— О чем это он? — спрашивает Финник.
— О птице, которую мы спускаем в шахты, чтобы она предупредила нас, если воздух загрязнен, — объясняю я.
— И что она делает, умирает? — спрашивает Джоанна.
— Сначала она прекращает петь. И вам сразу же следует уйти. Но если воздух слишком загрязнен, да, она умирает. И вы тоже. — Я не хочу говорить об умирающих певчих птицах. Они напоминают мне о смерти отца и Руты, и смерти Мейсли Доннер, и ее птички, которую унаследовала моя мама. О, отлично, а теперь я вообще думаю о Гейле, находящемся глубоко под землей в тех ужасных шахтах, с угрозой президента Сноу, нависшей над его головой. Как легко там это все обставить несчастным случаем. Замолкающая канарейка, искра и больше ничего.
Я возвращаюсь к представлению убийства президента.
Несмотря на то, что она раздражена из-за Вайрис, Джоанна такая же довольная, как я видела ее когда-то на арене. В то время, как я добавляю к своему запасу стрелок, она ходит вокруг, пока не находит два смертельно выглядящих топора. Это кажется мне странным выбором, пока я не вижу, как она бросает один с такой силой, что он врезается в немного размягченное солнцем золото Рога изобилия. Ну, конечно. Джоанна Мейсон. Дистрикт-7. Древесина. Держу пари, она начала кидать топор раньше, чем ходить. Это смахивает на Финника с его трезубцем. Или Бити с его проводом. Руту со знанием растений. Я осознаю, что это еще одно неудобство, с которым приходилось сталкиваться трибутам из Дистрикта-12 все эти годы. Мы не спускаемся в шахты до восемнадцати лет. А большинство других трибутов изучают промышленность своего дистрикта с детства. В шахтах ты делаешь вещи, которые могли бы пригодиться на Играх. Владение киркой. Умение взрывать вещи. Это дает преимущество. Так, как дала его мне охота. Но мы начинаем учиться всему слишком поздно.
Пока я разбираюсь с оружием, Пит садится на корточки, рисуя что-то своим ножом на большом гладком листе, который он принес из джунглей.
Я смотрю ему через плечо и вижу, что он создает карту арены. В центре Рог изобилия на круге с двенадцатью полосами песка, отходящими от него. Это походит на пирог, нарезанный на двенадцать равных кусков. Следующий круг изображает воду, а за ним немного больший по размеру — джунгли.
— Смотри, как размещен Рог изобилия, — говорит он мне.
Я рассматриваю Рог и понимаю, что он имеет в виду.
— Его хвост указывает на двенадцать часов, — произношу я.
— Именно. Значит, это вершина наших часов, — отвечает он и быстро нацарапывает циферблат с числами от одного до двенадцати. — С двенадцати до часу — зона молний. — Он рисует крошечный знак молнии в соответствующей части, затем идет по часовой стрелке, добавляя кровавый дождь, туман и обезьян в последующих секциях.
— И с десяти до одиннадцати — волна, — говорю я. Он добавляет и ее. В этот момент к нам присоединяются Финник и Джоанна, вооруженные до зубов трезубцами, топорами и ножами. — Вы замечали что-нибудь странное в других местах? — спрашиваю я Джоанну и Бити, потому что они, возможно, могли видеть то, что нам не удалось. Но все, что они видели, — это ливни крови. — Полагаю, там может быть все, что угодно.
— Я собираюсь отметить те зоны, где, как мы знаем, проходит оружие распорядителей Игр, так что, мы просто можем избегать этих мест, — говорит Пит, проводя диагональные линии тумана и волны. Потом он отстраняется. — Ну, это в любом случае намного больше, чем мы знали сегодня утром.
Мы все киваем, соглашаясь, и в этот момент я кое-что замечаю. Тишину. Наша канарейка прекратила петь.
Я не жду. Я достаю стрелу, пока поворачиваюсь, чтобы увидеть, как Глосс, с которого стекает вода, бросает Вайрис на землю, на ее горле порез, дарящий нам ярко-красную улыбку. Моя стрела попадает в его правый висок, и в тот момент, когда я тянусь, за новой, Джоанна хоронит лезвие своего топора в груди Кашмир. Финник сбивает трезубцем копье Брута, которое тот запускает в Пита, и получает нож Энобарии в бедро. Если бы тут не было Рога изобилия, за который они могли нырнуть, они были бы мертвы, оба трибута из Дистрикта-2. Я выступаю вперед, собираясь преследовать их. Бум. Бум. Бум. Пушки извещают нас о том, что нет никакого способа помочь Вайрис, никакой потребности заканчивать с Глоссом и Кашмир. Мои союзники и я оббегаем горн, собираясь преследовать Брута и Энобарию, несущихся по полоске песка в сторону джунглей.
