Кайфоград и тринадцатый полигон находились не на острове, однако их обитатели упорно называли остальной мир «материком».
— А если ты сделаешь мне документы Анклава Москва, я отдам тебе половину того, что накопил. — Алишер наконец-то взглянул Эмире в глаза. — Три миллиона юаней отдам.
Теперь стало окончательно ясно, что Мурата придавил кто-то из соотечественников. Но что это дает? Пока ничего, нужно больше информации.
— Рассказывай, — повторила Го. — И ничего не упускай.
Алишер вздохнул.
— Я почти ничего не знаю.
— В этом случае тебе нечем оплатить пребывание на базе, — усмехнулась Эмира. — Не говоря уж о билете на материк.
Еще один вздох.
— Может, лучше деньгами?
— Думаешь, я плохо зарабатываю?
— Три миллиона…
— Еще раз вякнешь не по делу, и я тебя сама пристрелю, — пообещала Го и врезала кулаком по столу. Куда ездил Шоколад? С кем разговаривал перед смертью? Чем занимался? Быстро отвечай, сука! Быстро!
— Я не знаю.
— В таком случае — выметайся!
— Я не знаю, с кем Шоколад встречался, — торопливо поправился Алишер. — Но я знаю, чем он занимался.
Естественно, знаешь, вы ведь, мать вашу, были компаньонами.
— Рассказывай! — в третий раз приказала Го, и Мирзоев сдался.
— Это связано с «зелеными». Они… Ну, ты ведь знаешь ситуацию, Эмира, они не хуже других: и курят, и колются, и выпивают. Всё как у всех. Среди них любителей дури полно, и к нам они за товаром захаживали постоянно, и соседей не обижали, одним словом, шел бизнес. Все довольны. А недели две назад дело стало затухать. То есть остальные торчки на месте, а «зеленые», один за другим, ходить перестали. Будто отрубило нах.
Любопытно, очень любопытно! Эмира поздравила себя с тем, что проспала весьма подозрительный факт. «Отличная работа, майор Го! Расслабились?»
— Сначала мы смеялись, решили, что Бромберг месячник чистоты организовал, потом задумались. Мурат с соседями поговорил, выяснил, что у всех то же самое творится: «зеленые» перестали брать дурь. Выпивать выпивали, девчонками интересовались, в лагере ведь три к одному примерно, на всех не хватает, но с наркотой завязали конкретно…
Вот все и прояснилось. Мурат допустил классическую ошибку жителя Кайфограда: стал заниматься не Станцией, а змеиным клубком, что сплелся вокруг нее. Не он первый, не он последний. Правда, до сих пор головы отрывали исключительно пронырливым репортерам.
— Я ему говорил: успокойся, тебя это не касается, но Мурат не слушал. Стал искать людей, которые смогут объяснить… — Мирзоев на мгновение сбился. Всего на мгновение, но это не ускользнуло от внимания Го. — В общем, вчера он поехал на встречу, потом позвонил мне и сказал, что бизнес встал из-за «фармацевтов».
— Тоже мне новость, — прищурилась Эмира.
Федеральное агентство фармакологической безопасности при Министерстве здравоохранения вплотную занималось наркотиками и присутствовало в Кайфограде. Впрочем, в Кайфограде кто только не присутствовал.
— Мурат сказал, что «фармацевты» взяли «Остановим Ад!» на довольствие и поставляют любую дрянь в любых количествах, да еще по оптовым ценам. Сейчас в лагере зелья столько, что его выжимать можно, подсаживаются даже те «зеленые», кто раньше не баловался. Короче, «фармацевты» конкретно сдуривают «зеленых».
А вот это уже интересно. Эмира вспомнила утренние мысли: больше десяти тысяч человек, объединенных ненавистью к Станции. Сила? Сила. А если добавить наркоту? Получится уже не сила, а самый настоящий бульдозер, который можно направить на что угодно.
К чему готовят «зеленых»?
Го кивнула.
— Теперь рассказывай самое главное. Мирзоев ответил удивленным взглядом.
— Больше ничего не знаю.
— За информацию о том, что «фармацевты» кормят «зеленых» дурью, Мурата не убили бы, — назидательно произнесла Эмира. — Что еще раскопал Шоколад?
— Не знаю.
А вот теперь можно и чуть мягче. Го улыбнулась и чуть подалась вперед:
— Не глупи, Алишер, ты пришел ко мне, под мою защиту, ты сделал выбор и знаешь, что тебя грохнут только за то, что ты сейчас сидишь здесь. Поэтому хватит играть в девочку — рассказывай. Кого назвал Мурат?
— Я этого человека не знаю.
