Или он и впрямь столь силён, как утверждала Иссор, или совершенно бесстрашен и бесшабашен. Последнее никак не радовало. Все вампиры, с которыми Кларе довелось переведаться за долгую карьеру Боевого Мага Долины, отличались «разумной трусостью». Иными словами — не лезли на рожон без крайней к тому необходимости. А этот…
Она уже пожалела, что взяла Чаргоса. Мальчишка ж ещё совсем. А против них…
Юный дракон, похоже, тотчас угадал её мысли.
— Я буду очень осторожен, мама.
— Как же, от вас, драконов, разве дождёшься… — проворчала она, но было приятно. Понимает. Беспокоится. Не хочет зря тревожить.
С напуганным патером они потеряли почти всё утро. Приходилось нагонять. Шли пешком — в заречных чащобах кони всё равно завязнут. Да и вообще — главное убраться подальше с глаз любопытных поселян, а там Чаргос и впрямь донесёт.
Вампир не оказал им любезности и следов на самом деле не оставил. Клара шагала наугад — прямо от селения, на юг за реку, лицом к лицу со вздымающейся всё выше и выше стеной леса.
* * *Ирма прижимала Серого к груди, до сих пор боясь потерять оживлённую волшебством госпожи Клары игрушку. Нет, уже не игрушку, а лучшего друга, никак не меньше.
Серый, как оказалось, умел не только произносить какие-то слова или бегать, забавляя хозяйку. Он разговаривал, по-настоящему, по-взаправдашнему! Если надо, волчок умел кусаться не хуже настоящей собаки, а в мягкой пастишке вдруг как по волшебству появлялись острые и крепкие зубки. Впрочем, почему «как»? Именно «по волшебству» они там и появлялись.
Девочка не расставалась с Серым, или Серко, ни днём, ни ночью. Ночью он сидел подле неё на тощей подушке, днём — или застывал неподвижно на стойке трактира Свамме-гнома, или сидел тихонечко в просторном кармане Ирминого передника.
Иногда он предупреждал — «большая крыса в подполе!», иногда подсказывал — «молоко скисает». Какие-то мелочи, но управляться с работой Ирме стало ощутимо легче. Гном Свамме её хвалил и чаще в конце дня с добродушным ворчанием в бороду совал ей в ладошку медные монетки сверх обычного заработка, мол, заслужила.
…Утром того дня Ирма, сбросив тяжёлые сабо, весело шлёпала босиком по обочине лесной дороги. Свамме, обожавший поспать, послал девочку в соседнее село, откуда скуповатый гном обычно получал хмельное. Дело обычное, дело привычное, от Поколя до Синехатовки не так далеко, дорога широкая, наезженная, считай — безопасная.
Серко сидел за пазухой, высунув чёрный нос наружу. Волчок беспокоился с самого момента, как они вышли в путь. Ирма сперва встревожилась — но утро выдалось поистине волшебным, мягким, чистым, светлым и свежим, напоённым цветочными ароматами и птичьим пением, так что девочка забыла обо всех тревогах. В последнее время она неплохо заработала — как ей казалось, неплохо. Патер Фруммино очень по-доброму с ней поговорил на последней службе, похвалил, что грамотная, сказал, что ему давно нужен кто-то посмышлёнее, помогать вести церковные книги — Поколь велик, люди женятся и помирают, рождаются дети, что-то покупается и продаётся, а кто всему запись должен вести? Правильно, он, патер. А всё оттого, что староста Поколя только и может, что до десяти считать, а уж чтобы читать или, пуще того, писать — и не мечтайте. А с кого король, светлое величество, спросит, коли записи не в порядке окажутся? Правильно, с него, с бедного патера…
Эх, эх, мама бы порадовалась, наверное… Ирма хлюпнула носом.
Но мама пропала без вести — уже давным-давно. Ирма её почти не помнила, жила с бабушкой, маминой мамой, а про папу ей вообще никогда не рассказывали и на вопросы не отвечали.