Внезапно под моими ногами начинает дрожать земля, и я падаю на песок. Круг земли, на котором находится Рог изобилия, быстро вращается, по-настоящему быстро, и я могу видеть, как джунгли превращаются в одно сплошное пятно. Я чувствую, что центробежная сила тянет меня к воде, и зарываю свои руки и ноги в песок, пытаясь каким-то образом остаться на движущейся земле. Из-за летящего песка и головокружения, мне приходится зажмуриться. На самом деле нет ничего, чтобы я могла сделать, кроме как держаться. Без замедления мы останавливаемся.
Кашляя и чувствуя тошноту, я медленно сажусь, находя своих товарищей в точно таком же состоянии. Финник, Джоанна и Пит удержались. Три трупа сброшены в морскую воду.
После того, как мы потеряли песню Вайрис, прошло не больше одной-двух минут. Мы сидим там, задыхаясь, очищая свои рты от песка.
— Где Вольт? — говорит Джоанна. Мы вскакиваем на ноги. Один обход вокруг Рога изобилия, который мы совершаем, шатаясь, подтверждает, что он пропал. Финник находит его в воде примерно в двадцати ярдах от нас, едва удерживающегося на поверхности, и плывет за ним.
В этот момент я вспоминаю про провод и про то, как он был важен для Бити. Я в отчаяние смотрю вокруг. Где он? Где он? И затем я замечаю его, он все еще зажат в руке Вайрис, которая плавает далеко на воде. Внутри у меня все сжимается оттого, что я должна сделать дальше.
— Прикройте меня, — говорю я остальным. Я отбрасываю свое оружие и мчусь по самой близкой к ее телу полосе песка. Не медля ни секунды, я ныряю в воду и плыву к ней. Краем глаза я замечаю, как над нами появляется планолет, «клешня» начинает опускаться, чтобы забрать ее. Но я не останавливаюсь. Я продолжаю грести с такой скоростью, с которой только могу, надеясь, что все не закончится тем, что я врежусь в ее тело. Подплывая, я задыхаюсь, но стараюсь не глотать воду, запачканную кровью, струящейся из ее раны на голе. Она плавает на спине, поддерживаемая поясом и смертью, уставившись на беспощадное солнце. Когда я прорываюсь через воду, мне приходится буквально вырывать катушку из ее пальцев, потому что ее предсмертная хватка была очень сильной. Нет ничего, что я могла бы сделать после, я закрываю ее глаза, шепчу слова прощания и уплываю. К тому времени, когда я кидаю катушку на песок и вылезаю из воды, ее тела уже нет. Но я все еще могу чувствовать ее кровь, смешанную с морской солью.
Я направляюсь обратно к Рогу изобилия. Финник вернул Бити живым, хотя тот немного нахлебался. Он сидит и выплевывает воду. Он догадался держать свои очки, так что, хотя бы может видеть. Я кладу моток провода ему на колени. Он блестит от чистоты, никакой крови не осталось вообще. Бити распутывает часть мотка и протягивает его между пальцев. Впервые я рассматриваю это, и оно не похоже ни на один провод, который я знаю. Он бледно-золотого цвета и тонкий, как волос. Интересно, какой он длины. Это должны быть мили материала, чтобы заполнить такую большую катушку. Но я не спрашиваю, потому что знаю, что он думает о Вайрис.
Я смотрю на спокойные лица остальных. Теперь Финник, Джоанна и Бити, каждый потеряли своих партнеров из Дистрикта. Я подхожу к Питу и обнимаю его. Некоторое время мы все стоим в тишине.
— Давайте убираться с этого вонючего острова, — говорит Джоанна наконец. Мы смотрим на наше оружие, которое мы в основном сохранили. К счастью, лианы здесь крепкие: и втулка, и тюбик с лекарством, обернутые тканью от парашюта, все еще прикреплены к моему поясу. Финник снимает свою майку и перевязывает ей рану от ножа Энобарии на своем бедре, она не глубокая. Бити считает, что сможет идти теперь сам, если мы пойдем не очень быстро, так что, я помогаю ему встать. Мы решаем отправиться по двенадцатичасовой линии песка. Это должно обеспечить нам часы спокойствия и держать нас подальше от любых отвратительных осадков. И затем Пит, Финник и Джоанна разворачиваются в трех разных направлениях.
— Двенадцать часов, верно? — говорит Пит. — Хвост указывает на двенадцать.
— До того, как они начали вращать нас, — отвечает Финник. — Я следил за солнцем.
— Солнце всего лишь сообщает тебе, Финник, что оно подходит к четырем, — произношу я.
— Думаю, точка зрения Китнисс заключается в том, что то, что нам известно, сколько времени, не означает, что мы знаем, где четыре часа находятся на арене. У вас может быть только общее представление о направлении. Если вы не считаете, что они переместили и кольцо джунглей, — говорит Бити.