— А ты и не должен, теперь это мое дело. Называй имя.
— Стоун.
— Просто Стоун?
— Да. Мурат сказал, что парень безвылазно сидит в лагере «зеленых».
Стоун. В списке зарегистрированных «фармацевтов» такой боец не значился. Либо прибыл инкогнито, либо вообще со стороны.
— Хорошо, разберемся, о чем еще говорил Мурат?
— Сказал, что готовится шумная акция. Что-то связанное с поездом.
— С поездом? — переспросила Эмира.
— Да, — подтвердил осведомитель.
В Кайфограде вокзал отсутствовал, и строить его никто не собирался. А если бы и был, это ничего не меняло: очевидно, что акция «зеленых» будет направлена против Станции, и только против нее. Но идущие на строительство эшелоны надежно охраняются, безы давно приучили всех к мысли, что не потерпят перебоев с поставками, и открывали огонь без предупреждения.
«Десять тысяч одурманенных человек, не забыла? Десять тысяч!»
«Ради одного поезда? Не верю».
— Я рассказал все. — Алишер с надеждой посмотрел на Эмиру. — Теперь поможешь?
Го встала из-за стола.
— Кто-нибудь видел, как ты явился сюда?
— Меня бы убили.
— Логично. — Последовала пауза, во время которой Мирзоев покрылся холодным потом. Но все для него обошлось. — Завтра в Мурманск пойдет наш грузовик. Сядешь в него.
— Спасибо.
— Не за что.
АВГУСТ
— Будь все проклято!
Бокал полетел в окно. Стекло в стекло, но то, что защищало от улицы, оказалось крепче. В разы крепче. Впрочем, чего еще ожидать от окон Теплого Дома? Бокал разбился, хрустальной мелочью растворился в ковре, но никто из присутствующих даже не пошевелился. Не вздрогнул. Не моргнул. Четверо мужчин смотрели на Патрицию и молчали, признавая ее право на боль.
И на ярость.
— Дьявол!
Слезы душили, подступали к горлу, туманили, но Пэт не собиралась плакать при четверых свидетелях. Потому что слезы — это слишком личное, предназначенное только для друзей. А вот ярость — другое. Ярость понятна всем, даже врагам. Ярость показывает, что Пэт не сдалась.
А потому комнату наполняет еще один крик:
— Дьявол!!
И вот теперь мужчины вздрагивают, поскольку бешеный крик Избранной наводит страх.
— Дьявол!!!
Столько сил, столько власти, а она неспособна сделать то, чего действительно желает! Не может ничего изменить. Руны стекают по рукам, танцуют, водят хоровод, даруют мощь, но что значит мощь, если ты не в состоянии переступить черту? Могучие руны молчат. Они знают, что Пэт готова на все, способна отдать что угодно, лишь бы… лишь бы…
К горлу подступает комок. На глаза против воли наворачиваются слезы.
Слезы ярости. Слезы злости. Слезы бессилия.
— Вон! Я не хочу никого видеть!
Слоновски бросает быстрый взгляд на Щеглова, тот едва заметно кивает, и Грег тянет Ганзу к выходу. Понятливый Прохоров шагает следом и аккуратно прикрывает за собой дверь.
— Тебе нужно повторить?
Щеглов не отвечает. Стоит в трех шагах, печально глядя на девушку, и не отвечает.
Остался только он. Помощник ненавистного Мертвого. Ну почему именно он?!
Даже не помощник — клон. Выпестованный, выращенный. Почти полная копия. Клон. Или сын. Почему именно он?
— Уходи!
Щеглов продолжает стоять. И молчать.
— Пошел вон!
А он делает шаг вперед. К ней. И с неестественной мягкостью, а главное, с невероятным пониманием произносит:
— Не держи в себе.
— Отстань!
— Ничто не вечно.
— Я не готова.
— Ты никогда не была бы готова. Никто и никогда не готовится к такому.
Она хочет убить мерзавца, разорвать, выгнать, чтобы остаться одной, а вместо этого втягивается в разговор. Она ненавидит его, копию Мертвого, но его слова и его понимание бальзамом падают на израненную душу.
Сейчас тот самый момент, когда легче может стать лишь от слов и понимания. От настоящих слов и настоящего понимания.
И Патриция шепчет:
— Я никогда не думала, что это случится.
— Об этом никто не думает. К этому никто не готовится. И это правильно, потому что нет смысла в том, чтобы готовиться к такому.
— Что ты знаешь о смысле? — горько спрашивает Избранная.
— Я знаю о жизни, — тихо отвечает Щеглов. — И знаю, как плохо тебе сейчас. И еще знаю, что все пройдет. Нужно взять себя в руки и замереть. Поверь, ведь я знаю о боли и страданиях гораздо больше тебя.
