Мне с моего места коридор был виден почти весь. Бойцы замерли по бокам от двери. Все ждали.
По кухне распространялся божественный аромат свежезаваренного кофе. Мне мучительно хотелось плюнуть на все и налить себе чашку, но, увидев лицо Димирчана, я понял, что ему хочется кофе еще сильнее, чем мне, – и от этой мысли я сразу же повеселел.
Прошло несколько минут. Я ждал звука подъехавшего лифта, но на лестнице было тихо. Вдруг среди этой тишины совершенно неожиданно раздался дверной звонок.
Видимо, сценарий был обговорен заранее. Один из бойцов махнул рукой, Елена Сергеевна подошла к двери и спросила:
– Арсений, это ты?
Тут в ответ на ее слова трижды громыхнули выстрелы.
От двери полетели щепки, Елену Сергеевну отбросило к противоположной стене коридора. Арик побежал вперед, бойцы возились с запорами, а с лестницы прогремело еще несколько выстрелов – правда, звук был совсем другой.
Я выглянул в коридор. Елена Сергеевна лежала на полу, вся ее грудь и живот превратились в темно-багровое месиво. Но она еще была жива: рот приоткрывался, как у выброшенной на берег рыбы, глаза еще сохранили осмысленное выражение и, казалось, что-то искали.
Димирчановские бандиты наконец справились с замками и распахнули дверь – впрочем, наверное, они сделали это быстро, просто время так уплотнилось, что секунды ползли, как пьяные улитки, – и, как только дверь открылась, в коридор буквально ввалился Колыванов. То есть он сделал один шаг в дверь и тут же рухнул ничком на пол, причем по его позе я понял, что он-то уже точно мертв.
Глаза Елены Сергеевны наконец нашли то, что искали – труп Арсения Колыванова. Взгляд ее остановился на мертвеце, и – честное слово – на губах этой буквально разорванной на куски женщины появилась улыбка удовлетворения. Правда, эта улыбка просуществовала буквально долю секунды – глаза ее тут же подернулись мутной белесой пленкой, и Елена Сергеевна умерла.
В дверях квартиры появился невысокий, но очень широкоплечий и коренастый парень с растерянной физиономией и пистолетом Макарова в руках. Арик наконец опомнился и набросился на этого бойца:
– Ты что, козел, с пальмы рухнул? Тебе велели страховать лестницу, чтобы этот кадр не ушел, а ты его замочил, сучье вымя! Я тебя сейчас самого пришью! Нам он живой нужен был!
– Ара Акопович, – извиняющимся тоном забубнил боец, – он же стрелять начал. Ну, я подбежал, а он на меня ствол развернул. Что же, я должен был ждать, пока он в меня всю обойму разрядит?
– А, иди ты! – махнул рукой Димирчан. – Ладно, потом поговорим, на «разборе полетов».
Он нагнулся к Колыванову, прикоснулся пальцами к шее и плюнул:
– Мертвее не бывает. Провалили дело.
Тут он увидел меня и еще больше разозлился.
– А ты что здесь торчишь? Жмуриками любуешься? У тебя что, своих неприятностей недостаточно, в чужие вляпаться хочешь? Вали отсюда, пока жив! И забудь все, что видел. Мы тут сейчас прибираться будем.
Мне два раза повторять не пришлось: неприятностей мне и без того хватало, здесь Димирчан был прав. А оказаться даже поблизости от двойного убийства мне совсем не улыбалось.
Я боком проскользнул мимо двух трупов и озабоченно склонившихся над ними орлов-пеликанов и дал деру, стараясь не бросаться в глаза случайным прохожим.
В кафе было тихо и малолюдно. Надежда выбрала самый дальний столик в углу. Рядом никого не было, только пушистый черный кот спал на батарее, свернувшись калачиком.
– Вам взять что-нибудь к кофе? – спросил я.
– Нет. – Надежда с ненавистью поглядела на витрину, где были выставлены многочисленные десерты, потом перевела взгляд на кота: – Ишь разъелся как, на сливках-то взбитых! – В голосе ее звучала тщательно скрываемая зависть.
– Ну и что мы имеем? – грустно спросила Надежда Николаевна, когда я принес две чашки кофе и уселся напротив нее за стол. – «Пеликаны» не внесли ясности в наше дело. То есть они открестились от убийства девушки. Тут я им верю: зачем ее было убивать?
– Но кто-то же ее убил, – возразил я, – надеюсь, вы не думаете, что это был я?
– Оставим такие глупости Громовой, – отмахнулась Надежда. – Но, знаешь, это вполне мог быть какой-то случайный псих, которого никто никогда не найдет. А возможно, дело в знакомствах девушки, в ее окружении.
– Вот как раз эту версию мы проверяли! – напомнил я.
– Да я не о том. Неужели полиция не интересовалась, где Марианна работает или учится, кто родители, друзья?
