Но Сергей не ответил. Дверь сильно дернулась. Конечно, Чуня не мог узнать своего бывшего командира. Но у Чуни было чутье смертника, он просто почувствовал, что человек, вошедший в кабинет, может ему помешать, и начал действовать.
— Ключ! — вскрикнула медсестра и зажала ладонью рот.
Когда Сергей вошел сюда в первый раз, он успел заметить, что в кабинете есть еще одна дверь, но ведет она в тупик, в маленькую комнатку, где нет ничего, кроме шкафа, двух кресел и журнального стола.
— Ключ торчит снаружи, в коридоре, — опомнившись, прошептала Юля, подхватила Вику и затащила ее в комнату отдыха.
Дверь дернулась еще раз, а потом щелкнул замок.
— Не вздумайте стрелять, майор! — кричал Райский в трубку. — Вы засветитесь и все полетит к черту! Его надо взять и допросить! Я сейчас же связываюсь с моими людьми!
— Постараюсь, но не обещаю, — пробормотал Сергей, расстегнул куртку и достал из-под мышки свой новенький ПММ.
Он стоял у двери, прижавшись к стене. Дверь распахнулась. Вспыхнула молния, на несколько секунд комната наполнилась тонкими полосками света. Сквозь щель он увидел сначала ствол с навинченным глушителем, потом курносый профиль Чуни. Стало опять темно, ударил гром и Сергей бесшумно выскользнул из-за двери.
Удар ногой под колено повалил Чуню на пол. Одновременный удар рукоятью пистолета под запястью выбил у него оружие. Пистолет с глушителем отлетел в угол. Следующая вспышка молнии осветила двух людей на полу кабинета. Сергею удалось заломить Чуне руки за спину. Смертник бился, извивался и бормотал что-то по-чеченски.
— Чуня, затихни, — сказал Сергей ему на ухо, — успокойся, старший сержант Трацук.
Смертник дернулся, пытаясь повернуть голову. Через секунду в кабинет влетели два санитара и охранник, вспыхнул свет. На Чуниных запястьях защелкнулись наручники. Белые глаза бессмысленно скользнули по лицу Сергея.
Сергей взглянул на того санитара, с которым всего двадцать минут назад столкнулся у двери кабинета и тихо произнес:
— Если бы ты был я, точно, не успел бы.
Чуня шел по коридору в наручниках между двумя санитарами, и тонким пронзительным голосом проклинал весь мир, перемежая русский мат с чеченскими ругательствами и проклятьями. Все, кто находился в коридоре на третьем этаже клиники, пациенты, врачи и медсестры, провожали процессию удивленными взглядами.
— А вы знаете, — обратилась к своей соседке дама с пеликаньим зобом, — среди людей, которые обращаются к хирургам-пластикам, довольно часто попадаются сумасшедшие.
— Неужели он напал на врача? — испуганно прощебетала девушка с ожогом. Ужас какой!
— Теперь понятно, почему здесь такая суровая охрана, — заметил мужчина с родимым пятном.
В кабинет влетел пожилой румяный толстяк с бородкой, в белом халате и, пыхтя, кинулся к Юле.
— Деточка, вы в порядке? Господи, я чуть с ума не сошел, ну-ка посмотрите мне в глаза! Бледная, аж синяя вся. Вика, а ты как себя чувствуешь? Здравствуйте, — походя кивнул он Сергею.
— Все нормально, Петр Аркадьевич, все уже хорошо, — слабо улыбнулась Юля. — Погодите, мне надо дать Вике успокоительное.
Она стояла у открытого стеклянного шкафа и держала в руках оранжевую аптечную бутылку. Рыжая медсестра сидела на банкетке и дрожала так сильно, что зубы ее отбивали дробь. За окном хлестал ливень.
— Нет, это кошмар какой-то, честное слово, — толстяк упал в кресло, — а что у вас есть, детка? Дайте мне тоже.
— Пион уклоняющийся, — пробормотала Юля, — дурацкая крышка, никак не могу открыть.
Сергей взял у нее из рук пузырек, открыл, она накапала в пластиковый стаканчик коричневую жидкость и поднесла к трясущимся губам медсестры.
— Викуша, выпей, все уже хорошо. Вика залпом проглотила капли и сморщилась, Юля взяла у нее стакан, налила еще и протянула Мамонову.
— Какая гадость, — сморщился он. — Викуша, детка, как вы?
— Уже ничего, Петр Аркадьевич. — Вика встала, открыла холодильник, достала бутылку воды и спросила: — Кому-нибудь налить минералки?
Никто ей не ответил. Она оглянулась и тихо ахнула. Главный врач сидел, подавшись вперед всем корпусом и вцепившись в подлокотники. Очки его сползли на кончик носа, рот был приоткрыт. В дверном проеме застыла мощная фигура санитара. Откуда-то из его шеи звучал глухой настырный голос:
— Пятый, пятый, как слышите? Прием!