Нет, точка зрения Китнисс более приземиста, чем это заключение. Теория, сформулированная Бити, выходит далеко за рамки моего замечания о солнце. Но я лишь киваю, как будто так и думала.
— Да, таким образом, любой из этих путей может привести к двенадцати часам, — говорю я.
Мы ходим вокруг Рога изобилия, тщательно исследуя джунгли. Их единообразие озадачивает. Я помню высокое дерево, которое брало на себя первую молнию в двенадцать часов, но у каждого сектора есть такое дерево. Джоанна предлагает идти по следам Брута и Энобарии, но они были занесены или смыты. Нет никакой возможности, понять, где что.
— Мне не следовало говорить о часах, — произношу я с горечью. — Теперь они лишили нас и этого преимущества.
— Только временно, — отвечает Бити. — В десять мы снова увидим волну и выйдем на след.
— Да, но они могут перепроектировать всю арену, — говорит Пит.
— Это не имеет значения, — говорит Джоанна нетерпеливо. — Ты должна была сказать нам, иначе мы никогда не переместили бы свой лагерь из первого места, идиотка. — Как ни странно, только ее логичный, хотя и унизительный, ответ утешает меня. Да, я должна была сказать им, чтобы заставить их двигаться. — Пошлите, я хочу пить. Ни у кого нет приятного чувства выпотрошенности?
Мы наугад выбираем путь и идем по нему, не понимая, на какой номер мы нарвались. Когда мы доходим до джунглей, мы всматриваемся в них, пытаясь разобраться, что нас там ждет.
— Ладно, это не может быть обезьяньим часом. И я не вижу там ни одной, — говорит Пит. — Поэтому я собираюсь пойти проколоть дерево.
— Нет, теперь моя очередь, — возражает Финник.
— Ну, я хотя бы прикрою тебя, — говорит Пит.
— Это может сделать Китнисс, — произносит Джоанна. — Ты нужен, чтобы нарисовать другую карту. Та была смыта. — Она отрывает от дерева большой лист и вручает ему.
На мгновение я начинаю подозревать, что они пытаются разделить нас и убить. Но в этом нет смысла. Я буду более полезна, если пойду с Финником к деревьям, а Пит будет более полезным, если останется с Джоанной. Таким образом, я следую за Финником примерно на пятнадцать ярдов в джунгли, где он находит подходящее дерево и начинает удар за ударом проделывать в нем отверстие своим ножом.
Пока я стою там с оружием наготове, меня не оставляет чувство беспокойства, что что-то происходит, и это как-то связано с Питом. Я вспоминаю весь свой путь с того момента, как прозвучал гонг, ища источник своего дискомфорта. Финник, забирающий Пита с его металлической пластины. Финник, приводящий Пита в себя после удара силового поля, из-за которого остановилось его сердце. Мэг, идущая в туман, чтобы Финник мог нести Пита. Наркоманка, бросающаяся перед ним, чтобы закрыть его от обезьяны. Сражение с профи было слишком быстрым, но это не помешало Финнику заблокировать копье, летящее в Пита, вместо того, чтобы защититься самому от ножа Энобарии, направленного ему в ногу. И даже сейчас Джоанна заставляет Пита рисовать карту на берегу, вместо того, чтобы подвергаться риску в джунглях.
Нет никого сомнения. По непонятным мне причинам некоторые победители пытаются спасти его, даже если это означает, что они должны пожертвовать собой.
Я поражена. Во-первых, это моя работа. Во-вторых, в этом нет никакого смысла. Победить может только один из нас. Так почему они выбрали Пита, чтобы защищать? Что такого Хеймитч мог сказать им, что такого пообещать, что они решили поместить жизнь Пита выше своей собственной?
Я знаю, по какой причине я собираюсь спасти Пита. Он мой друг, и это мой способ бросить вызов Капитолию, разрушить его ужасные Игры. Но если бы я на самом деле не была с ним никак связана, что могло заставить меня хотеть спасть его, предпочесть его самой себе? Конечно, он отважный, но мы все были достаточно отважны, чтобы пережить Игры. Его хорошие качества трудно не заметить, но все же… и затем я думаю об этом, о том, что Пит делает лучше, чем все остальные. Он умеет использовать слова. Он стер все возможные границы на обоих интервью. И, может быть, это потому, что те самые хорошие качества могут управлять толпой, нет, страной, обратить их на свою сторону одним простым предложением.
Я вспоминаю, как думала о том, что именно этим даром должен обладать лидер нашей революции. Неужели Хеймитч убедил в этом остальных? Что у языка Пита гораздо больше сил против Капитолия, чем у любого физического воздействия, на которое способны остальные. Я не знаю. Это по-прежнему кажется мало вероятным для некоторых трибутов. Я имею в виду, мы же говорим о Джоанне Мейсон. Но чем еще можно объяснить их решительные действия по сохранению Пита в живых?
