Артур с юношества писал прозу, был принят в Литературный институт. Но с первого курса был отчислен за вольнодумство. Стараниями отчима и его друзей Артура восстановили на заочном отделении. Так и оказался он в кругу близких друзей Кочаряна. Позже говорил, что именно он привел туда и Василия Шукшина, а затем Андрея Тарковского и Михаила Рощина. Упоминая их, к каждой фамилии следовало бы придавать эпитет «будущий»: будущий знаменитый писатель, актер, режиссер, драматург… Все у них еще было впереди. А главное, они не сомневались, долгая счастливая жизнь. Один из них — Геннадий Шпаликов — именно так и назвал свой первый и последний фильм — «Долгая счастливая жизнь». Уже тогда они знали: главное — держаться вместе.
…Опальный заочник Литинститута явился на защиту в сопровождении друзей. Когда председатель госкомиссии объявил: «А теперь приступим к диплому Артура Макарова», они бурно зааплодировали. Преподаватели опешили:
— Молодые люди, вы перепутали. Здесь не театр!
«У нас тогда была хорошая компания, — рассказывал Рощин. — Через Артура я познакомился с Володей Высоцким, Левой Кочаряном… Был такой период, когда все были влюблены друг в друга — еще существовала чистая мужская дружба. Каждый из нас уже что-то сделал, у всех были свои дела, судьбы, все как-то определялось. Это было еще до моей драматургии, я усиленно занимался прозой. У Артура был культ мужской дружбы, он был преданный товарищ. Возможно, нас всех собирал, соединял, цементировал Володька Высоцкий. Я даже склонен думать, что многие Володины песни вдохновлены историями, делами, путешествиями Артура, редкостного и талантливого рассказчика…»
Первым допущенный во взрослую компанию, Высоцкий, ощущая ответственность, постепенно, не спеша, но настойчиво перетащил сюда, «под крыло Кочаряна», «своих». Так здесь возникли Гарик Кохановский, Володя Акимов, некоторые другие ребята.
«…Это было самое запомнившееся время моей жизни, — как бы подводя итоги, говорил Высоцкий. — Позже мы все разбрелись, растерялись… Но все равно я убежден, что каждый из нас это время отметил… Можно было сказать только полфразы, и мы друг друга понимали в одну секунду, где б ни были; понимали по жесту, по движению глаз — вот такая была притирка друг к другу. И была атмосфера такой преданности и раскованности — друг другу мы были преданы по-настоящему… Сейчас уже нету таких компаний: или из-за того, что все засуетились, или больше дел стало, может быть…»
* * *«РСФСР Министерство просвещения
Аттестат зрелости
Настоящий аттестат выдан Высоцкому Владимиру Семеновичу, родившемуся в г. Москве 25 января 1938 года, в том, что он, поступив в 1949 году в среднюю школу № 186 Коминтерновского района г. Москвы, окончил полный курс этой школы и обнаружил при отличном поведении следующие знания по предметам:
Русский язык — 4
Русская литература — 5
Алгебра — 4
Геометрия — 4
Естествознание — 5
История СССР — 4
Тригонометрия — 4
Всеобщая история — 5
Конституция СССР — 5
География — 5
Физика — 4
Астрономия — 4
Химия — 4
Иност. язык (фр.) — 4
Настоящий аттестат дает право его владельцу поступления в высшие учебные заведения Союза ССР.
Директор школы (подпись)
Заместитель директора по учебной части (подпись)
Выдан 24 июня 1955 г.
г. Москва»
Ну, вот и все. Получая аттестат из рук директрисы, никаких особых чувств, не говоря уж о душевном трепете, Владимир Высоцкий не испытывал. Не веха, не рубеж. В последние недели все эти школьные проблемы, выпускные экзамены уже казались ему мелкими, не имеющими никакого особого значения, пустыми детскими забавами. Куда больше его тревожили, нервы выматывали бесконечные, нудные разговоры на тему «Куда пойти учиться?» Отец, мама, тетя Женя, Лида, отец, мама, тетя Женя, соседи — и вновь по новому кругу, одно и то же, одно и то же, прямо осада какая-то!
Чем ближе подступало лето, тем отчетливей у выпускников московских школ проступали признаки опасной лихорадки: поступать! обязательно поступать! куда угодно, но поступить! стать студентом! непременно!.. Идти работать? Тут даже закоренелые троечники поднимали головы: «А зачем тогда мы получали среднее образование?..»
Владимир тоже хотел учиться дальше, проверить свою зрелость не только по аттестату, выданному в средней школе № 186. Но на кого учиться? — поначалу не признавался даже самому себе.
