Стюардесса, подавая воду, задержала любопытный напряженный взгляд на лице генерала и с профессиональной участливой улыбкой спросила:
— Вам нехорошо?
— Почему вы так решили? — зло рявкнула Наталья Марковна. — С ним все нормально!
— Наташа, — прошептал генерал и погладил ее по руке, — спокойней, спокойней.
Она понимала, что нельзя так болезненно реагировать на те особенные взгляды, которые теперь постоянно преследуют ее мужа. Но ничего не могла с собой поделать. Она злилась на людей за то, что они так смотрели на Володю. На лице его все отчетливее проступала печать болезни. А если быть до конца честной, то печать смерти. Люди чувствовали это и смотрели, словно пытались прочитать в его воспаленных глазах, в складках смертельно бледной кожи жуткую, но жгуче интересную тайну.
В их взглядах было много всего — любопытство, недоумение, страх, брезгливость. Иногда, очень редко, — жалость. В обычном суетном потоке жизни лицо ее мужа напоминало им о том, о чем они помнить не желали и в общем правильно делали.
«Не смотрите, не надо! — кричала про себя Наталья Марковна. — Ничего интересного для вас, это к вам пока что не относится, вы здоровы, живы. Радуйтесь, и дай вам Бог, только не смотрите так!»
— Будьте добры, принесите простой воды, без газа. Эту я выпью сама, а моему мужу, пожалуйста, без газа, — попросила она девушку и заставила себя приветливо ей улыбнуться.
Самолет плавно шел на посадку. В иллюминаторе показались разноцветные огни, огромная россыпь огней. Наталья Марковна любила возвращаться в Москву ночью именно из-за этой таинственно мерцающей красоты. Каждый раз она припадала лицом к ледяному стеклу и на время посадки становилась маленькой девочкой, сладко волновалась, начинала верить, что дома ждет ее что-нибудь необыкновенно хорошее, щурилась на легкий иней, которым было покрыто снаружи стекло иллюминатора. Ей нравилось думать, что ледяное кружево надышали на стекла невидимые ангелы на высоте пять тысяч метров. Эти фантазии потом оседали на дно души, и сухой осадок был чем-то вроде топлива для дальнейшей жизни.
Громадина самолета дважды приближалась к земле, но разворачивалась и вновь шла вверх, огни терялись, таяли, за круглым окошком опять был мрак.
— Наташа, я должен предупредить тебя, — сказал генерал, склонившись к ее голове.
Она услышала только хриплый гул его голоса и не могла разобрать ни слова. У нее сильно заложило уши.
— Что, Володя?
— Там, в Москве… это важно, ты должна быть готова… Миша Райский придумал…
— Я ничего не слышу, — она сморщилась и помотала головой, — говори громче, не слышу.
Но громче он не мог.
Наконец самолет сел. По всем салонам прокатилась волна благодарных аплодисментов. Уши у Натальи Марковны были все еще заложены, голова гудела, в глазах застыла радужная рябь.
Обычно, как только садился самолет, Владимир Марленович включал свой мобильный, однако на этот раз забыл.
Полковник Райский рассчитал все по минутам, поставил его номер на автодозвон, чтобы напомнить, предупредить, избежать недоразумений, но тщетно.
В салонах нарастала суета, приятный женский голос по радио умолял всех оставаться на местах до полной остановки двигателей.
К их креслам подошла стюардесса, почтительно склонилась к генералу и произнесла в полголоса:
— Владимир Марленович, машина ждет на летном поле. Давайте я провожу вас.
Они ступили на трап, в лица им ударил теплый сильный ветер. В ярком свете прожекторов генерал сразу узнал черный «Мерседес», принадлежащей службе безопасности банка. От машины отделился мужской силуэт и направился к трапу.
Генерал и генеральша спускались медленно, тяжело. Первой шла Наталья Марковна.
Человек внизу ждал их, задрав голову. Половина его лица была закрыта темными очками.
— Володя, кто это? — тревожно спросила генеральша, повернувшись к мужу. — Почему он в очках?
Но генерал не услышал. Он через ее голову вглядывался в смутное лицо незнакомца, пытаясь понять, кого из ребят прислал Плешаков и почему этот парень ночью напялил темные очки.
Наталья Марковна опять повернулась к мужу, оступилась на нижних ступеньках трапа, чуть не упала. Человек в очках подхватил ее, другую руку подал генералу.
Гудели двигатели, отчаянно ревел ветер, ничего не было слышно. Сверху стали спускаться пассажиры, толпа приближалась. Человек в очках повел их машине. Наталья Марковна все еще сжимала его руку и пыталась заглянуть в лицо, но видела только круглый затылок, светлый ежик волос, угол скулы, черную тонкую дужку очков, причем видела довольно смутно, сквозь радужную ледяную паутину.
