— Они не будут тяжеленные, — твердо сказала Сашка. — Что ж я, зверь какой? Я их в rar-архиватор упакую.
— Ну слава тебе господи, — выдохнула Рита. — Только смотри, не передумай.
— Не передумаю, — пообещала Сашка. — Я теперь уже сама как-то не очень понимаю, почему так долго не решалась разговор завести. Если бы ты сейчас вот так неожиданно не позвонила, я бы, наверное, еще несколько лет собиралась.
— Это я уже поняла, — усмехнулась Рита. — Ладно, хорошо, что так получилось. Кстати, знаешь, почему я тебе позвонила? Я тут случайно вышла на виа Монтенегро. И теперь вот прямо на ней и сижу.
— Это в Бриндизи? Где мои портреты на стенах?
— Совершенно верно. Между нами сейчас километров восемьдесят, если ничего не путаю. Ну может, чуть больше. Короче, полтора часа электричкой — если бы по морю ездили электрички.
— Кстати, откуда-то из тех мест прямо к нам паром ходит. Может быть даже из Бриндизи, — как бы между прочим заметила Сашка.
— И виза не нужна, — меланхолично согласилась Рита.
— А давай я уточню насчет парома. Хочешь? Вечером напишу.
— А уточни, действительно, — храбро сказала Рита. — У меня, правда, обратный самолет через пять дней, причем из Рима, до которого еще ехать и ехать. Но, кажется, еще можно поменять дату. А можно просто забить, чай не разорюсь. От вас же в Москву до фига всего летает, да? В общем, я подумаю. Но только при условии, что ты пришлешь свои книжки.
— А я их уже отправила. Пока мы трепались. Пойду теперь про паром узнавать. До связи, Гошечка!
Это она так в свое время «Маргошечку» обкорнала, решив, видимо, что изобретенное Люськой прозвище недостаточно ужасно. Близкие друзья — это такие специальные злодейские гады, которых нам посылает небо, чтобы научить смирению. И ведь уже почти научило, с улыбкой подумала Рита. Она мне — «Гошечка», а у меня сердце от нежности замирает. А раньше так бесило!
Спустившись на набережную, Рита решительно свернула налево и устремилась в неизведанные дали, тем более что в той стороне возвышалось давно уже заинтриговавшее ее старинное фортификационное сооружение, обозначенное на карте как Castello Svevo. Тринадцатый век, не хрен собачий.
Однако исследовать достопримечательность не получилось — вскоре Рита уткнулась носом в высоченный забор, увешанный табличками «Zona Militari». То есть крепость, судя по всему, до сих пор использовалась по прямому назначению — под ее гостеприимным кровом уютно расположилась воинская часть. Створки тяжелых металлических ворот были закрыты и для пущей надежности перевязаны шнурком от ботинка. Бантиком. Чтобы, значит, враг не проник.
Враг в Ритином лице так умилился, что не стал никуда проникать, даже сфотографировать этот стратегический объект рука не поднялась. Все-таки чужая военная тайна. Мысленно подняв белый флаг, она вернулась на набережную Королевы Маргариты, решив, что сейчас самое время провести повторную дегустацию эспрессо. Чтобы потом, на ночь глядя, не возникло соблазна.
Так она прошла мимо картинок в третий раз и, конечно, снова посмотрела.
Вообще-то, на Сашку не так уж и похоже, удивленно подумала Рита. Разве что прическа. Вернее, сочетание кудряшек и овала лица. А на самом деле это… Ой, нет.
То-то и оно, что «ой».
Потом Рита долго, целых десять минут притворялась, будто ничего не случилось. Шла, удаляясь от моря, по Via Casimiro, с видом настолько надменным и потерянным, что редкие прохожие невольно заключали — поссорилась небось со своим кавалером эта симпатичная синьора. И придумывает сейчас, что бы такого обидного ему нынче же вечером сказать. И куда потом гордо удалиться. И как бы этак погромче дверью хлопнуть, чтобы прозвучало как пощечина. И как он тогда все поймет и ужасно пожалеет.