— Ну, молодежь, какие планы? — Семен Владимирович был в добром расположении, по-отечески поглядывая на сына и его приятеля Гарика. Ему очень нравилась его роль добродушного наставника. — Куда собрались поступать?
— Гарик вроде в строительный собрался, — начал Владимир, — а я хотел бы… в театральный попробовать.
— Сума сошел, какой еще театральный?! Ты чем думаешь? Женя! Иди сюда, послушай умника… Никаких театральных! Все! На Гарика посмотри. Молодец, все правильно решил. Надо иметь в руках верную специальность. Чтобы всегда был кусок хлеба, нужен механический вуз, и только. А у тебя ветер в голове гуляет — театральный… Как ты мог до такого додуматься? Не веришь мне, с матерью посоветуйся.
Пока Владимир добирался до Мещанской, Семен Владимирович успел позвонить, проинструктировать.
— Отец прав, — уже с порога сказала Нина Максимовна. — Поступай вместе с Гариком. Станешь инженером-строителем, хорошая профессия. Будешь дома строить, города…
Сын для вида кивал: «Ладно, мам, я подумаю». А она знала: упрямец. Как задумал, так и сделает. Никто ему не указ — ни я, ни отец. Обязательно надо будет Владимира Семеновича попросить, пусть с внуком поговорит. Он человек образованный, юрист, умеет убеждать. Непременно получится…
В своем решении стать профессиональным актером Владимир оставался наедине с самим собой. Даже Богомолов сказал как-то кисло и двусмысленно: «Со временем ты сам в себе разберешься, и все станет на свои места». Разве что только Лева да Толян твердили: иди и не раздумывай, тебе место на сцене, не сомневайся.
А он сомневался. Вдруг не получится ни черта, что тогда? И все поймут, что ты бездарь, ничто, и что все эти басенки-стишочки, ужимочки глупые — чепуха на постном масле. Рожи корчить, петь под Утесова — много ума не надо. Вон у Саши Сабинина со Школой-студией, кажется, опять «облом» приключился… А я? Ну, ладно, разберемся…
— Гарик, а где этот твой инженерно-строительный?
— О, созрел, наконец-то! Решил? — обрадовался Кохановский. — Молоток, завтра идем. У меня пригласительный билет на день открытых дверей в МИСИ где-то валялся, красивая такая открыточка… По-моему, институт тут, рядышком.
В приемной комиссии им выдали кучу бумажек: «Заполняйте, ребята. Автобиографии можно в произвольной форме. Но поподробнее».
Писаниной решили заняться прямо здесь, на месте. Чего туда-сюда кататься, время терять? Вперед!
«Родился в 1938 году 25 января в г. Москва в семье служащих. Когда началась война, мой отец, Высоцкий Семен Владимирович, окончивший к этому времени техникум связи, уехал на фронт, а я и моя мать, Высоцкая Нина Максимовна, остались в Москве. В 1943 г. я и моя мать, Высоцкая Нина Максимовна, эвакуировались в г. Бузулук Казанской обл. В 1945 г. мы возвратились в Москву, и я поступил учиться в 273 школу Щербаковского района в 1-ый класс. В 1947 г. отец, находившийся на военной службе, был направлен в ГДР в г. Эберсвельд, я также поехал с ним. Возвратился в 1949 г. и поступил в 5-й класс 186 школы и в 1955 году окончил 10-й класс. В апреле 1952 г. был принят в ряды ВЛКСМ. Взысканий не имею. За время пребывания в комсомоле был членом комсомольского бюро. В 10-м классе был редактором стенной газеты…»
Вроде бы все, перечитал написанное Володя.
— Гарик, а в 49-м ГДР уже была?
— Вроде, еще нет. Да какая разница? Сейчас же есть! — Кохановский заглянул в бумажки:
— Дату ставь.
Высоцкий послушно написал внизу странички — «25 июня 55 г.»
— Теперь заявление. Вот образец.
«Директору Московского ордена Трудового Красного Знамени Инженерно-Строительного Института
От окончившего в июне месяце 1955 года полную среднюю школу № 186 Коминтерновского р-на г. Москва Высоцкого Владимира Семеновича, проживающего в г. Москве по 1-й Мещанской улице, д. 116/126, кв. 62
Заявление
Прошу допустить меня к приемным испытаниям на 1-й курс механического факультета вверенного Вам института.
Прилагаю следующие документы…»
Девушка в приемной комиссии быстро просмотрела все бумаги:
— Все в порядке. Завтра — консультация. Подойдете в 31-ю аудиторию к десяти утра. Не опаздывайте! Удачи вам!
На выходе из института новообращенного абитуриента Кохановского окликнули: «Поступаешь, парень?»
— Поступаю.