Он шел, повернувшись к генералу, и что-то объяснял ему на ухо. Генерал кивал в ответ. На полпути к «Мерседесу» они остановились. Генерал быстрым движением снял с него темные очки, и оба повернулись к ней, пытаясь что-то сказать, но уши ее все еще были заложены. Она помотала головой, растерянно пожала плечами, и вдруг сердце ее дико, страшно заколотилось, ноги стали ватными, она покачнулась и, заглушая ветер и рев двигателей, крикнула:
— Сережа!
Глава тридцать четвертая
Ярчайший свет ударил в глаза и Анжеле показалось, что все вокруг залито огнем, воздух в комнате густой, красный, ничего не видно и нечем дышать. Не открывая глаз, она потянула одеяло, чтобы накрыться с головой, но тут же оказалась вообще без одеяла, его сдернули.
— Все, хорош дрыхнуть! — прозвучал над ней знакомый, почти родной голос.
Она отвернулась от света и только тогда решилась разлепить веки. Над ней стояла Милка, единственная ее близкая подруга, которая жила у нее и вела хозяйство.
— С ума сошла? Что случилось? Который час?
— Четыре утра. Вставай, одевайся, быстро!
— Зачем? Я спать хочу! — захныкала Анжела и потянула на себя одеяло, но Милка крепко держала его в руках.
— Давай, давай, просыпайся, надо срочно ехать в больницу.
— В какую больницу? Совсем офигела?
Анжела привыкла к яркому свету и смогла разглядеть Милку. Она стояла, полностью одетая, причесанная и бледная до синевы. Глаза ее тревожно бегали.
— Швы у тебя разошлись, дура! — сообщила Милка, отбросила одеяло, подняла Анжелу легко, как ребенка, и поставила ее перед большим трельяжем. — Вот, полюбуйся. Хорошо, я заглянула к тебе, увидела.
Анжела тихо вскрикнула. Повязка была красной. Вишневые пятна проступали сквозь бинты. Она схватилась за лицо и тихо, жалобно застонала:
— Ой, мамочки, это же кровь! Ну почему, почему? За что?
— Кончай скулить, — скомандовала Милка, — да не снимай ты кофту пижамную и так сойдет. В больницу едем, не на тусовку. Штаны только переодень и что-нибудь сверху накинь. Давай, шевелись, машина уже ждет.
— Какая машина?
— Я такси вызвала, все, кончай болтать.
— Погоди, надо позвонить моему врачу, Господи, ужас какой, четыре утра… Дай телефон!
— Некогда, из машины позвонишь, — Милка кинула ей джинсы и огромную вязаную кофту.
Анжела покорно оделась, то и дело косясь на зеркало.
— Странно, мне совсем не больно, — пробормотала она, когда они входили в лифт, — погоди, ты телефон взяла?
— Взяла, все взяла, не волнуйся, — Милка похлопала по своей объемной сумке.
— Совершенно не больно, вообще ничего не чувствую, — растерянно повторила Анжела.
— Еще бы, — усмехнулась Милка, — ты же выпила две таблетки тазепама и две седуксена.
— А, ну да… конечно…
Анжела отчетливо вспомнила, как всего пару часов назад не могла уснуть, ее мучил зуд под повязкой и всякие кошмарные мысли. Она вышла на кухню. Милка сидела там, курила и читала какой-то любовный роман. Анжела пожаловалась ей на бессонницу и верная подруга достала из аптечки таблетки, налила соку, чтобы запить.
Прямо у подъезда стоял скромный голубенький «жигуль».
— Долго собираетесь, девушка, минута простоя три рубля, — ехидно заметил шофер.
— Не боись, заплатим, сколько скажешь! — успокоила его Милка и втолкнула Анжелу на заднее сиденье, прикрывая ей голову ладонью, как это делают американские полицейские, усаживая в машину арестованных в наручниках.
— Дай телефон, я врачу позвоню, — попросила Анжела, когда «жигуль» сорвался с места.
— Ага, сейчас, — Милка принялась рыться в сумке.
— Девушка, — обратился к Анжеле шофер, — а чего с лицом-то у вас.
— Ничего! — рявкнул в ответ Анжела и повернулась к Милке. — У что ты возишься? Давай быстрей.
— Подожди, надо повязку твою перекисью увлажнить, чтобы не пристала.
Огни проезжающей машины осветили салон и Анжела увидела у Милки в руках вместо телефона какую-то белую тряпку и маленький аптечный флакон оранжевого стекла. Прежде чем она успела что-либо сообразить, ей в нос ударил резкий запах хлороформа.