— Китнисс, ты дашь мне втулку? — Вопрос Финника возвращает меня в реальность. Я разрезаю лозу, которая привязывает металлическую втулку к моему поясу, и протягиваю трубку ему.
И в этот момент я слышу крик. Полный страха и боли. Кровь застывает у меня в жилах. Я бросаю втулку, забываю, где я и что вокруг, я только знаю, что я обязана добраться до нее, защитить ее. Я бегу, как сумасшедшая, невзирая на опасности, разрывая лозы и ветви, все, что попадается мне на пути, все, что мешает мне добраться до нее.
Добраться до моей маленькой сестры.
Глава 24
Где она? Что они с ней делают?
— Прим! — выкрикиваю я. — Прим!
В ответ я слышу лишь другой отчаянный крик.
Как она оказалась здесь? Почему она является частью Игр?
Лозы бьют по моему лицу и рукам, а те, что внизу, ловят мои ноги. Но я становлюсь ближе к ней. Ближе. Уже очень близко. Пот течет по моему лицу, он жжет заживающие кислотные раны. Я задыхаюсь, пытаясь вобрать в себя хоть немного горячего, влажного воздуха, в котором, кажется, отсутствует кислород. Прим издает звук, такой потерянный, непоправимый звук, что я даже не могу представить, что они сделали, чтобы вызвать его.
— Прим! — Я прорываюсь сквозь стену зелени на небольшую поляну, и звук повторяется надо мной. Надо мной? Я вскидываю голову. Я отчаянно смотрю на ветви, но ничего не нахожу. — Прим? — говорю я умоляюще. Я слышу ее, но не могу увидеть. Ее следующий вскрик раздается ясно, словно колокольчик, и не может быть никакой ошибки в источнике. Он выходит из уст маленькой черной хохлатой птички, сидящей на ветке приблизительно в десяти футах над моей головой. И затем я понимаю.
Это сойка-говорун.
Я никогда не видела ни одной раньше, я думала, они больше не существуют, мгновение, пока я прислоняюсь к дереву, ощущая острую боль в боку, я исследую ее. Переродок, предшественник, отец. Я представляю в уме пересмешницу, объединяю ее с сойкой-говоруном, и, да, я могу представить, как у них получилась сойка-пересмешница. Здесь нет ничего, кроме птицы, оказавшейся переродком. Ничего, кроме звуков, похожих на голос Прим, вытекающих из ее рта. Я заставляю ее замолчать, пронизывая стрелой ее горло. Птица падает на землю. Я достаю стрелу и скручиваю ей шею, чтобы воздать ей по полной. Затем я выкидываю эту отвратительную вещь в джунгли. Никакая сила голода никогда не заставит меня съесть это.
Это не было реально, убеждаю я себя. Так же, как волки-переродки в том году не были на самом деле мертвыми трибутами. Это только садистская уловка распорядителей Игр.
Финник вваливается на поляну, чтобы найти меня вытирающей свою стрелу мхом.
— Китнисс?
— Все в порядке. Я в порядке, — говорю я. Хотя я вовсе не чувствую себя «в порядке». — Я думала, что услышала свою сестру, но… — Пронзительный вопль обрывает меня. Другой голос, не Прим, возможно, молодой женщины. Я не узнаю его. Но это производит на Финника мгновенный эффект. Его лицо бледнеет, и я могу на самом деле видеть, как его зрачки расширяются от страха. — Финник, подожди, — говорю я, собираясь разубедить его, но он уже убегает. Несется в поисках жертвы, так же не думая, как я искала Прим. — Финник, — зову и зову я, понимая, что он не будет останавливаться и ждать меня, чтобы я дала ему разумное объяснение. Таким образом, все, что я могу сделать, — это следовать за ним.
Не составляет труда выследить его, даже притом, что он двигается очень быстро, потому что он оставляет совершенно очевидный протоптанный след. Но птица по меньшей мере в четверти мили от нас, большая часть этого пути в гору, и к тому времени, когда я достигаю его, я задыхаюсь. Он бегает вокруг гигантского дерева. Ствол, должно быть, четыре фута в диаметре, и ветки не растут даже на высоте двадцати футов. Вопли женщины раздаются откуда-то из-за листвы, но сойку-говоруна не видно. Финник тоже кричит, все повторяя и повторяя:
— Энни! Энни!
Он полностью охвачен паникой, совершенно недостижимый, поэтому я делаю то, что сделала бы, так или иначе. Я взбираюсь на соседнее дерево, нахожу сойку-говоруна и поражаю птицу стрелой. Она падает вниз, приземляясь прямо перед Финником. Он поднимает ее, потихоньку сопоставляя все события, но когда я спускаюсь, чтобы присоединиться к нему, он выглядит еще более отчаянным, чем когда-либо.