А симпатичная синьора, и правда, поссорилась со своим кавалером. Только не сейчас, а четыре года назад.
Они даже не то чтобы поссорились. Просто разъехались. Вернее, он уехал. В Германию. Жить. А Рита осталась.
Она, вообще-то, всю жизнь мечтала перебраться в какую-нибудь другую страну, и тут вдруг такой шанс. Но очень уж не вовремя все это случилось. Более неудачного момента и придумать невозможно. Ритины приятели, по ее меркам, ужасно богатые, как раз решили открыть свое издательство — то есть решили-то они давным-давно, но действовать начали только теперь. И очень рассчитывали на ее участие. И говорили — все будет так, как ты придумаешь. Мы в тебя верим. И Рита чувствовала себя натурально Творцом — вечером, накануне того дня, когда стал свет.
«Какая может быть Германия, — Рита в те дни то и дело срывалась на крик. — Что я там буду делать? А тут у меня такое творится. Такое!» А кавалер ей на это: «Да ну тебя, нашла отмазку. Хватит уже фигней маяться и врать себе, будто это дело всей жизни». — «Если ты который год никуда себя приткнуть не можешь, это не значит, что у других людей не может быть дела всей жизни». А он тогда… А она…
В общем, оба вели себя как идиоты. Самим стыдно было, и от этого они вели себя все хуже и хуже. И никто не желал уступать. Поэтому расстались, прямо скажем, не очень хорошо. Хотя, теоретически, друзьями. То есть обменялись на прощание неискренними обещаниями «еще подумать». Было бы о чем.
В некоторых случаях остаться друзьями — самый безнадежный тупик. Особенно когда так называемый «друг» уезжает к черту на рога и живет там, судя по всему, не шибко хорошо. Поэтому не звонит и почти не пишет. И к себе больше не зовет. Даже в гости. Потому что врать, будто все зашибись как замечательно, ему неохота, а правду сказать гордыня не позволяет. Это Рите как раз очень понятно. Она и сама на его месте, пожалуй, постаралась бы как-нибудь потеряться, только бы не нашли, не помогли и не пожалели.
Мы вообще очень похожи, думает Рита. Прямо близнецы. А такие пары обычно быстро расходятся. Собственную копию мало кто способен вынести. Чужого непонятного человека — еще куда ни шло.
Иди в жопу, думает она. Не буду я тебе ничего писать. И звонить не буду. Тем более у тебя там, наверное, телефон давным-давно за неуплату отключили. А я не хочу ничего об этом знать. Гораздо приятнее предполагать худшее, допуская при этом, что вполне можешь ошибаться. И не проверять.
Я бы позвонила, думает она. Мне не жалко. Просто я же знаю, что у тебя там все плохо. А хочу, чтобы все было хорошо. И ты скажешь, что все хорошо, конечно. Но я не поверю. И ты поймешь, что не поверила. И от этого станет совсем хреново. И вообще.
В одну реку дважды не вступают, думает она. Иди в жопу.
Но sms, наверное, все-таки можно написать, решила Рита целую вечность, в смысле десять минут, спустя. К этому времени она сама не заметила, как свернула на Via Duomo, а оттуда на Via Chiara, ведущую вниз, к морю.
Даже нужно написать, думала она. Все-таки портреты эти дурацкие… Странно, кстати, что мне сперва показалось, будто они на Люську похожи, а потом — что на Сашку. А теперь — вот. Меня что, всю жизнь окружали совершенно одинаковые люди? Да ну, нет, бред какой. Друг на друга эти трое совершенно не похожи. Ни капельки. Только и сходства, что все кудрявые, да и то у Сашки, кажется, химия, просто она ее так давно начала делать, что с прямыми волосами я ее не застала… Нет, я ему все-таки напишу.
