уж мокрый, так, несколько капель.
Эспрессо она дегустировала вдумчиво, тщательно перекатывала на языке каждую тяжелую густую каплю. Поразмыслив, поставила ему твердую «четверку». Если учесть, что в Ритином персональном рейтинге за много лет появилось всего три «пятерки», оценка была очень высокой.
Употребление капучино оказалось не столь интеллектуальным занятием, поэтому Ритины мысли вернулись к портретам. На кого все-таки похожи эти лица? Она вытащила камеру, еще раз просмотрела снимки, раздраженно пожала плечами, убрала камеру в футляр, но тут же снова достала. На кого же, черт побери?!
Ой, внезапно поняла она. Так Люська же! Вылитый. Один в один. Что ж я так мучилась-то?
С Люсьеном они когда-то жили вместе долго и счастливо, то есть снимали вскладчину дешевую двухкомнатную квартиру на Рязанском проспекте. Он научил Риту малоизвестному тогда иностранному слову «руммейт» и сам стал для нее этим самым «руммейтом», первым и последним в ее жизни, единственным и неповторимым, больше чем братом, почти сестрой. «Люськой» она стала его называть сперва в разговорах с мамой — это проще, чем втолковать простой русской женщине, только что оттрубившей первые полвека пожизненной бабьей каторга, что мальчик и девочка могут просто жить в одной квартире, и больше ничего, в смысле ничего такого, о чем всегда напряженно думают матери, внезапно лишившиеся возможности контролировать всякий вдох и выдох стремительно повзрослевших дочерей. Рита не хотела лишний раз давать пищу необузданным материнским фантазиям, а объяснять консервативной родительнице, сколь сложны и разнообразны бывают человеческие отношения, не взялась бы ни при каких обстоятельствах. Лучше уж шимпанзе грамоте учить. Они, говорят, очень способные.
Гораздо проще было, рассказывая маме по телефону о своей жизни, называть Люсьена Люськой.
Вечно так — приходится привирать только для того, чтобы тебя правильно поняли.
Люська, растроганно думала Рита. Хороший такой. Сколько же мы не виделись? Лет пять, что ли? Или больше? Да нет, точно больше. Хорошо хоть электронную почту изобрели для нас умные люди, а то вообще не знала бы, где он и как. Кстати, он после Нового года писал, что номер телефона изменился, прислал новый, а я, кажется, не будь дура, занесла его в адресную книгу. Или нет?
Рита достала телефон, проверила список — ну вот, точно, есть Люськин номер. Надо ему, что ли, по такому случаю sms, послать.
В городе Бриндизи неизвестный художник рисует на стенах твои портреты, — написала она. Немного подумала и добавила: «Это Маргошка». Люська, гад, только так ее и называл. Как будто без его измывательств у нее недостаточно противное имя. Нажала на кнопку, еще раз, и еще. Отправила. Телефон почти сразу блямкнул, уведомляя, что послание благополучно доставлено. Вот и славно, можно по такому случаю допить капучино, пока совсем не остыл.
Телефон зазвонил сразу после того, как она убрала его в карман. Неужели Люська? Точно, решил перезвонить. Надо же.
— Ну ты и чучело, Маргошка, — не здороваясь, сказал он. — Самое прекрасное чучело в мире. Ты не представляешь, насколько вовремя пришла твоя записка.
— Телефон потерял, а позвонить на него неоткуда? — понимающе спросила Рита.
Сама не раз попадала в такое дурацкое положение. Сидишь потом как дура, ждешь — хоть бы кто-то позвонил, чтобы по звуку аппарат найти. И тут же все, как назло, немедленно оставляют ее в покое — при том что обычно каждые полчаса дергают.
— Нет, не телефон, — сказал Люська. Помолчал и неохотно добавил: — Кое-что другое… Ай, ладно, неважно. Уже, считай, нашел.
— Люська, что случилось? — всполошилась Рита. — Я могу чем-то помочь?
— А ты уже помогла. — Она почувствовала, что он улыбается. — Ничего не случилось. Все мои проблемы в голове. Были. А теперь вроде даже там их нет. Я сегодня проснулся и подумал: вот если в течение дня случится что-то из ряда вон выходящее, значит, все со мной в порядке, нечего унылые глупости сочинять. Сам не знаю, почему это в голову пришло. Оно, знаешь, как бы само подумалось. И я полдня ждал непонятно чего. Говорил себе, что дурак, но все равно дергался. И тут вдруг приходит твоя записка.