Бабушка была строгой, могла и хворостиной отходить за малейшую шалость. Её Ирма боялась и не любила, однако бабушкина избушка на краю Поколя была для неё единственным домом.
А потом бабушка вдруг умерла. Внезапно, в один день. Утром была, как всегда, строгая, с недовольно поджатыми губами, гоняла Ирму почём зря; а к вечеру вдруг как-то притихла, ходила бледная и скособоченная, потом прилегла на кровать, закрыла глаза — да так их и не открыла.
…Бабушку схоронили, но домик Ирме не достался: явились какие-то бородатые купцы, потрясая непонятными свитками — якобы открылись какие-то долги. Это теперь она, Ирма, знает, что это такое, а тогда понятия не имела. Так она и оказалась в услужении у Свамме-гнома.
И от мамы — ни слуху ни духу…
Путь до Синехатовки всегда считался безопасным даже для детей. Разбойники никогда тут не появлялись, «озоровали», как говорил Свамме-гном, сильно южнее, на большой дороге, где проходили богатые купеческие караваны из дальних стран. Пока шагала, Ирма встретила пяток таких же пешеходов, как и сама, проехали трое всадников, прогрохотала пара телег. Нечего бояться.
…Человек в тёмном плаще возник у поворота, соткался словно из ничего. Только что под старой сосной ничего не было — а вот, глянь, он уже и стоит. Серко замер, не шевелясь, только задние лапки чуть подрагивали; а Ирма вдруг отчётливо до ужаса осознала отданный ей беззвучный приказ: «Иди сюда».
Повернуться и бежать! — но нет, ноги не идут, подкашиваются, и Ирма неловко плюхается прямо на пятую точку.
«Иди сюда», — без слов повторил незнакомец.
Ноги у Ирмы задёргались сами собой, они пытались исполнить чужой приказ, однако девочка, отталкиваясь руками, попыталась отползти.
«Упорствуешь», — сказал незнакомец. Ирма увидела его лицо — красивое и бледное, обрамлённое бело-льдистыми волосами, льющимися на плечи, словно вода. Большие миндалевидные глаза смотрели твёрдо и презрительно; глубокие и тёмные, они разом притягивали и приказывали. Тонкие губы шевельнулись, обнажая идеальные мелкие зубы.
«Иди сюда, поганка!»
— Не пойду! — завизжала Ирма в голос. — Спасите-помогите!
Вязкая и плотная тишина поглотила её крик. Воздух словно сгустился вокруг, не пропуская слова.
Человек с белыми волосами досадливо дёрнул головой, шагнул к ней, протягивая тонкую руку, обтянутую чёрной перчаткой.
Серко сейчас казался самой обычной игрушкой.
До незнакомца оставалось не более двух шагов, когда рот его некрасиво искривился, верхняя губа поползла вверх, обнажая снежно-белые клыки, каких никогда не бывает у человека.
Сказки Свамме-гнома и патера Франкля разом словно ожили в памяти Ирмы.
Охотящийся в ночи. Только… сейчас же яркий день!
— Я выше их всех. Я охочусь, когда пожелаю, — сказал вампир красивым, музыкальным голосом. На сей раз он не пренебрёг обычными словами. — Иди сюда, девочка, тебе будет хорошо. Я обещаю.
Ирма не зря служила в трактире. Что такое имеют в виду мужчины, когда обещают, что «ей будет хорошо», она знала, и притом очень неплохо.
Клыки блестели на солнце, а по вискам и лбу девочки тёк обильный ледяной пот. От охотящихся в ночи нет спасения, говорили сказки. Особенно от тех, кто способен выйти под яркий дневной свет.
— Вот именно, — кивнул вампир. — Не упрямься, и больно не будет.
Он врал. Будет именно что больно, и притом очень.
