Журналист обернулся:
– Что-то еще?
– Кажется, я разгадала загадку вашего Оси Бриля!
На лице Корсака появилось недоверчивое выражение.
– Вы угадали слово?
– Да. Sedation.
Глеб приподнял брови в легком недоумении, а потом прищурил задумчиво глаза и перевел:
– «Покой»?
– Скорее, «успокоение», – сказала Маша.
– Да… Se-da-ti-on… Похоже. – Корсак задумчиво поскреб ногтями горбинку на носу. – И что это может значить?
– Не знаю. Но убийца написал на костях первые два слога. Впереди – еще два. И, кстати, вы хотели, чтобы я подвезла вас до метро.
Корсак небрежно махнул рукой и обронил через плечо:
– Сам дойду. А по пути поразмыслю над этим вашим «sedation».
8
– Маш, давай мириться, – сказал Волохов виноватым баском.
– А я с тобой не ссорилась, – холодно отозвалась Любимова. – Просто я не понимаю, какого лешего ты решаешь за меня – как мне жить и что мне делать.
– Ну, прости, погорячился. Но ты тоже, знаешь…
– Что «тоже»?
Волохов вздохнул:
– Ничего.
– То-то же. А то «спустил в унитаз». Знаешь, меня просто разрывает на кучу маленьких медвежат от возмущения!
Вспомнив про обиду, Маша снова насупилась. Волохов легонько толкнул ее локтем в бок:
– Маш, ну мир?
– Черт с тобой – мир. Но за это ты угостишь меня чашкой кофе по-восточному, и не где-нибудь, а в «Кофемолке».
– Это там, где четыреста рублей за чашку?
– Угу.
Волохов тяжело вздохнул.
– Марусь, на дворе кризис. Государство экономит на необходимом. И президент экономит, и премьер-министр экономит, и даже олигархи. И пока они экономят, Маша, мы с тобой не можем сидеть и пить кофе за четыреста рублей.
– Волохов, ты сейчас договоришься, – с угрозой сказала Маша.
Толя растянул толстые губы в смиренную улыбку:
– Шутка. Кофе так кофе.
Маша поудобнее уселась за столом и придвинула к себе отчет, который принес ей он. Пробежалась взглядом. Удовлетворенно кивнула:
– Значит, это все-таки наш убийца.
– Да, Маша. Кости, которые кто-то прислал Глебу Корсаку, – это кости Иры Романенко и Татьяны Костриковой. Эксперты это подтвердили.
– Что ж… – Маша положила заключение на стол и взглянула на Волохова: – Значит, будет третье убийство.
– Почему ты так решила? – спросил, подходя к столу с чашкой чая в руке, Стас Данилов.
Маша достала из сумки распечатанные фотографии надписей, сделанных на костях, и разложила их на столе.
– Вот, смотрите. Эти слова были написаны на костях, которые убийца прислал Глебу Корсаку, верно?
– Ну.
– Так вот, никакие это не слова, а слоги. Первые два слога слова «sedation». – Маша взяла ручку и написала это латинское слово на краешке фотографии. – Видите? В переводе с латыни это значит «успокоение».
– Откуда ты знаешь? – усомнился Стас.
– В реабилитационной клинике меня пичкали седативными препаратами.
– Седативными?
– Успокоительными, – пояснила Маша.
Данилов посмотрел на нее насмешливыми глазами:
– Ох, Любимова, и в кого ж ты у нас такая умная, а?
– В папу.
– А кто у нас папа?
– Много будешь знать, скоро состаришься. Кстати, у меня уже есть кое-какие мысли на этот счет.
– Насчет колес, которыми тебя пичкали?
– Насчет смысла слова «sedation». Эльза Багирова увлекалась древнекитайской мифологией и написала курсовую работу о неупокоившихся духах.
– Что еще за духи?
– В Древнем Китае, если ты хотел отомстить своему обидчику, ты шел к нему во двор и кончал там жизнь самоубийством.
Стас захлопал глазами:
– И в чем прикол?
– Душа самоубийцы превращалась в «неупокоившийся дух». Он преследовал обидчиков, пока не убивал их всех. Только после этого наступало «успокоение».
– Хочешь сказать, что Романенко и Кострикову убил дух Эльзы Багировой? – уточнил Волохов, падкий на все «экстрасенсорное».
Ответить Маша не успела, так как Данилов, считавший себя «атеистом нигилистического толка», веско и уверенно проговорил:
– Духов и привидений не бывает, Машенька.
– Это они сами тебе сказали? – с улыбкой уточнила она.
– Ага. За бутылкой водки.
– Это был не призрак, это была «белочка», – заметил, ухмыльнувшись, Толя Волохов.
– Давай-давай, шути, – отозвался Стас. – Обидеть милиционера может каждый.