— А разве это тянет на «из ряда вон выходящее» событие? — осторожно спросила Рита.
— Еще бы! Это, я бы сказал, натуральное чудо, почище мироточащей иконы. Иконе, в конце концов, по роду занятий положено время от времени что-то такое устраивать. А ты мне никогда в жизни sms не посылала. Я вообще думал, ты мой телефон не знаешь.
— А ты его сам прислал, — напомнила Рита.
— Ну да, сменил номер и сделал рассылку по всем знакомым. Даже не уверен, что твой адрес был в списке. То есть теперь понятно, что был, но… Ну и вообще. Мы с тобой столько лет не виделись. А ты, оказывается, еще помнишь, как я выгляжу.
— Такое не забывается, — рассмеялась Рита. — Но вообще-то, я довольно долго ломала голову, на кого похожи эти портреты, которыми здесь чуть ли не все дома на набережной исчирканы. А набережная, между прочим, имени королевы Маргариты. Знай наших! Слушай, я ужасно рада, что так получилось. В смысле, что записка была вовремя. Но тебе точно ничем помогать не надо? А то я через неделю вернусь. И кааак помогу! А потом догоню и еще раз помогу.
— Ох, вот этого точно не надо! — Теперь и Люська расхохотался, звонко, заразительно, как в старые добрые времена. — Давай лучше кофе пить, когда вернешься. Или чай. Или водку. Чего твоя душа пожелает.
— Слушай, а давай, — обрадовалась Рита.
Прислушалась к себе и поняла: похоже, это не обычное вежливое согласие, за которым никогда не следует действие. За ее обещанием стояло искреннее желание увидеться. Надо же.
— И ведь не вру, — сказала она Люське. — Действительно хочу пить с тобой кофе, чай и водку. Да хоть квас. Вернусь домой и сразу позвоню.
— Будешь смеяться, но я тебе почти верю, — ласково сказал он и положил трубку.
Рита удивленно покачала головой, расплатилась за кофе и пошла обратно, к Вергилиевой лестнице. Чутье опытного путешественника подсказывало ей, что в той стороне ее ждет великое множество городских достопримечательностей, включая пресловутую колонну, отмечающую конец Аппиевой дороги.
Поравнявшись с разрисованной стеной, Рита снова взглянула на карандашные портреты — все сфотографировала? Ничего не пропустила? — и остановилась, как громом пораженная.
С чего я вообще взяла, будто они на Люську похожи? — изумленно спросила она себя. — Люська совсем другой. Совершенно! А это — Сашка.
Сашка много лет была ее лучшей подругой; она, собственно, до сих пор оставалась самой лучшей и самой любимой, просто несколько лет назад они с мужем продали свою московскую конуру, купили домик в Черногории, а на сдачу — билеты на самолет в один конец. И как прикажете дружить в таких непростых условиях?
Рита, конечно, обещала часто приезжать в гости. И даже дважды исполнила обещание, но потом всякий раз, когда вставал вопрос: ну что, к Сашке или куда-нибудь еще? — понукаемая жадным любопытством, выбирала «куда-нибудь еще». Столько на свете разных прекрасных стран и городов, жизни не хватит сотую часть увидеть, поэтому ужасно жалко тратить время и деньги на поездки в одно и то же место, даже если предположить, что оно и есть самое прекрасное на земле. А Сашка — ну что Сашка, можно ведь письма писать, и потом, она сама хороша, засела в этом своем прекрасном Монтенегро, как медведь в берлоге, ее не то что в Москву, в соседнюю Италию и то не выманишь.
Надо Сашке написать, решила Рита. Чем она хуже Люськи? Тем более что портреты все-таки ее оказались.
Ей даже кнопки нажимать лишний раз не пришлось — нашла в папке «отправленные» готовый текст: В городе Бриндизи неизвестный художник рисует на стенах твои портреты — и переслала на Сашкин номер. Через несколько минут пришел ответ: «О-о-о! Это как?»
«Простым карандашом по старой штукатурке», — лаконично ответила Рита.
Сашка умолкла, очевидно, полностью удовлетворенная полученной информацией.