За полчаса до этого наружников, дремавших во дворе в машине, разбудил телефонный звонок, прозвучавший в квартире Анжелы Болдянко.
— Да что там такое, блин? — проворчал старший лейтенант ФСБ, потягиваясь и таращась на циферблат. — Ой, елы-палы, половина четвертого утра!
— Алло, слушаю, — осветил в квартире высокий женский голос.
— Людмила Борисовна? Доброе утро, диспетчер такси беспокоит. Машина подъехала! «Жигули», четверочка, грубого цвета.
— Спасибо, сейчас мы выходим.
— Людмила — это вроде домработница ее, пробормотал сквозь зевоту старший лейтенант, — куда это они собрались на такси в такое время?
— Там «жигуленок» у подъезда, — заметил младший лейтенант, — голубая четверка, с антенной.
— Иди проверь, а я послушаю, что у них за базар, — старший лейтенант закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, пытаясь уворовать еще хоть минутку сна.
Младший неохотно вылез из машины.
— Влад, ну ты хоть фуражку надень, — не открывая глаз, окликнул его старший.
Они дежурили у дома Анжелы в машине ГИБДД, на обоих была милицейская форма. Их должны были сменить два часа назад, но что-то там не сложилось, смена все не приезжала. У наружников пошла вторая бессонная ночь, а поскольку совершенно ничего интересного не происходило, они расслабились. Им не пришло в голову, что предыдущего звонка, вызова такси, который должен был прозвучать не менее получаса назад, они почему-то не слышали.
Младший вернулся за фуражкой, пересек двор, заглянул в «жигуленок». На водительском месте дремал белобрысый парнишка лет двадцати. Наружник стукнул костяшками пальцев по стеклу. Парень растерянно захлопал белесыми ресницами.
— Младший лейтенант Мельников. Доброе утро.
— Скорей уж спокойной ночи, — кисло улыбнулся водитель.
— Нарушаем? — добродушно поинтересовался лейтенант.
— Вроде нет, — шофер растерянно огляделся, — а чего?
— А того. Стоим в неположенном месте.
— Так это, короче, пассажиров ждем, — парень зевнул во весь рот.
— Ты, что ли, такси? — точно так же зевнув, уточнил наружник.
— Ага, такси.
— Что за фирма?
— «Московский извозчик», короче, это, частная, — он протянул визитку, лейтенант прочитал: «Заказ такси по телефону» — и убрал ее в карман.
— Короче, ясненько, таксист. И куда ж твои пассажиры надумали ехать в такое время? — лейтенант взглянул вверх.
Окно на пятом этаже, седьмое справа, было открыто. Свет не горел. Кисейные шторы шевелились от легкого ветра. Двор и подъезд освещались яркими фонарями. Глядя из света в темноту окна, было трудно что-нибудь разглядеть. На секунду лейтенанту показалось, что за шторами кто-то стоит и смотрит прямо на него. Ничего странного в этом не было. Домработница Людмила могла выглянуть во двор, ей ведь только что позвонили и сообщили, что подъехала машина.
— Да вроде в больницу едут, — услышал он сонный голос шофера.
— Так чего ж они в такое время такси вызвали, а не «скорую»? — поинтересовался лейтенант и оторвал взгляд от окна.
— А я откуда знаю? Может, у них что-то такое, короче, не смертельное. Зубы болят или роды.
— Ну ладно. Документы покажи. Парень достал права. Наружник переписал себе в блокнот все, что следовало переписать, и, покачав головой, заметил с усмешкой:
— Фамилия у тебя какая интересная — Дюбель. В школе небось дразнили?
— Нормальная фамилия, — обиженно нахмурился парень, — короче, это, штрафовать будете?
— Пока только предупреждение тебе, Дюбель Артем Васильевич. В устной форме. В следующий раз на пешеходный тротуар не заезжай, — лейтенант вернул права, — и смотри не усни за рулем, таксист.
— Не буду. И за рулем не усну, честное пионерское, — радостно пообещал парень, — короче, это, спасибо!
— На здоровье, — младший лейтенант козырнул и вернулся к своей машине. Старший пил кофе из крышки термоса.
Из приемника звучали голоса:
— Давай, давай, просыпайся, надо срочно ехать в больницу.
— В какую больницу? Совсем офигела?
— Швы у тебя разошлись, дура! Старший допил кофе, налил еще и протянул младшему.
— Бедная девка, это, наверное, хреново, если швы расходятся, — вздохнул младший, когда из приемника раздался жалобный плач Анжелы:
— Ой, мамочки, это же кровь! Ну почему, почему? За что?