А Мария, поглощенная размышлением о надписи, сказала:
– Нам нужно выяснить причину, из-за которой Эльза Багирова покончила с собой. Возможно, это поможет нам узнать имя следующей жертвы.
– Или жертв, – сказал Волохов. – Впереди еще два слога.
– И два убийства, – сказал Стас.
Маша вздохнула.
– Толь, ты не видел, куда я положила дело Эльзы Багировой?
– Оно прямо перед тобой.
– Черт… С ума уже схожу. Того, что перед глазами, не вижу.
Стас чуть приблизил к Маше свое востроносое лицо и спросил проникновенным голосом:
– Совсем плоха стала, да?
– Да иди ты, – отмахнулась от него Маша. Она пододвинула дело Багировой к себе и раскрыла его. – Хочу поподробнее просмотреть это дело. Может быть, найду какие-нибудь зацепки.
В сумочке у Маши зазвонил телефон. Пришлось долго рыться, чтобы найти трубку среди кучи вещей, которые она таскала с собой. Слава богу, неведомый собеседник оказался настойчивым, и Маше не пришлось ему перезванивать.
– Мария Александровна, здравствуйте! – прозвучал из трубки молодой мужской голос. – Я Игорь Соболев. Староста курса. Помните, мы общались в университете?
– Да, конечно.
– Вы спрашивали про родственников Эльзы Багировой. Я сказал, что у нее в Москве нет родственников, но это не так. Я вспомнил, что у нее здесь живет брат. По крайней мере, год назад он точно жил в Москве.
– Вы его видели?
– Пару раз. Он приходил за Эльзой и ждал ее возле кафедры. Насколько я знаю, он довольно странный человек.
– Странный?
– Да. Думаю, причина кроется в специфике его работы. Насколько я помню, он занимался скульптурной таксидермией.
– То есть – делал чучела животных?
– Да.
– Что же в этом странного?
– Ну, как… На мой взгляд, нужно быть особенным человеком, чтобы возиться с мертвыми телами, придавая им облик живых. Так сказать, создавать видимость жизни. Чтобы заниматься подобным, у человека должны быть определенные наклонности. Помните, как у Мандельштама?.. – Игорь Соболев процитировал:
Чтоб смолою соната джина
Проступила из позвонков,
Нюренбергская есть пружина,
Выпрямляющая мертвецов.
– Вы общались с ним? – перебила Маша, не оценив поэтическую эрудированность Соболева.
– С Багировым-то? Немного. Обменивались парой-тройкой фраз.
– И из пары-тройки фраз вы сделали вывод о его странности?
– Иногда на человека достаточно просто посмотреть, чтобы понять, что он из себя представляет.
– Да, – вынуждена была согласиться Маша. – Бывает и такое. Спасибо, что позвонили, Игорь.
– Не за что. Если вспомню еще что-то – обязательно с вами свяжусь. Всего доброго!
– Всего доброго!
Маша убрала телефон и взглянула на коллег.
– Звонил староста курса, на котором учились Романенко, Кострикова и Багирова. Сказал, что у Эльзы Багировой в Москве есть брат. Работает таксидермистом.
– Впаривает чучела зверушек миллионэрам? – уточнил Стас Данилов.
– Угу. Надо будет наведаться к нему.
– Хочешь, я съезжу? – предложил Волохов.
Маша покачала головой:
– Нет. Я съезжу сама, как только освобожусь.
Толя и Стас переглянулись.
– Решила переловить всех преступников в одиночку? – насмешливо поинтересовался Стас.
– А думаешь, не смогу?
– Сможешь. Если не надорвешься по пути.
Любимова поморщилась:
– Послушайте, мальчики, у вас что, мало работы?
– Да вообще-то выше крыши.
– Ну, так и работайте. А Багирова оставьте мне. Я еще никогда не видела живых таксидермистов.
Стаса, однако, это оправдание не переубедило. Он повернулся к Волохову и произнес голосом профессионального разоблачителя:
– Внимательно посмотри на эту девушку, Толя! Ты видишь перед собой настоящего опера, тщеславного и честолюбивого, который лучше загонит себя работой до белых соплей, чем поделится кусочком славы со своими коллегами.
Стас снова повернулся к Маше:
– Изматываешь себя работой, чтобы заглушить боль разлуки со своим бывшим?
– Еще слово, и я брошу в тебя степлером, – угрожающе сказала Мария.
– Ладно, черт с тобой. Просматривай старые дела, ищи зацепки, беседуй со свидетелями. Только смотри, чтобы этот Багиров не сделал из твоей худосочной тушки чучело. Думаю, среди миллионэров найдется немало желающих его купить.
Маша поморщилась:
– Дурак ты, Данилов.
Стас состроил скорбное лицо, посмотрел на Волохова и обиженно произнес:
– Ну чего она меня все время обзывает, а?