Он делает еще один шаг, потом еще половину, и вот уже рядом. Обнимает за плечи и прижимает к себе. Нежная щека трется о жесткую ткань мундира. В кожу впивается какой-то нагрудный знак, но девушке плевать. Она чувствует крепкое плечо друга. Крепкое плечо брата. Ей становится тепло, и она верит словам, что шепчет Мишенька:
— Отпусти его… отпусти… И Пэт завыла.
ИЮЛЬ
Анклав: Цюрих.
Территория: Maerchenstadt.
Вилла «Пряничный дом».
Разговоры с умными людьми дают много пищи для размышлений
Атомные крейсеры, атомные авианосцы, атомные транспорты… Ракетные установки, мачты и антенны. Серая сталь высоченных бортов, вырастающая из темного моря. Рассекающие небо истребители. Прожекторы. Вымпелы.
Журналисты снимали собравшуюся в Баренцевом море армаду с вертолета, который то поднимался под самые облака, позволяя взять в кадр сразу несколько кораблей, то опускался к волнам, и тогда морские красавцы представали перед зрителями во всей своей величественной мощи.
Десятки дрейфующих у русских берегов кораблей вызывали у публики не меньший интерес, чем строительство Станции.
«Ударят или нет?»
А если ударят, то почему? Чем недовольны государства? Что заставляет их выступать против новой энергии? Против будущего?
Правительства на эту тему не распространялись, лишь огрызались невнятными заявлениями, что боевые корабли «осуществляют общее наблюдение». — «А зачем оно нужно?» — «Мы должны быть в курсе». — «В курсе чего?» — «Происходящего». — «Вы будете стрелять?» «Без комментариев».
Вымпелы, прожекторы, ракетные установки…
Моратти давно отключил звук, но и картинки на экране коммуникатора было вполне достаточно для понимания того, что нейтральным такой флот не может оставаться по определению. Если не воюет, значит, оказывает давление.
— Хочу еще раз подчеркнуть, что мы предпримем атаку лишь в самом крайнем случае, — повторил генерал Ляо. — Мы искренне надеемся, что руководство «Науком» проявит гибкость.
Искренне или не искренне, но вы не надеетесь.
Китаец блестяще владел собой, демонстрировал только те эмоции, которые хотел показать, однако и Моратти не вчера родился, в людях разбирался отлично, а потому видел, что Ляо лжет. Не верят они в «гибкость» руководства «Науком» и наверняка уже определили дату штурма.
— Я уверен, что Мертвый пойдет до конца, — хмуро произнес Ник. — Он взорвет Станцию, если поймет, что не сможет ее удержать.
— Взорвет в том случае, если ему позволят.
— Руководство «Науком»?
— Да.
«Не слишком ли ты наивен, старик? Неужели до сих пор не понял, что проспал переворот и руководство «Науком» отстранено от власти? Холодов всего лишь говорящая голова…»
— Мертвый полностью контролирует ситуацию, — недовольно, но весьма уверенно произнес Моратти. — Мое слово, слово Холодова, слово любого верхолаза планеты или всех их, вместе взятых, для него пустой звук. Мы дали ему карт-бланш, и он им воспользовался.
— Ждать, чем закончится строительство, мы не можем, — вздохнул китаец. — Слишком большой риск.
— К сожалению, я вас понимаю.
Они разговаривали в малой гостиной, сидя в неудобных, слишком современных креслах у примитивного стеклянного столика. Обстановка, выдержанная в последней модной тенденции «urban hi», была единственной шпилькой, которую позволил себе Моратти — Ник знал, что генерал терпеть не может передовые дизайнерские идеи. Во всем остальном президент СБА исполнял роль радушного хозяина: на столе графин с виски, бутылочка сладенького китайского винца, бокал и стакан. Моратти даже сигарой не пыхтел, дабы дорогой гость — старейшина китайской военной разведки — не почувствовал неудобства. Старик совершал тайное турне по Америке и Европе, связанное, как понимал Моратти, со Станцией, и не мог не поговорить с президентом СБА. Проходила встреча на принадлежащей Службе вилле, расположенной в фешенебельном районе Цюриха, что гарантировало необходимую конфиденциальность.
— Мы пришли к выводу, что Кауфман лжет, — ровно продолжил Ляо. — Согласно официальным планам запуск Станции намечен на ноябрь, при этом указывается, что работы ведутся с небольшим опозданием, то есть возможен перенос открытия на декабрь-январь, однако…
— Однако семь из девяти незаконченных объектов относятся к вспомогательным, и работы на них практически заморожены, — плавно вклинился в речь собеседника Моратти. — А вот на двух оставшихся вкалывают в три смены и явно идут с опережением графика.