— Иди сю…
Вампир протянул руку, и в этот миг Серко прыгнул, извернувшись в воздухе, словно заправский живой волк. У милой и симпатичной игрушки вдруг обнаружились внушительные челюсти и клыки, ничуть не уступавшие вампирским. Зубы волчка клацнули, сомкнувшись на запястье нападавшего, и лесную тишину огласил истошный вой.
Охотящийся в ночи отпрыгнул, затряс прокушенной рукой — в дорожную пыль падали тяжёлые капли тёмной крови.
Серко, оскалившись, стоял, упёршись лапами в землю, и глухо рычал, показывая зубы.
— Хороший… у тебя… страж, девочка, — со странным певучим акцентом сказал вампир. Он по-прежнему держался за окровавленное запястье.
«А теперь убери его и иди ко мне», — добавил он уже без слов, присовокупляя к зову что-то ещё, от чего тело Ирмы судорожно дёрнулось, явно собираясь ползти прямиком к Охотящемуся против Ирминой собственной воли.
Волчок молча бросился на вампира — Ирма не смогла даже разглядеть стремительного, почти не заметного глазом движения. Зубы щёлкнули, но на сей раз вампир отделался лишь разорванным рукавом. Охотящийся увернулся не менее стремительно и неразличимо. Теперь он почти не смотрел на девочку — только на Серко.
— Кто ж тебя такого сделал, приятель? — почти пропел вампир.
Волчок не ответил. Он вновь закрывал собой Ирму и сходить с места не собирался.
Дивные глаза Охотящегося сузились. Губы его вдруг растянулись в нехорошую ухмылку, и он помахал остолбеневшей Ирме рукой:
— Мы ещё встретимся, малышка…
Сказал — и исчез.
Хлопая глазами, Ирма только и могла, что пялиться прямо перед собой — тень в чёрном и серебряном скрылась.
Серко подскочил к хозяйке, слегка потянул за рукав платья:
«Бежим. Скорее-скорее. Госпожа Клара».
Серко подскочил к хозяйке, слегка потянул за рукав платья:
«Бежим. Скорее-скорее. Госпожа Клара».
И они побежали — так, что только пятки засверкали.
* * *Чащи риэнского заречья пользовались дурной славой. Когда-то давно, когда Клара со Сфайратом едва появились здесь, в здешних лесах нет-нет да и пропадали дети, случалось, что исчезали и взрослые. Волшебницу, успевшую понять к тому моменту, чего именно она хочет от жизни в ближайшие лет двадцать, это никак не устраивало, однако подобных «дурных мест» хватало по округе — магический мир, ничего удивительного. В глухих чащобах таилось немало страховидл, обожавших лакомиться человечиной.
Местные маги, конечно, старались, однако на все селения их не хватало.
…Тогда она была ещё «горяча». Ещё не остыла, не уложила в кладовые памяти тот безумный день на Утонувшем Крабе, то поистине невообразимое сражение, когда в её руках дрожали, просясь в дело, сразу и Алмазный, и Деревянный Мечи, подъятые не против кого-либо, а против самого Спасителя.
Но об этом, конечно, патеру Фруммино знать необязательно.
…Сфайрат поправлялся, ходил сам по горенке нанятого ими домишки. А Клара уже знала, что никуда не уйдёт из этих мест, что берега Риэны станут её берегами, Поколь — её селением; а потому следовало навести хоть какой, а порядок в окрестностях.
…Боевому Магу Долины, усмирявшей Восстание Безумных Богов, этот поход — последний, как тогда казалось Кларе, — показался лёгкой прогулкой. Несколько вконец одичавших оборотней, три бескрылых недодракона, судя по всему, вышвырнутые родителями из гнёзд, две разрастающиеся колонии ловчих росянок, способных спеленать и сожрать ребёнка, вараг-шатун, невесть как оказавшийся здесь хищник из Межреальности — и исчезновения прекратились. На добрые пять дней пути леса были очищены от людоедской мерзости, в этом Клара не сомневалась. Конечно, оставались просто дикие звери, но это уже не её забота.