— А на какой факультет?
На выходе из института новообращенного абитуриента Кохановского окликнули: «Поступаешь, парень?»
— Поступаю.
— А на какой факультет?
— Механический.
— О, ты-то мне и нужен. Спортивный разряд есть?
— Есть.
— Какой?
— Первый?
— А по какому виду?
— Хоккей с шайбой.
— Да ты что?! Все, идем, мы тебя берем. Фамилия?
— Минуточку, — мгновенно смекнул Игорь, — подождите, я не один. Я с другом…
— Ладно, не волнуйся. С другом так с другом. Он что, тоже спортсмен?
— А как же! — разошелся Гарик. — Еще лучше меня. Он…
— Все-все, договорились. У вас первое сочинение? Когда?
— Завтра скажут. На консультации.
— Найдешь меня на кафедре. Зовут меня Пал Палыч. Поговорим…
Прав оказался тренер армейской хоккейной команды, когда ругал Игоря за пропущенные тренировки: старайся, оболтус, тебя в любом вузе с твоим разрядом с руками оторвут. Рук пока не оторвали, но уже пытаются…
Все вузы той поры, как выражался Кохановский, были жутко спортивные, и в приемных комиссиях стояли «ловцы душ» и просеивали толпу абитуриентов своими прямыми вопросами о спортивных разрядах. Надо отдать должное, меценаты действительно помогали. Накануне экзамена Пал Палыч сообщил темы сочинений, и друзья, на всякий случай, обезопасили себя шпаргалками по каждой. Придя на экзамен, вытянули из рукавов «домашние заготовки» и добросовестно переписали их уже на проштемпелеванные листы.
Вечером усталый экзаменатор развернул очередное сочинение. «Обломов и «обломовщина» какого-то Высоцкого Владимира Семеновича, окончившего среднюю школу… Так, план… Вступление… Главная часть 1) Воспитание Обломова в патриархальной дворянской семье… 2) Черты характера, развившиеся в результате такого воспитания: а) лень и апатия б) безволие и несамостоятельность… 3) «Обломовщина» как следствие бездеятельности. Борьба Гончарова с «обломовщиной» и всем феодально-крепостническим укладом… Заключение…
Вроде бы все нормально, и выводы просто-таки замечательные: «Роман имеет большое значение как для того, так и для нашего времени. Для того времени он важен тем, что помог передовым людям понять причину «обломовщины», помог бороться с ней. В наше время он помогает бороться с остатками «обломовщины», является ценным литературным наследием…» Блеск! К чему тут придерешься? Слог страдает, полета мысли нет? А на кой ляд они будущему прорабу или начальнику участка?.. Ошибки есть? Нет. Хотя вот запятая пропущена. Хорошо. Вот пусть и будет «хорошо». Для пущей важности экзаменатор подчеркнул пару слов в последней фразе — стилистика! — поставил оценку, расписался и, обреченно вздохнув, взялся за следующее творение. Опять «Обломов». О боже!..
Остальные экзамены проскочили без сучка и задоринки. Хотя волновались, конечно, прилично. «Иду по коридору МИСИ, — позже вспоминал другой безусый абитуриент Игорь Кио, — смотрю: в толпе перепуганных абитуриентов знакомое лицо — Володя Высоцкий. Мы были знакомы еще подростками, он учился в той же школе, что и мой двоюродный брат… Потом учились мы на разных факультетах, но в концертах встречались: я, естественно, со своими фокусами, Высоцкий очень здорово читал «Стихи о советском паспорте» Маяковского…»
Но до студенческих концертов и «Советского паспорта» еще дожить надо было. Хотя Гарик друга успокаивал: все будет в лучшем виде, мне обещали! Волнения улеглись только тогда, когда увидел на доске объявлений:
«Приказ № 403 от 23 августа 1955 года. Зачислить в число студентов 1-го курса механического факультета т. Высоцкого В.С. без предоставления общежития…»
Теперь можно было вздохнуть с облегчением, родителей успокоить. Семен Владимирович гордился: «Володя пошел в строительный институт по моей просьбе. Я шагу туда не сделал, а он сдал…» Мама выпросила у знакомых чертежную доску, при взгляде на которую будущий инженер-строитель, скорее всего, испытал жгучее желание нацарапать нехорошее слово.
…Уже через неделю занятий первокурсников стройными рядами и колоннами отправили «на картошку». Механиков определили в Волоколамский район.
— Ну, «дети каменных джунглей», — напутствовал их куратор от деканата, молодой преподаватель Николаев, — за работу!