– Она не обзывает, – сказал Толя. – Она констатирует факт.
– Да ну?
– Точно.
Стас удрученно вздохнул:
– Вижу, вы скооперировались. Обыватели против художника – обычная история. Что ж, пойду сдавать дело о поджигателях машин. Если встретите мою «белочку», скажите ей, что я ее жду.
* * *Час спустя Мария вошла в кабинет Старика, чтобы отчитаться о проделанной работе и сообщить ему об открытиях, которые она сделала, просматривая дело самоубийцы Эльзы Багировой.
– Андрей Сергеевич, вы хотели, чтобы я представила вам факты, – начала Маша, сев за стол.
– Вы про дело об убийстве девушек? – спокойно уточнил полковник.
– Да.
– Вам есть что мне сообщить?
– Да, именно за этим я к вам и пришла. Андрей Сергеевич, я изучила дело о самоубийстве Эльзы Багировой. Мое внимание привлекли два интересных факта. Первый: Эльза Багирова покончила с собой десятого ноября. И в этот же день, только год спустя, мы обнаружили тело Ирины Романенко – одной из ее обидчиц.
– Но похитили ее на два дня раньше, – сказал полковник Жук. – Почему убийца заставил девушку мучиться почти двое суток?
– Этого я не знаю.
– Думаю, это очень важно, – сказал полковник. – Продолжайте, Мария Александровна.
– Есть и еще кое-что. Я просмотрела заключение судебно-медицинского эксперта. Эльза Багирова выбросилась из окна третьего этажа. В результате падения она, помимо множественных ушибов, получила три перелома. Перелом большеберцовой кости голени, перелом ребра и оскольчатый перелом затылочной кости. А скончалась Эльза Багирова от асфиксии, вызванной травмой головного мозга. Она просто не смогла дышать.
Карандаш в пальцах у полковника замер.
– Так-так, – сказал он, внимательно глядя на Машу. – Продолжайте.
– Убийца, которого мы ищем, безусловно, знаком с этим заключением. Он вырезал у Ирины Романенко часть большеберцовой кости – как раз тот участок, который Эльза Багирова сломала при падении из окна. У Татьяны Костриковой он вырезал часть ребра. То же ребро было сломано и у Эльзы Багировой. Более того, убийца задушил обеих девушек. А это…
– Смерть от асфиксии, – договорил полковник Жук. Он чуть склонил голову набок: – Хорошая работа, Мария Александровна. Теперь мы знаем, по какой схеме действует преступник.
– Мы знаем не только это, Андрей Сергеевич. Мы знаем, что третье убийство точно будет и что преступник вырежет у жертвы часть затылочной кости.
– Но мы не можем ему помешать, потому что понятия не имеем, кто будет следующей жертвой.
– Именно так, – кивнула Маша.
Полковник пристукнул карандашом о крышку стола.
– Что вы намерены предпринять, Мария Александровна?
– В деле Багировой есть кое-какие несостыковки. Я намерена встретиться со следователем, который его вел, и во всем разобраться. Возможно, это прольет свет на причину самоубийства Эльзы Багировой. А если мы узнаем причину – мы узнаем и имя следующей жертвы.
– Хорошо. Действуйте.
Маша закрыла дело Багировой и поднялась со стула, и в этот миг из дела выпорхнул листок бумаги и спланировал на крышку стола.
– Что это? – спросил полковник Жук.
– Предсмертная записка Эльзы Багировой.
Он взял записку и пробежал по ней взглядом. А затем негромко процитировал:
Спрячься, скройся, затаись,
Серой тенью обернись,
Месяц или год пройдет —
Смерть твоя тебя найдет.
– Странный текст, – резюмировал полковник Жук задумчиво.
– Да, Андрей Сергеич, очень странный.
– Как вы думаете, к кому Эльза Багирова обращается в этом послании?
– Может быть, к себе самой. Тогда это констатация неизбежности смерти. А может быть, к кому-то еще.
– И тогда это похоже на угрозу, верно?
– Верно.
Полковник Жук вздохнул:
– Думаю, именно так нам и нужно расценивать это послание. – Он протянул ей листок: – Идите, работайте, Мария Александровна. Я на вас надеюсь. На вашу работоспособность и интуицию.
Любимова кивнула и вышла из кабинета начальника.
9
Человек, сидевший перед Марией, был невысок, коренаст, мордат и небрит. В зубах – тлеющая сигарета. Одет в синий свитер с оленями и вельветовые черные брюки. По виду – не то слесарь из далеких 80-х, не то певец-бард оттуда же.
– Итак, вы следователь Петр Иваныч Лапников, – сказала Маша, вдоволь насмотревшись на своего конфидента.
– Ну, – сказал он и усмехнулся. – А вы – та самая Любимова. Не знал, что у нас на Петровке работают такие симпатичные опера.