С тех пор прошло уже больше полутора десятков лет по местному счёту, а народ по старой памяти по-прежнему избегал здешних мест, помня их былую — и дурную — славу. Тропы кончились почти сразу — люди всё ещё не рисковали уходить далеко от круга полей. В этих лесах не рубили дрова, не прокладывали просек, а всего в полусотне шагов от края пущи прямо в лицо Кларе и Чаргосу уставились пустые глазницы выбеленного временем и дождями человеческого черепа.
Предупреждение.
Надо же. Прошлый раз он Кларе вроде б не попадался.
— Яснее не скажешь, — сощурившись, чародейка озиралась, стараясь отыскать памятные приметы. Старший сын замер в полушаге за нею и — она чувствовала — был в любой миг готов перекинуться.
— Ничего страшного, Чари. Я… здесь бывала. Всё в порядке.
— Вот ещё, черепов нам бояться, что ли? — сын подал голос в ответ. — Лежит себе — и пусть лежит.
— Вот именно, — кивнула чародейка.
После её похода в эти края нечисть с чудовищами «озоровать», как стоически называли это местные, перестала. У Клары никогда не появлялось нужды забираться глубоко в эти пущи, а для всяких неожиданностей имелся Шоня, страж-кот, и своё молоко он лакал не зря. Жители Поколя тоже не совали туда нос — по старой памяти.
Конечно, Клара не поколебалась бы уничтожить вдвоём со Сфайратом любых тварей, появись они вблизи села или всерьёз угрожай ему. Однако те, наученные горьким опытом, если кто из них и уцелел, ни разу за прошедшие годы не дали о себе знать. Даже безмозглая росянка, хотя уж она, казалось бы, всегда растёт неудержимо — сыскалась бы добыча.
— Я про череп этот не знала, — призналась волшебница.
— Мы тебя просто пугать не хотели, мама, — потупился Чаргос, и Клара невольно усмехнулась.
Драконы, они все такие. «Не хотели пугать».
— Зоську только сюда не таскайте, — предупредила она.
— Да она вовсе и не испугалась, — выпалил Чаргос.
— Так, значит, уже успели.
— Успели, мам. Только она нисколечко не боялась, мама! Сама просилась…
— А если она попросит тебя ещё куда отвести, ну хоть в гости к дознавателям из Святого Дела, тоже пойдёте?!
— Ну, ма-ам, ну, может, до дома подождём?
Клара перевела дух. Ох уж это драконье бесстрашие.
— Идём.
— А когда лететь можно будет, мам?
— Когда из Поколя нас не видно будет, вот когда.
— Так ведь если над лесом кружить, всё равно увидят…
— Увидят. Но не сразу. Идём.
Белый череп остался позади. Чаргос прошёл мимо, даже не взглянув на жуткую реликвию, — небось с дружками сюда таскались, подумала Клара, «на слабо» друг друга брали. А она-то верила — никто не ходит…
— Мам, здесь только мы и бывали. Другие боялись.
— И на том спасибо, — проворчала Клара.
Дальше шли молча, потому что лес как-то сразу, резко изменился. Белое пятно черепа — предупреждение глупым людям — мгновенно исчезло, едва оказавшись за спиной. Деревья вокруг остались прежними, подобных мрачноватых боров хватает в любом краю. Не тянулись «крючковатые ветки, точно руки ведьм», корни мирно лежали себе, не стараясь «оплести ноги и уронить путников», не смолкли птичьи трели, солнце не скрылось за густой листвой; словом, никаких атрибутов какой-нибудь «чащи ужаса». Однако неистребимый запах мук, крови и смерти чародейка ощутила мигом.