– Очевидно, там все в порядке, они не нашли никакой зацепки. Ой, Надежда Николаевна, я же вот что хотел вам показать!
Я выложил на стол фотографии, те, что стянул в квартире Елены Сергеевны.
– Понимаете, она следила за Колывановым и снимала его с разными людьми. Наша Марианна тут тоже есть, я поэтому и взял фотки.
Надежда задумчиво рассматривала фотографии.
– Да, здорово ее достал этот Колыванов, если человек не жалел времени на то, чтобы следить за этим подонком.
– Очевидно, она хотела найти на него такой же компромат, чтобы он отстал от нее.
– Умел этот мерзавец женщин использовать! – бормотала Надежда. – Не мытьем, так катаньем заставлял таскать каштаны из огня. Вон гляди, наша красотуля.
– Вы ее по шубке узнали?
– И по твоему описанию, – ответила Надежда как-то рассеянно.
На снимке девица со своим хахалем Колывановым выходила из подъезда незнакомого дома, вернее, не из подъезда, а из подворотни, хотя подворотней это место я не назвал бы. Собственно, ворот, как таковых, там не было. А был проход во двор, очень красивый проход, с витыми колоннами, и даже фонарь висел кованый.
– Что это за здание? – спросил я. – Старое? Что в нем находится?
– В нем находится жилой дом, – уверенно ответила Надежда. – Я хорошо помню этот проход и сам дом этот знаю, он на Выборгской стороне находится. Не очень старый, сталинского периода постройки, это стилизация под старину.
На девушке была все та же белая шубка, а Колыванов был одет попроще. В этот раз на нем не было черного кашемирового пальто – обычной униформы всех бизнесменов или тех, кто хочет выглядеть деловым человеком. На Колыванове была стеганая курточка.
– Интересно, зачем они туда ходили? Ни он, ни она там не живут, – протянул я, – то есть не жили. Девушка жила на улице Марата, там ее и убили, в собственном подъезде…
– А он вряд ли стал бы приводить ее к себе, – подхватила Надежда, – небось женатый был, семья, дети – все, как положено!
Она еще раз перебрала фотографии и отложила одну, на которой был изображен Колыванов в той же стеганой курточке. Он выходил из своей машины, стоящей напротив дома. Он задрал голову и смотрел на окна. На четвертом этаже форточка была открыта и высовывалась чья-то машущая рука.
– Эх, жалко, негативов у нас нет! – сокрушенно вздохнула Надежда. – Могли бы увеличить и узнать, кто там в окне. Хотя я думаю, что там наша красавица. Потому что снимок сделан в тот же день, судя по курточке Колыванова. И дом тот же самый. Только на той фотографии он с другого конца снят, где проход во двор, а здесь – вид с улицы.
– Откуда вы этот дом знаете? – заинтересовался я.
– Там моя знакомая живет, раньше жила, я ее года два уже не видела, – призналась Надежда. – Вот ее балкон, на фотографии тоже виден.
– Только не говорите, что из ее окна наша длинноножка выглядывает! – вскричал я. – Не может быть такого совпадения!
– Я и не говорю, – удивилась Надежда, – то окно как раз над квартирой моей знакомой находится.
– А для чего они туда ходили?
– Как это – для чего? Нужно им было место, где встречаться? Вот оно, это место и есть.
– Да ведь не пойдешь и не спросишь у незнакомого человека – ходили к вам такие-то или нет? Да и зачем? Ну, встречались там они, спали вместе в свое удовольствие, ох, простите, Надежда Николаевна, сорвалось, так что тут такого криминального?
– Так-то оно так, – согласилась Надежда, – но у тебя, Андриан, сейчас положение, прямо скажу, хуже губернаторского. Потому что Громова от тебя не отстанет, уж я-то ее знаю, а директора фирмы «Поллукс» Колыванова, на которого ты в крайнем случае мог сослаться, как на любовника девицы, мы никогда больше не увидим. Так что никто не подтвердит твои показания.
– Сам знаю, что положение фиговое, не напоминайте!
– Тогда не опускай руки, – начала Надежда воспитательную беседу, – любой вариант нужно отрабатывать. Значит, я звоню своей знакомой и постараюсь напроситься к ней в гости. И разузнать, кто же живет в квартире над нею.
Она снова начала рассеянно перебирать фотографии. На каждой был изображен Колыванов, один или с разными людьми.
– Гляди, вот снова наша девица! Да какая шикарная!
На снимке она выходила из машины Колыванова. Я уже повторял неоднократно, что девушка была очень красива. Но на этом снимке она была просто ослепительна. Шуба на сей раз была другая – длинная чернобурка. Волосы, которые Марианна носила распущенными, в этот раз были заколоты в высокую прическу. Напротив был освещенный подъезд, в этот раз я без труда определил, что здание старое и находится в центре.