– У нас на Петровке, а не у вас, – поправила Мария и снова оглядела стены чужого, большого и нелепого кабинета, в котором никто даже не пытался навести мало-мальский уют.
Здесь тоже все пропахло совдепией. Даже мебель полированная.
– Нравится? – поинтересовался, дымя сигаретой, следователь Лапников.
– Нет, – честно призналась Маша и отвела взгляд от отвратительного глиняного горшка с торчащим из него ободранным кактусом. – Год назад вы, Петр Иванович, вели дело Эльзы Багировой.
– В точку, – кивнул Лапников. – И почему вас заинтересовало это старое дело?
– Не такое уж оно и старое.
– Для кого как. Так зачем вам понадобилось ворошить прошлое, Мария Александровна? Вам мало своей работы? Или вы собираетесь писать книгу?
– Книгу я писать не собираюсь. А дело это заинтересовало меня тем, что в нем кое-чего недо-стает.
– Да ну? – Лапников стряхнул с сигареты пепел в белое блюдце с синей надписью «Ленинград». – И чего же именно?
– Вы ссылаетесь на протокол-объяснение одной из свидетельниц. Номер протокола – четыре дробь два. Но самого протокола в деле нет. Как вы можете это объяснить?
Следователь недобро прищурился.
– А я должен это объяснять? – спросил он сухим, неприветливым голосом.
– Думаю, да, – сказала Маша.
Он сунул окурок в блюдце, почти вдавил его, затем посмотрел на Машу, резко подался вперед и хрипло проговорил:
– Послушайте, дамочка…
– Мария Александровна, – поправила Маша. – Если вам не нравится мое имя, можете обращаться ко мне по званию – товарищ майор.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза – крепкий, кряжистый, недружелюбно настроенный мужчина с повадками обозленного медведя и хрупкая молодая женщина, на узком, чуть удлиненном лице которой не читалось даже намека на испуг или смущение. Взгляд ее был твердым и холодным, и, поняв, должно быть, с кем имеет дело, следователь вдруг оттаял, откинулся на спинку стула и ухмыльнулся.
– Пардон, – сказал он примирительно. – Извиняюсь. Я уже не помню всех подробностей этого дела. Как-никак прошел целый год. Да там, собственно, и помнить-то нечего. Послушайте, Мария, сейчас почти конец рабочего дня. Почему бы нам не плюнуть на все эти дурацкие дела и не закатить в какой-нибудь бар? Вы когда-нибудь были в «Гнезде глухаря»?
Оперативник развязно улыбнулся. Мария улыбнулась в ответ, но улыбка ее была холодной, как кусок замороженного стекла, и такой же острой.
– Послушайте меня, капитан Лапников, – спокойно и отчетливо произнесла она. – Вы можете навести обо мне справки, и вам скажут, что более въедливого сотрудника, чем я, на Петровке не найти. Поэтому кончайте валять дурака и отвечайте на мои вопросы.
Оперативник, почуяв в ее словах угрозу, прищурился.
– И что это значит?
– Я намерена выяснить, куда девался протокол-объяснение. Чего бы мне это ни стоило. И не важно, сколько времени и сил у меня на это уйдет. – Мария пристально посмотрела в лицо капитану Лапникову. – Вы понимаете, о чем я говорю?
– Понимаю, – отозвался тот. – А теперь послушайте вы меня, дамочка. «Объяснялка», в отличие от протокола допроса, не имеет процессуальной силы и является формальным первоначальным документом. Даже если вы до чего-то там докопаетесь, мне нечего бояться. А если будете вставлять мне палки в колеса… – Оперативник сделал паузу, сверля Машу таким же холодным взглядом, как у нее самой, после чего договорил: – Я вас с говном смешаю.
– Что ж… – Любимова улыбнулась. – Полагаю, это объявление войны. А воевать я умею и люблю. До встречи у прокурора, капитан. Если раньше вас не вызовут на допрос в отдел внутренних расследований.
Маша встала со стула.
– Постойте, – пробасил Лапников. – Не торопитесь.
– Ну?
Капитан улыбнулся, и на этот раз в улыбке его не было ничего развязного.
– Мария Александровна, мне кажется, мы не с того начали разговор.
– Правда? Тогда начните его, как нужно.
– Присаживайтесь. Не могу говорить, когда собеседник стоит, а я сижу. Тем более когда собеседник – женщина.
– Дамочка, вы хотели сказать?
– Не придирайтесь к словам, Мария Александровна.
Мария снова села на стул и выжидательно посмотрела на Лапникова.
Капитан помолчал немного, не то набираясь решимости, не то подбирая нужные слова, а затем спросил – осторожно и негромко:
– Зачем вам все это нужно, майор?
– Я расследую дело об убийстве двух девушек, – сказала Маша. – И я не хочу, чтобы убили кого-то еще.