Полезла в папку «отправленные» нашла там уже дважды использованное послание: В городе Бриндизи неизвестный художник рисует на стенах твои портреты, — нажала на кнопку «переслать», ввела номер, подтвердила отправку, и только когда минуту спустя раздался сигнал «сообщение доставлено», поняла, что все это время сжимала телефон в руках, уставившись на темный экран, ждала этого отчета, как благой вести. Надо же, ну и дура.
Столько лет замечательно жила одна, довольная как слон, даже не вспоминала, и на тебе, приехали, сердито подумала Рита. Так нельзя, сказала она себе. И веско повторила: нельзя так! Иди лучше поужинай. И баиньки. Тебя еще, между прочим, Сашкины романы ждут. Целых две штуки. Мало не покажется.
Но вместо того, чтобы отправиться на Via Consiglio, где еще днем приметила прекрасный рыбный ресторанчик, она отправилась на лестницу Вергилия. Села на теплую мраморную ступеньку, уставилась на море. Так и буду сидеть, сердито думала она. Как дура. Пока не замерзну. И даже если замерзну, все равно, наверное, буду сидеть. Дурам так положено.
Когда в кармане блямкнул телефон, она несколько минут демонстративно игнорировала это событие. Как будто отправитель сообщения мог узнать, сразу она его прочитала или нет. Полезла в сумку за фотоаппаратом. Зачем-то сфотографировала море. Немного подумала и стерла — я же решила, никаких пейзажей. Убрала фотоаппарат. Достала сигарету, повертела в руках, поискала зажигалку. Закурила. И наконец вынула из кармана телефон — так осторожно, словно он мог ее укусить. Прочитала: «Расскажи мне, как ты живешь». Ответила: «Хорошо». Спрятала телефон обратно. Подумала: а действительно, как я живу? Вот так, в двух словах, и не расскажешь. И слишком поздно осознала, что чертов телефон снова у нее в руках, номер набран, и гудки пошли, так что отменять вызов уже как-то глупо, черт, черт.
— «Расскажи мне, как ты живешь» — это название мемуаров Агаты Кристи, — сходу выпалила она, когда бесконечно далекий абонент взял трубку. — Вернее, не мемуаров, а записок о жизни в археологической экспедиции…
— Я знаю, — согласился бесконечно далекий абонент. — Как раз недавно читал. Так что цитата осознанная, а не случайная. Но смысл вопроса это не отменяет. Мне правда интересно, как ты живешь.
— Я по-разному живу. Слишком хорошо, чтобы это было похоже на правду, — сказала Рита. И неожиданно брякнула: — Слишком плохо, чтобы честно тебе об этом сказать.
Прикусила язык: молчи, дура, молчи! Но празднословный и лукавый негодяй как-то высвободился и поспешно, пока его не вырвали с корнем, объявил:
— Кажется, мне ужасно тебя не хватает. Только сейчас это поняла.
— Ничего, лучше поздно, чем никогда, — сказал бесконечно далекий абонент. — Мне тоже тебя не хватает. Мягко говоря. И как мы будем выкручиваться? Потому что я обратно не поеду. А если даже поеду, ты сама не обрадуешься. В Москве у меня резко испортится характер. Я от нее отвык и привыкать по новой не готов.
Рита хотела ехидно заметить, что хуже вроде уже некуда, но вместо этого почему-то согласилась:
— У меня самой он там портится.
— Зато в Италии он у тебя, похоже, улучшается. По крайней мере, на Адриатическом ее побережье.
— И не говори, сама поражаюсь.
— Не хочешь проверить, как на него повлияет Германия?
— Давно уже хочу, — честно сказала Рита. — Но ты не зовешь.
— Сперва некуда было звать. Да ты сама знаешь. Я первый год вообще у родителей жил, на стенку лез, даже вспоминать не хочу. Потом еще пару лет с места на место мотался. А когда все наладилось, ты писать почти перестала. И я так понял, что звать бессмысленно. Рад, что ошибся… Слушай, а давай я тебе перезвоню. А то разоришься.