– Что же у нее в руке? – Надежда поднесла фотографию к свету. – Сумка, что ли? Слушай, Андриан! – Она изумленно поглядела на меня. – Да ведь это скрипичный футляр. Наша девица – скрипачка!
– Вы уверены? Как-то не вяжется такая творческая профессия с бандитами и всяческим криминалом.
– Все сходится, потому что подъезд – это служебный вход в Большой зал филармонии. И вид у нее концертный – прическа, длинное платье.
– Платья не видно…
– Предположим! – не сдавалась Надежда.
– Чтобы такая девушка… с этим козлом… – вздохнул я. – И что только она в нем нашла?
– А ты, я надеюсь, заметил, как дорого она была одета? – вкрадчиво спросила Надежда.
– Ну разумеется, заметил!
– А знаешь ли ты, Андриан, сколько получает рядовой музыкант в филармонии?
– Понятия не имею! – рассердился я.
– Не больше пятисот-тысячи рублей за концерт! – авторитетно заявила Надежда. – А концерты-то не каждый день бывают. Ну, допустим, еще где-нибудь они подхалтурят, но, сам понимаешь, классическая музыка сейчас не в почете. Вот и соображай, что такая красотка нашла в богатом мужике?
– Противно как! – не сдержался я.
– Идеалист ты, бабушкой воспитанный, – грустно вздохнула Надежда. – Ну да ладно, жизнь тебя обкатает. Значит, так. Мои правила такие: никогда не опускать руки. То есть идти до конца. Разработаем план действий.
– Валяйте! – согласился я. – Все равно выбора нет.
– Отбросим пока в сторону предположение, что девушку убил какой-то неизвестный маньяк. Это для нас хуже всего, потому что Громова на маньяка дело не спишет – ей раскрытое преступление нужно. «Пеликаны» к убийству непричастны, и осталась у нас единственная ниточка или ниточки – вот эти несколько снимков.
– Что – снимки? – вздохнул я. – Пустые картинки…
– Э нет! Фотографии – это нечто конкретное, – уверенно возразила Надежда Николаевна. – Это – документы. И говорят они, что девушка бывала в известном мне доме. Номер квартиры выяснить труда не составит, а дальше – как повезет. Что мы еще имеем? Фотографию, где девушка снята у служебного входа в филармонию со скрипкой в руке.
– Понимаю, к чему вы клоните, – обреченно сказал я. – Раз вы идете в тот дом, где живет ваша знакомая, то мне, стало быть, нужно тащиться в филармонию. И что я там буду делать? Концерты слушать?
– По обстоятельствам! – непреклонно заявила Надежда. – Определишься на месте.
– Ох, не будет в этом проку! – сдаваясь, пробормотал я.
– Если у тебя ничего не выйдет, я сама пойду! – ехидно добавила вредная тетка, и я тут же поклялся себе перешерстить всю эту чертову филармонию, но найти там кого-то, кто знал Марианну Ковалеву. Хотя для какого беса, как выражается бабуля, мне это нужно, я и сам не знал.
Надежда долго раздумывала, как бы половчее напроситься в гости к своей бывшей сотруднице Зинаиде Павловне Кудряшовой. Зинаида проработала в институте больше тридцати лет и ушла на пенсию в прошлом году. За эти тридцать лет ни с кем особенно она по-дружески не сошлась, потому что, во-первых, была женщиной одинокой, то есть всякие бабские разговоры о мужьях, детях и тряпках ее совершенно не интересовали, а во-вторых, Зинаида Павловна была полностью поглощена работой и мало обращала внимания на свой внешний вид и одежду. Сотрудницы Зинаиду сторонились, потому что при всей несуразности своего облика была она далеко не глупа и остра на язык, на ехидное замечание могла ответить так, что особа, попытавшаяся над Зинаидой посмеяться, еще долго потом оторопело хлопала глазами.
После смерти родителей Зинаида Павловна жила одна, не было у нее ни братьев, ни сестер. В институте ходили слухи о какой-то необычайной Зинаидиной квартире, говорили, что не квартира даже, а хоромы. Действительно, в то далекое советское время, когда множество народа обреталось еще в коммуналках, а трехкомнатная «распашонка» на четверых считалась вполне приемлемым вариантом, институтские дамы, захлебываясь, рассказывали о двух огромных комнатах с паркетом чуть ли не из карельской березы, о чудной круглой прихожей, о балконе с резными каменными перилами…
Слухи множились оттого, что никто, в сущности, Зинаидину квартиру не видел, она никогда никого не приглашала в гости. Ссылались на какую-то Марью Ивановну, которая когда-то давно работала в институте, она якобы видела все собственными глазами.