Работка оказалась та еще, нормы какие-то несусветные. Да и кормежка — не ахти. Приезжих москвичей расселили кого куда. Володю Высоцкого и еще нескольких ребят отправили на постой в сельский клуб. Спали на сене. Зато с погодой повезло, сентябрь оказался на удивление теплым, ребята даже на речку бегали купаться.
Но, в целом, от непроходимой тупости деревенской жизни они пребывали в унынии. Было бы совсем худо, рассказывал однокурсник Олег Харо, если б не Володька. Он сам не сидел на месте и нам не давал. Сочинял какие-то смешные стишки, эпиграммы. Постоянно что-то напевал, рассказывал анекдоты. Заприметив гуляющих без упряжи лошадей, тут же решил обучиться верховой езде. Падал, вновь карабкался на круп, опять падал, поднимался, и через некоторое время уже довольно уверенно оседлал «гнедка» и принялся обучать приятелей… Ребята после картошки падали замертво, а он еще успевал на деревенские танцульки под гармонь. С этого «круга» придет часов в 12 ночи и начинает… Кохан злился, а из Володьки все прямо прет. Игорь говорил: «Ребята, все, мы не смеемся. Пусть хоть до утра треплется. Спим». Все лежат, делают вид, что спят. А Володька не унимается. Потом кто-то один не выдержит — хмыкнет, и следом все грохнут. На него невозможно было злиться. Вообще, вокруг Володи все было как-то по-доброму… Все ему было интересно. Исписал целую тетрадку старых частушек… Они с Кохановским обо всех частушки сочиняли типа: «Был у нас пацан в колхозе, все он нам рассказывал. Спросишь, кто там фармазон, — на Харо показывал».
Насчет трудовых подвигов будущих строителей в ходе «битвы за урожай» говорить трудно, но то, что за те недели они сдружились, факт. Встречались после лекций, гуляли с девушками, дулись в картишки.
Осенние месяцы пролетели очень скоро. Мы были так довольны, что поступили, говорил Кохановский, так рады, что на этих радостях первое время очень прогуливали занятия. Высоцкий пребывал в какой-то меланхолии. Видимо, огорчала начертательная геометрия, с эпюрами и прочими прелестями. Сам Гарик тоже не отличался прилежанием, всерьез увлекшись стихами. Даже выиграл анонимный поэтический конкурс, который проводила институтская многотиражка. По этому поводу Высоцкий тут же накропал:
Тебе б литфак был лучшим местом,
Живешь ты с рифмой очень дружно.
Пиши ты ямбом, анапестом,
А амфибрахием не нужно!
В институт Володя ходил, как на каторгу, замечали друзья. Однажды Утевский не выдержал и напрямую сказал ему: «Володя, ну чего ты маешься?! Бросай все, иди в свой театральный». Он знал: Высоцкий уже чувствовал в себе артиста — может быть, еще не поэта, не певца, но актера — точно!
Между тем неотвратимо накатывала первая сессия. И тут выяснилось, что ни у Высоцкого, ни у Кохановского не сдан зачет по черчению. А без него их к экзаменам не допустят. Последний срок сдачи чертежей был «черным днем календаря» — 2 января. «И мы решили (первого же чертить не будешь!) Новый год не встречать, — гордясь собой и другом, рассказывал Кохановский, — а сидели у Нины Максимовны и чертили. Наварили кофе крепкого, чтоб не спать, разделили стол пополам книжками… Что он чертил — я не знал, что я чертил — он не знал. Во второму часу ночи решили перекурить и выпить по чашке кофе. Потом он перешел на мою сторону, а я — на его… Я дико захохотал: то, что он там начертил, никто бы не понял. Стало ясно, что, конечно, эту работу не примут. И тогда он грустно-грустно взял кофе, который остался от заварки, окропил им чертеж и сказал: «Васечек! Я больше в этот институт не хожу!»
— Ну ты даешь! Мы с таким трудом туда поступили… Благодаря, между прочим, моему первому разряду, а ты…
А Высоцкий стал упрямо повторять: «Нет, я больше не могу, не хочу, я думаю поступать в театральное училище…»
Простим поэту Игорю Васильевичу Кохановскому творческие вольности с некоторыми деталями «исторического новогоднего вечера». Допущены они были, надеюсь, исключительно с целью достижения литературно-театрального эффекта, не более того. На самом деле заявление об отчислении из института по собственному желанию студент Высоцкий В.С. подал 23 декабря 1955 года, а уже на следующий день соответствующий приказ был подписан.
Но вечер за чертежными досками дома у Нины Максимовны действительно имел место. И залитый кофе чертеж тоже — в качестве вещественного доказательства испорченный ватманский лист мама хранила где-то на антресолях. И крик сына: «Все! Хватит! В этом институте я больше не учусь!» — она слышала отчетливо.