— Мне по фигу, и так, и так роуминг. Ты лучше рассказывай, что именно у тебя наладилось и каким образом оно это сделало?
— Между прочим, благодаря тебе, — многозначительно заметил бесконечно далекий абонент.
— Это как? — изумилась Рита. — Я в твои дела лезть давно зареклась и с советами не совалась, точно помню.
— А не в советах дело. Просто ты однажды мне рассказывала, как в юности ездила в Эрфурт. И там случайно нашла кафе «Rotten Elefant» — мимо проходила, название понравилось, зашла — и пропала, влюбилась навек. Потому что «Красный слон» — лучшее кафе в мире. И невозможность завтракать там каждый день причиняет тебе непереносимые страдания.
— Причиняет, — согласилась Рита. — «Красный слон», о да. Идеальное кафе. Безупречное. Я и сейчас так думаю, хотя повидать успела немало… И что? Ты там был? Вкусил сливового пирога и получил просветление?
— Что-то в этом роде… Можно я расскажу по порядку?
— Конечно. По самому упорядоченному порядку. Пожалуйста.
— Я, видишь ли, от тоски, ну и чтобы в родительском доме не сидеть безвылазно, пристрастился путешествовать по Германии. Сперва автостопом…
— Круто! — обрадовалась Рита. — А разве там можно автостопом? В смысле, немцы, что ли, берут пассажиров?
— Еще как берут. Просто они на автобане не останавливаются, это правилами запрещено. С ними надо на заправках договариваться. Или, скажем, в придорожных кафе. Заодно бесплатные курсы по усовершенствованию языка, все водители любят, когда их байками развлекают. Короче, покатался я какое-то время, добрался до Берлина, а там встретил друга детства, который, оказалось, уже давным-давно живет в Германии. Случайно столкнулись в баре, и он меня сразу узнал, а я, тормоз, только через полчаса сообразил, с кем разговариваю… Ну, строго говоря, в детстве мы не то чтобы дружили, просто в художественной студии вместе учились. Я пару лет походил и бросил, а он, как выяснилось, нет, и правильно сделал; впрочем, неважно. Он мне здорово помог освоиться в Берлине, в смысле, научил находить разные хитрые подработки, познакомил с толпой всякого полезного и просто забавного народа, но самое главное, вправил мне мозги. Научил правильно смотреть на вещи; вернее, напомнил, как это делается, когда-то я и сам неплохо справлялся, ты знаешь.
— Может, знаю, а может, нет. Смотря что ты имеешь в виду, — осторожно сказала Рита.
— Ну как — что? Вместо «у меня нет работы» думать: «отлично, завтра я совершенно свободен», вместо «у меня нет денег» — «даже интересно, как мои ангелы-хранители будут выкручиваться на этот раз», вместо «ой, что теперь со мной будет» — «похоже, я обеспечил себе интересную жизнь на ближайшие годы» — и так далее. И, сама понимаешь, как только человеку удается изменить взгляд на обстоятельства, обстоятельства тоже начинают меняться, как бы сами собой — и работа находится, и деньги, соответственно, появляются, и новые приятели наперебой зовут пожить в их просторных квартирах с балованными котами, пока хозяева мотаются по свету. А понемногу и сам начинаешь мотаться — пусть для начала не по всему свету, а снова по Германии и ее ближайшим окрестностям, но уже не от тоски, а от любопытства, потому что мир велик и непредсказуем и за каждым углом ждут удивительные сюрпризы, а вовсе не гипотетические неприятности, как казалось раньше. Друг мой, тот самый, из художественной школы, любит иногда зайти на вокзал, сесть на первый попавшийся поезд, а уже потом разбираться, куда он едет и что там можно найти интересного — этакая лотерея, по его уверениям, беспроигрышная. Я тоже решил так попробовать, когда вдруг понял, что экономить на билетах уже не обязательно, вернее, не всегда обязательно. И первая же случайно выбранная электричка привезла меня из Берлина в Эрфурт; то есть она-то поехала еще дальше, а я вышел. Из-за тебя. Решил поискать твоего «Красного элефанта».