Прошлявшись по Бриндизи пару часов и добравшись до Кафедрального собора, который, по правде сказать, произвел на нее куда менее сильное впечатление, чем полностью покрытые граффити стены старых домов на Vico Glianes и пирог с черносливом в баре «Rosso e Nero», Рита некоторое время уважительно глазела на почтенное архитектурное сооружение, наконец сочла свою культурную миссию завершенной и нырнула в одну из множества узких улиц, лучами расходившихся от Домской площади. Улица убегала вниз и, по Ритиным расчетам, должна была привести ее к морю, причем в той части набережной, по которой она еще не гуляла. Такой расклад устраивал ее целиком и полностью.
Покосившись на табличку с названием, Рита невольно улыбнулась: надо же, Via Montenegro. В честь Сашки, видимо. Написать ей еще раз, что ли?
Нет, решила Рита, лучше уж позвонить. Ну ее к черту, эту переписку. Мы уже года три человеческим голосом не разговаривали. Привычка экономить, будь она неладна. Хотя особой надобности в этой экономии давным-давно нет.
Она села на согретую солнцем каменную ступеньку и достала из кармана телефон. Сашка взяла трубку сразу, как будто с нетерпением ждала звонка. Однако в голосе ее звучало неподдельное удивление.
— Ты что, вот так прямо из Бриндизи звонишь?
— Ну не с Южного же полюса. — Рита невольно улыбнулась. — Рассказывай лучше, как живешь. На портретах этих дурацких ты выглядишь просто отлично. Но хотелось бы получить подтверждение.
— Ой, здесь у нас, по-моему, невозможно плохо жить, — сказала Сашка. — Помнишь, когда ты приезжала, мы говорили о правильном масштабе? В смысле, что тут высоченные горы и почти бездонное море, а на узенькой полоске между ними лепятся крошечные городки, по которым бродят совсем уж микроскопические человечки. И сразу понимаешь свое место в мире. И от этого вовсе не обидно, а, напротив, испытываешь колоссальное облегчение — ну наконец-то понятно, как все устроено! И на таком фоне трудно всерьез относиться к проблемам, даже когда они есть. То есть решать их — это еще более-менее получается, а руки заламывать — уже нет… В общем, я что хотела сказать — как выяснилось, со временем это ощущение не проходит, а обостряется. Как бы накапливается. И превращается в такую особую разновидность мудрости, которая не от ума. А… не знаю, в общем, от чего. Но страдать не позволяет, даже когда есть повод. И проблемы от этого как-то сами собой разруливаются. Ну вот, скажем, я же в прошлом году осталась без работы. Раньше с ума сошла бы — жировых отложений у нас месяца на два максимум, а потом хоть дом продавай. А тут и бровью не повела. Два месяца — это же о-го-го сколько, что угодно может случиться. Ну и случилось. Мишка, который с момента переезда практически без дела сидел, тут же нашел здесь работу, не то чтобы сильно денежную, но нам хватает, а главное, ему страшно нравится, я его таким довольным не видела с тех пор, как он в Питере клубом занимался… Уфф! Ты еще не положила трубку? Молодец, терпеливая.
— Вообще-то, когда осталась без работы, могла бы мне написать, — заметила Рита. — Я тебе кто — дружочек или чужая тетка?
— Ты мне родная дядька.
— То-то же. Почему не сказала? Придумали бы что-нибудь, как всегда.
— Я и собиралась, просто сперва откладывала, думала, побездельничаю недели две хотя бы, а потом начну всех тормошить, начиная с тебя. А тут вдруг Мишка эту свою работу получил, и я решила, не буду ничего искать. Для равновесия. А то вдруг как только я устроюсь, у него тут же все закончится? А он довольный такой был, и до сих пор довольный, жалко же, если…
— Только открыла рот сказать, что ты глупая суеверная курица, и тут же сообразила, что сама такая, — призналась Рита. — Я бы на твоем месте — в смысле, если бы нас было двое, и у меня вдруг все стало плохо, а у моего второго очень хорошо, — тоже подумала бы про равновесие. И забоялась бы что-то менять. И сидела бы тихо на попе. Поэтому нас таких глупых суеверных куриц целых две штуки. Сколько бульона можно наварить — страшное дело.
— Из нас нельзя бульон, — твердо сказала Сашка. — Мы хорошие.
— Хорошие, — согласилась Рита. — Слушай, а тебе совсем-совсем не скучно без работы? То есть я понимаю, вокруг невероятная красота, а большую часть года вообще можно на пляже валяться, но я же знаю, каких размеров шило у тебя в заднице. Неужели укоротилось?
— Вообще-то, не очень оно укоротилось, — призналась Сашка.
И умолкла так надолго, что Рита решила, связь прервалась, надо перезванивать. Но тут Сашка снова заговорила.