В прошлый раз его не было. Вернее, был, но обычный, всегда остающийся там, где жертва рассталась с жизнью, оказавшись в зубах хищника; сейчас же…
Тот самый запах, навсегда, казалось, въевшийся в кожу, когда она вместе с друзьями по Гильдии крушила и топила в крови Восстание Безумных Богов. Много было походов и кроме него, но этот запомнился крепче всех — нигде не пришлось солонее.
Неужто, если копнуть податливую лесную землю, окажется, что мы идём по сплошному ковру из костяков, человеческих и не только?
Пятнадцать лет…
— Что здесь было, мам?
Настоящий дракон. Тоже чувствует…
— Не знаю, Чаргос. Когда мы с папой тут осели, все просто знали, что «в лес заречный не ходят». И ничего больше. Я сюда… наведалась, скажем так. Кое-чьи шкуры, сняв, к деревьям прибила для вразумления прочих.
— Шкуры сняла? И к деревьям приколотила? Мам, вот это да! — восхитился Чаргос, с восторгом глядя на мать. — Кого, мам? Ну, скажи, ну пожалуйста!
Клара усмехнулась.
— Мелочь, Чари. Волки-оборотни, недодраконы-выползки, росянка… Не стоит внимания, право же.
— Ну как это «не стоит»?!
— Да вот так. Ничего особенного. Здесь и Зося бы справилась. А с тех пор отсюда никто и не вылезал. Некого кончать было и в драконьем огне сжигать.
Она говорила успокоительные слова и в то же время ломала себе голову — почему я не почувствовала этого жуткого запаха смерти раньше? Запаха смерти и мук, долгих, исполненных агонии и жутких мучений?
Это всё совершалось тут в последние годы? Но почему тогда в Поколе за все полтора десятилетия не пропал ни один ребёнок, не говоря уж о взрослом?
Клара с Чаргосом оказались на берегу узкого ручейка, и чародейка сперва решила, что перед ними один из бесчисленных притоков быстрой Риэны; но нет, бурлящий поток бежал совсем в иную сторону.
«Перешли водораздел, а я и не заметила», — укорила себя Клара. Пустяк вроде, но в деле Боевого Мага никогда не знаешь, когда и что сможет понадобиться…
Двинулись вверх по течению, почти наугад.
— Что мы ищем, мама?
— Мы не «ищем». Искать одного-единственного вампира в этих лесах куда труднее, чем пресловутую иголку в стоге сена.
— А! — обрадовался Чаргос. — Он сам нас найдёт, да?
— Нет. Никогда не позволяй вампиру подобраться к тебе первым. С этим племенем — бей сам, бей сразу. Всегда и везде, — Клара чеканила слова словно в давно минувшие времена её родной Гильдии.
— Как же тогда, мам? — сын недоумённо смотрел на чародейку.
Волшебница помолчала. И в самом деле как?
— У нас нет следа. Мы его не «ищем» и не дадим ему «найти» нас.
— Как же так, мам? Я никак в толк не возьму…
— Он почует охоту за собой, — сказала Клара. — Была я как-то в одном мире… давно, совсем ещё молодой. Жили там пещерные люди, ходили в звериных шкурах, дубинами дрались… Так вот они, за зверем выходя, никогда его даже не называли — мол, духи леса услышат, передадут, добыча и уйдёт, племя останется голодным.
У вампиров, я читала, тоже так. Погоню и преследование они чуют очень остро — иначе бы их везде и повсюду давно уже уничтожили, во всех мирах. Он, скажем так, не останется безучастным. А мы посмотрим, что ему удастся на нас наслать. Потому что сам он решится на открытый бой, только если мы окончательно припрём его к стенке. Поэтому мы с тобой просто будем идти сквозь эти леса… пока этот кровосос себя не обнаружит.
— Обнаружит? Но как? — поразился Чаргос. — Мам, что-то ты такое говоришь… странное? Сама ж сказала — нельзя давать вампиру подобраться к тебе первым?