— Ну ты даешь, — невольно улыбнулась Рита. — Я бы сейчас про это кафе сама, пожалуй, не вспомнила, а ты…
— Мне тебя очень не хватало. И это был такой причудливый способ связаться с тобой. По-настоящему связаться, а не просто письмо написать. Ну, ты понимаешь.
Рита горячо закивала, как будто бесконечно далекий абонент мог ее видеть. Впрочем, она почему-то не сомневалась, что так и есть. И даже немного удивлялась, что он до сих пор не взял ее за руку — для начала.
— Я еще, знаешь, думал — столько лет прошло. Скорее всего, кафе давным-давно закрылось. Но если вдруг не закрылось и мне удастся его найти, это будет означать… Не знаю, что именно. Но что-то очень-очень хорошее.
— Его же действительно трудно найти, — вспомнила Рита. — Оно там так хитро в переулках спрятано…
— Вот именно. Я к нему совершенно случайно вышел. Как ты когда-то. Тут старый центр маленький, но такой красивый, я как увидел, натурально ошалел. И принялся по нему шариться. И забрел в какой-то узкий — не переулок даже, проход между домами…
— Помню его! — воскликнула Рита. — Такой узкий, что вдвоем не пройдешь.
— Теоретически, вполне можно вдвоем. Если обняться. Вот приедешь, поставим эксперимент.
— Так ты, что ли, в Эрфурте жить остался?
— Там, в «Красном слоне», на окне была табличка: «Требуется бармен»…
— Когда я приезжала, она тоже была! — восхитилась Рита. — Это они, получается, десять лет бармена искали?
— Меня дожидались.
— Так ты теперь бармен из «Красного слона»?!
— Я теперь — он.
— Господи боже, — выдохнула Рита. — Господи боже. Как же это прекрасно. Но как ты их убедил тебя взять?
— Напустил на себя надменный вид и заявил, что имею большой опыт работы в кафе и ресторанах Санкт-Петербурга. Я ведь действительно время от времени так подрабатывал, когда диссертацию писал… Хозяин поверил на слово, сказал: ладно, давай попробуем. И знаешь, как-то я тут прижился. Теперь некоторые завсегдатаи уверяют своих знакомых, что кудрявый бармен с серьгой в ухе торчит за стойкой с момента открытия кафе. А я не спорю. Им виднее.
— Господи боже, — повторила Рита. — Я знакома с барменом из «Красного слона». Ничего круче со мной уже не случится.
— Очень на это надеюсь. Может быть, навестишь меня на рабочем месте?
— Слушай, а почему… — Рита осеклась, но бесконечно далекий абонент и так все понял.
— Я даже сейчас тебе не стал перезванивать, хотя очень хотел. Потому что мне было важно — позвонишь ты сама или нет. Не из принципа, а чтобы не навязываться. Ты же писать совсем перестала. И я совсем ничего не знаю о том, как ты живешь. Но подозревал, что тебе уже давно не до меня. И чего, спрашивается, лезть?
— Деликатность нас обоих когда-нибудь погубит, — вздохнула Рита. — Я же думала, у тебя там все плохо, сидишь на пособии, скорее всего, в родительском доме. Или вообще нашел себе какую-нибудь фрау и сидишь у нее — с тем же примерном результатом. И мне тоже было неловко тебя дергать. Тем более рассказывать, как у меня дела. Потому что все это прозвучало бы примерно так: смотри, какая я молодец, что с тобой не поехала И какой ты дурак, что со мной не остался. А я не хотела лишний раз ставить вопрос таким образом. И получилось, что проще вообще молчать…