* * *Лицо генерала казалось прозрачным в сиреневом свете прожекторов. Он выглядел не просто больным, а умирающим. Сергею приходилось видеть такие лица у тяжело раненных. Обычно когда кожа приобретала этот странный небесно-голубой оттенок и заострялся нос, человек уже ничего не соображал. Глаза закатывались, изо рта слышались тяжелые хрипы или бессмысленный бред. Но Владимир Марленович крепко держался на ногах, и голова его работала отлично. Он спокойно, толково пытался объяснить жене, кто такой Сергей и уговаривал её при шофере ни в коем случае не называть его Сережей.
Шофер заволновался, увидев, что вся троица остановилась посреди летного поля и решил выйти из машины. Он шел к ним.
— Наташа, это двойник. Ему сделали пластическую операцию, он майор ФСБ, он живет сейчас в квартире Стаса. Ты должна называть его Стасом, ты должна вести себя так, будто он твой сын.
Но Наталья Марковна смотрела на них обоих влажными, счастливыми, совершенно безумными глазами и повторяла:
— Конечно, Володенька, он наш сын, наш Сережа. Я всегда знала…
Шофер приближался. Генерал прижал голову жены к плечу и шепотом спросил:
— Как вас зовут, майор?
— Сергей, — растерянно ответил он. Генерал посмотрел на него долгим странным взглядом и прошептал на ухо:
— Скажите ей, что вас зовут Станислав. Потом я все объясню, вам, ей, потом… Называйте нас мама и папа, не стесняйтесь.
— Здравствуйте, Владимир Марленович, — шофер подошел к ним вплотную, пожал руку генералу, — какие проблемы? Почему стоим? Добрый вечер, Наталья Марковна.
— Привет, Костя, — улыбнулся ему генерал, — посадка была очень тяжелая, мы устали и перенервничали. К тому же бессонная ночь. Все нормально.
— А что такое с Натальей Марковной?
Генеральша стояла столбом, вцепившись в руку Сергея и на приветствие шофера не откликнулась.
— Мама не знала, что я попал в аварию, — громко, спокойно объяснил он, — а сейчас увидела мои шрамы, — он поцеловал генеральшу в щеку, — пойдем в машину, мамочка, ветер сильный, тебя продует.
— Да, да.
Эта женщина ничего общего с его мамой не имела. Назвав ее так, он на секунду почувствовал себя предателем. Разыгрывать спектакль перед Эвелиной, перед Плешаковым было значительно проще. Встреча с родителями Герасимова далась ему неожиданно тяжело, хотя генерал был первым человеком в его новой жизни, перед которым не следовало притворяться.
Всю дорогу генерал и генеральша неслышно шептались на заднем сиденье. Иногда Сергей в зеркале встречался глазами то с ним, то с ней и заметил, что взгляд Натальи Марковны стал вполне осмысленным. Она быстро оправилась от шока. Сергей мог понять, что неожиданная встреча с двойником собственного сына может вызвать шок у любой матери. Наталью Марковну предупредить не успели, она измотана ночным полетом, у нее смертельно болен муж и странно ждать от нее спокойных, адекватных реакций. Но почему она назвала его сразу по имени, оставалось пока загадкой.
До дома доехали быстро. По дороге позвонил Райский. Коротко сообщив ему, что родителей он встретил и все в порядке, Сергей повернулся и произнес:
— Папа, включи, пожалуйста, свой мобильный.
— Да, конечно, я совсем забыл, — отозвался Владимир Марленович.
Уже светало. Когда выходили из машины, Сергей заметил, что генералу совсем худо. Глаза глубоко запали, лицо вытянулось и разгладилось. Теперь он был похож на старенького ангела.
— Мне пора принять лекарство, — прохрипел он сквозь зубы и тяжело повис на руке Сергея, — ты поднимись к нам, надо поговорить.
Наталья Марковна молчала и не спускала с Сергея глаз. Взгляд ее был очень внимательным, напряженным и даже немного враждебным. Или это только показалось в неверном рассветном свете. Когда поднимались в лифте, генерал дал себе волю, сморщился, схватился за живот и еле слышно постанывал.
Квартира оказалась еще шикарнее, чем у Стаса. Но выглядела она вполне обитаемой, ничем не напоминала гостиницу и картинки из каталога. Генерал сразу отправился в свой кабинет, генеральша искоса взглянула на Сергея.
— Если вы курите, можете пройти на кухню, — произнесла она быстро, сухо и отправилась к мужу.
Курить действительно хотелось. Но сигареты он забыл. Впрочем, в кухне на просторном подоконнике лежала пачка «Парламента». Опять позвонил Райский. Полковника больше всего волновали бумаги, которые принес Плешаков на подпись Стасу Герасимову.