— Слушай, я не хотела тебя дергать, и вообще никого, но если уж ты сама вот так неожиданно позвонила, это, наверное, знак, что можно спросить. В смысле, даже нужно… Ты же еще работаешь в этом своем издательстве?
— Еще как работаю, — гордо сказала Рита. — Но в другом. Причем теперь действительно в своем. Ну, на четверть своем. Но все равно круто. А разве я тебе не писала?.. Хотя да, я же, как положено глупой суеверной курице, сначала страшно боялась — сглазить и вообще всего на свете. А потом столько дел навалилось, ну и время какое-то прошло, у нас, знаешь, как на войне тогда было, в смысле, год за три, и я просто как-то упустила из виду, что ты не знаешь. В общем, все круто, Сашенька. Нам уже три с половиной года. И прогнозы на будущее, тьфу-тьфу-тьфу, вполне оптимистические, как ни странно это звучит… Ох, прости, ты же спросить что-то хотела, а я тут хвастаюсь. Ты все-таки хочешь подработать? Нет проблем, переводчики всегда нужны. И не только мне.
— Нет, я не к тому. Просто, — Сашка почему-то перешла на шепот, — я тут пока сидела без дела, нечаянно книжку написала. То есть, вообще-то, уже две. Прочитала Мишке вслух. Он, понятно, говорит, зашибись как круто, но у него выхода другого нет, он со мной в одной комнате ночует, а личная безопасность превыше всего… В общем, что делать с книжками дальше, я не знаю. Может быть, ты посоветуешь?
— Ну ты, мать, совсем рехнулась, — выдохнула Рита.
— Что книжки стала писать? — обреченно уточнила Сашка.
— Да ну тебя в задницу. Что стала писать, хорошо, причем вне зависимости от результата. А что я о твоих книжках впервые слышу — вот это мне очень не нравится. Лучший друг преуспевающего издателя не знает, куда романы девать, жопа ты с ушами. Даже почитать не прислала. Ты мне настолько не доверяешь?
— Ой, — виновато пискнула Сашка. — Я как-то не смотрела на проблему с такой точки зрения. Я доверяю, ты что! Просто не хотела тебя грузить. Ну и потом, нехорошо это как-то — издаваться по знакомству.
— Ты меня сколько лет знаешь? — грозно спросила Рита. — Стоп, не отвечай, а то мы обе поймем, какие стали старые, зарыдаем и уйдем от темы. А это пока рано. Слушай, ты что, действительно думаешь, что я всякое фуфло готова издавать, лишь бы не обидеть хорошего человека? Я тебя сколько раз обижала, когда ты в переводах лажала, помнишь? Как ты меня тогда не убила на хрен, ума не приложу… Ты вот что пойми, миленький. По знакомству я твои тексты прочитаю. Сама. А не специально нанятый молодой специалист, чьи решения обычно зависят от тяжести текущего похмелья. Но это — всё. Потому что потом я стану боевым роботом и буду действовать исключительно в интересах дела. Если нам такое надо, возьму. Если нет, соображу, кому может пригодиться и с кем там можно говорить. А если все ужасно, так и скажу: не трать больше, голубушка, свое время на ерунду, учись лучше макраме плести, или чем там духовно богатые домохозяйки на досуге занимаются… Хотя, честно говоря, я не верю, что ты могла совсем уж негодное фуфло написать. Нет у тебя к этому способностей.
— К чему нет способностей? — робко переспросила Сашка.
— К производству фуфла в особо крупных размерах. Пара корявых фраз на сто страниц, как в переводах бывало, — такое вполне возможно. Но вряд ли больше. Насчет содержания и вовсе бояться нечего, такую светлую голову, как у тебя, еще поискать… В общем, так. У меня в гостинице вроде есть интернет. А нет — так добуду. И сегодня же вечером проверю почту. И если там не будет письма с двумя тяжеленными файлами, я… Нет, я пока не знаю, что сделаю. Но что-то ужасное, верь мне.
— Они не будут тяжеленные, — твердо сказала Сашка. — Что ж я, зверь какой? Я их в rar-архиватор упакую.
— Ну слава тебе господи, — выдохнула Рита. — Только смотри, не передумай.
— Не передумаю, — пообещала Сашка. — Я теперь уже сама как-то не очень понимаю, почему так долго не решалась разговор завести. Если бы ты сейчас вот так неожиданно не позвонила, я бы, наверное, еще несколько лет собиралась.