Сухонький старичок остался бесстрастен, не возмутился тем, что его осмелились перебить. Кивнул:
— Все верно. — Помолчал, словно принимая окончательное решение, быть ли искренним, и продолжил: — За последние полгода мои агенты сумели разговорить семерых посещавших Кайфоград ученых. Допрашивали прямо в городе, с помощью «химии».
— Мои ребята общались с пятью учеными, — в тон генералу отозвался Моратти. — К сожалению, ничего интересного не узнали — действительно важных людей Мертвый в Кайфоград не отпускает.
И Ляо, и Ник знали, что непосредственные разработчики спрятаны в специальных зонах, охрану которых обеспечивает внутренняя безопасность, не подчиняющаяся даже коменданту.
— Тем не менее кое-какие выводы сделать можно.
— Насчет повышенной секретности?
А вот сейчас китаец не сдержался: на мгновение, всего лишь на одно малюсенькое мгновение его лицо исказила презрительная гримаса, демонстрирующая отношение генерала к недалекому варвару.
— Мы тщательно проанализировали результаты всех интервью и пришли к выводу, что на Станции реализовано практически невозможное: общая картина известна предельно узкому кругу людей, а все остальные занимаются исключительно своей частью работы, не понимая, как именно будет использован результат их труда.
— Пазл, — хмыкнул Ник.
— Вас это не смущает?
— Мертвый не скрывает, что речь идет о принципиально новой энергии. Ничего удивительного, что рядовые члены команды неспособны осознать происходящее, — они до него попросту не доросли.
— Или же есть нечто, что Кауфман пытается скрыть.
— Или так.
Спокойный ответ Моратти заставил генерала использовать свой главный козырь.
— У меня есть основания предполагать, что Кауфман… что на Кауфмана работает Чайка.
Коротко и просто.
— Маловероятно, — бесстрастно ответил Ник. — Мертвый убил Чайку.
— Я не сказал, что знаю, — уточнил Ляо. — Я сказал, что есть основания предполагать. Мы провели анализ программ Сорок Два и в особенности π-вируса…
— Мои машинисты тоже говорили, что он не по зубам Сорок Два, но…
Китаец не хуже Моратти умел плавно перебивать собеседника:
— Мы знаем, что Чайка был гением, способным написать р-вирус. Мы знаем, что Мертвый якобы убил его около трех лет назад, но тело так и не было обнаружено. Чайка исчез.
— Думаете, Мертвый его прятал?
— Аналитики хором говорят, что написать π-вирус мог только Чайка.
— Маловероятно, — повторил Ник. — Чайка был свободным ломщиком, настоящим великим, а не тритоном. Он бы не смог продаться… точнее, он смог бы продаться, но в этом случае не смог бы написать π-вирус. Поверьте, генерал, я в этом чуть-чуть разбираюсь.
Все знали, что по-настоящему великие машинисты, чувствующие бинарный код каждой клеточкой души, в неволе не вырастали. Все они были нейкистами. Все ненавидели систему. Все славили свободу.
— Я с вами согласен, Ник, — мягко произнес Ляо. — Чайка не продавался, но у Кауфмана есть и другие способы заставить людей делать то, что ему нужно. Помните недавний бунт в Африке? Во время которого погибли машинисты?
— Такое случается.
— А потом в вашей главной тюрьме сменилось несколько офицеров.
— Официальный отчет не совсем отражал действительность, — неохотно протянул Моратти. — Некоторые сотрудники Африки проявили несдержанность, которая и привела к бунту. Директор Флобер отстранил их от работы.
— Сменил команду.
— Совершенно верно.
— Или же команда покинула Африку после завершения операции, — с нажимом произнес Ляо, чуть подавшись вперед. — Я предполагаю, что Мертвый не убил Чайку, а захватил, после чего отправил в Африку и использовал для создания π-вируса.
— Вы говорите о главной тюрьме СБА.
— То есть вы убеждены, что мое предположение невозможно? Просто скажите «да», и я поверю.
Но короткого ответа не прозвучало. Ник взял стакан, сделал маленький глоток виски, после чего, едва заметно передернув плечами, сообщил:
— Мы используем Африку в том числе и для вербовки агентов. Оттуда выходят люди, готовые на все.
— И ломщики?
— И ломщики тоже, — подтвердил президент СБА. — Директор Флобер отбирает наиболее перспективных, обкатывает их на задачах, которые мы ставим, проверяя, так сказать, уровень подготовки, после чего делает предложение о сотрудничестве. Все они отправляются сюда, в Цюрих, в секретный департамент.