Марью Ивановну Надежда помнила, но убей бог, не могла вспомнить, рассказывала ли та что-нибудь о сказочной квартире. Но однажды Надежде посчастливилось все увидеть собственными глазами. Зинаида Павловна вдруг взяла отпуск за свой счет и попросила Надежду привезти ей домой квартальную премию. Надежда удивилась, но поехала.
Оказалось, Зинаида сидит дома, потому что ей делают зубы, а без зубов никакая женщина на людях не появится, это всем понятно. А Надежду Зинаида выбрала за сдержанный неболтливый характер, у них вообще были неплохие отношения.
Разумеется, слухи были сильно преувеличены, но квартира все же впечатляла. Особенно Надежде понравились простор, чистота и порядок. Все: и мебель, и ковры, и занавески – было подобрано с большим вкусом. Трудно было не удивиться, зная, что сама Зинаида Павловна ходила на работу кое в чем, совершенно не беспокоясь о своем внешнем виде.
Зинаида встретила Надежду как близкую подругу, усадила за стол. Выглядела она неплохо, если не считать временно провалившегося рта и шамканья при разговоре. Они славно тогда пообщались. Зинаида выпила рюмочку и даже поиграла Надежде на рояле – довольно-таки мастерски. Гостиная была такой огромной, что рояль не сразу бросался в глаза. На прощание Зинаида просила никому не рассказывать про ее житье-бытье. Потому что, призналась она, люди сразу же начинают завидовать и предлагать поменяться на меньшее. В соседнем отделе одна начальница узнала, так пристала с ножом к горлу – меняемся, и все тут! И до того довела Зинаиду Павловну, что пришлось резко ответить, подальше послать, в общем. В результате – скандал, и отношения испортились.
Надежда тут же поклялась, что никому ничего рассказывать не будет, и слово свое сдержала.
А теперь, порывшись в записной книжке, она нашла Зинаидин телефон, надеясь, что Зинаида жива-здорова и никуда из своей квартиры не делась. Так и оказалось.
Зинаида Павловна страшно обрадовалась Надеждиному звонку – видно, скучала по работе. Сетовала, что они редко видятся, приглашала заходить.
– А я вообще-то тут в вашем районе нахожусь, потому и позвонила. – Надежда перла напролом. – Дом ваш увидела, думаю, как раз сейчас случай зайти, а то потом еще сто лет не соберусь.
Зинаида на том конце замолчала недоуменно, но все же они с Надеждой проработали бок о бок много лет, и Зинаида Павловна смягчилась.
– Заходи, Надя, я, правда, сегодня не в лучшей форме.
– Да что вы, мы же свои люди! – радостно завопила Надежда и поскорее бросила трубку, пока Зинаида не передумала.
Зинаида Павловна, и правда, была не в лучшей форме. Внешне она мало изменилась, но вот именно сегодня чувствовала себя плохо, Надежда даже слегка усовестилась, что надоедает больному человеку. На Зинаиде был малиновый бархатный халат, судя по фасону, явно пошитый годах в пятидесятых, но вполне прилично выглядевший.
– Ты извини, Надежда, я сегодня с утра все лежу, такая слабость.
– Грипп у вас? – участливо спросила Надежда.
– Да нет, тут другое… – вздохнула Зинаида. – Долго рассказывать, надо бы посидеть, чайку выпить, да вот даже в магазин сходить не могу, так плохо себя чувствую.
– К чаю-то я торт принесла, – обрадовалась Надежда, – а вам, верно, нужно еще продуктов купить!
– И в аптеку… – Зинаида смущенно отвернулась.
– Так давайте я сбегаю! – обрадовалась Надежда.
Ей было страшно неудобно, что приперлась к больной Зинаиде, и теперь она была рада, что ее присутствие обрело хоть какой-то смысл.
– Ох, Надя, тебя мне бог послал! – Зинаида даже прослезилась. – А то сидишь тут, в четырех стенах… Так помрешь, никто и не хватится.
Надежда внимательно на нее посмотрела и очень удивилась. Неужели пенсия так влияет на человека? Никогда раньше не замечала она у Зинаиды Павловны такого упаднического настроения. Напротив, Зинаида всегда было независима, уверена в себе и никогда не жаловалась на одиночество и жизненные невзгоды.
«Так ли уж хороша пенсия? – размышляла Надежда, шагая в аптеку. – На работе Зинаиду хоть люди окружали. Все же одиночество в старости – неприятная вещь…»
Она поежилась, но тут же одернула себя, подумав, что, хоть до пенсии ей еще больше пяти лет, от старости, конечно, не убежишь. Но одиночество ей, Надежде, пожалуй, не грозит – ведь у нее есть муж, и еще дочка, и внучка, и зять… Правда, живет дочка с семьей далеко, но есть надежда, что рано или поздно приедут они в Петербург. Кроме того, у нее перед глазами пример собственной матери: вот уж кто в семьдесят два года живет полной жизнью и не страдает от одиночества!