Юлия Николаевна Тихорецкая и пациент по фамилии Найденов стояли у окна и целовались так самозабвенно, словно были здесь одни.
* * *Стас потерял счет времени, не мог понять, утро сейчас или вечер. Он то проваливался в тревожный сон, то просыпался от лютого холода. Озноб сменялся огненным жаром. Он выпил всю минеральную воду из мини-бара.
Очнувшись в очередной раз, он обнаружил, что не осталось ни глотка. Постельное белье было влажным. Он плавал в собственном поту, умирал от жажды и головной боли. Рядом на тумбочке стоял телефон, под ним на карточке был записан номер администратора. В глазах рябило, он не мог разобрать цифры. Принялся вертеть диск и, только услышав долгие гудки, понял, что звонит вовсе не администратору, а Эвелине. Трубку не брали страшно долго, наконец сонный сердитый голос ответил:
— Да. Слушаю.
— Линка, это я, — прохрипел он жалобно, — ты можешь ко мне сейчас приехать?
— Ты знаешь, который час? — спросила вяза возмущенно.
— Нет. Мне очень плохо. Я ничего не вижу.
— О Господи, Герасимов, с тобой, честное слово, не соскучишься. Что на этот раз случилось?
— Я заболел. У меня очень высокая температура.
— Врача вызывал?
— Не могу, Линка. Я не дома. Я в гостинице, под чужим именем.
— Ну здравствуйте, — нервно хмыкнула она, — это что-то новенькое.
— Никто не должен знать, что я в Москве, понимаешь?
— Пока нет, — честно призналась она.
— Слушай, мне тяжело говорить. Приедешь, все объясню. Мотель называется «Светлячок» недалеко от Речного вокзала. Адрес не записывай, запомни. Привези мне каких-нибудь лекарств от гриппа, от простуды, витаминов, воды побольше, в общем сама разберешься. Администратору внизу скажешь, что ты в седьмой номер к Сидорову Ивану Ивановичу.
— О Боже! — тихо вскрикнула Эвелина. Стас отключил телефон и опять заснул. Разбудил его настойчивый стук в дверь. Он встал, накинул одеяло на плечи, открыл.
В комнате был полумрак. Эвелина положила тяжелый пакет на тумбочку, поцеловала его в щеку и вдруг отпрянула так резко, что шарахнулась затылком о дверь.
— Стас… — она щелкнула выключателем и медленно опустилась на пол, — Нет, я, конечно, могла незаметно свихнуться. Но Плешаков… И твои родители… Он ведь ездил встречать твоих родителей… А, я поняла, это нарочно так устроили, для твоей безопасности… Ой, кретинка… — Она закрыла лицо руками и несколько секунд сидела на полу, качаясь и тихо постанывая.
— Перестань, Линка, при чем здесь Плешаков и мои родители? Никто ничего не знает. Мне плохо, я лягу. Ты градусник привезла? — вяло бормотал Стас, укладываясь и забиваясь под одеяло. — Встань и накрой меня чем-нибудь еще, мне холодно.
Эвелина резко вскочила, суставы затрещали, глаза запылали, она подошла к Стасу и стянула одеяло с его головы.
— Все! С меня довольно! Сыта по горло! Трудно было предупредить? Ты просто забыл, тебе наплевать, как всегда! Я не люблю, когда из меня делают идиотку, и никому этого не позволю, даже тебе, Герасимов! — она схватила пакет, вывалила на кровать его содержимое, пластиковые бутылки с глухим стуком покатились на пол, — вот тебе минералка, панадол, аспирин, градусник, и привет, дорогой. Поправляйся!
— Лина, подожди! — простонал Стас, но она уже вылетела из комнаты и захлопнула дверь.
Он встал, выглянул в коридор, чуть не упал от слабости, увидел, как высокая тонкая фигура в белом костюме несется к лестнице, еще раз позвал ее и она вернулась.
* * *Пистолет, вылетевший из рук Чуни, был швейцарский «Зиг-Зауэр» с глушителем, одна из последних моделей. При обыске обнаружили три фотографии доктора Тихорецкой. Те самые, что висели в Интернете, на молодежно-музыкальных сайтах рядом с фантастическими рассказами о злоключениях Анжелы.
Паспорт он сдал при входе охраннику в обмен на пропуск, как было положено в клинике. Документ на имя Николаева Александра Петровича оказался грубой фальшивкой.
На первом допросе Трацук Андрей Иванович сообщил, что является фанатом певицы и решил расправиться с хирургом, поскольку прочитал, что звезде собираются делать совсем другое лицо, не такое, как было раньше. Пистолет купил у трех вокзалов с рук за двести долларов. На замечание, что такая пушка стоит не меньше тысячи, он никак не отреагировал.
Впрочем, вскоре у Чуни началась ломка и он потребовал, чтобы срочно собрали пресс-конференцию.
— Я хочу сделать официальное заявление! Меня похитили и тайно вывезли в Пакистан. Там, под землей, секретная база. Меня привязывали к койке, кололи какими-то препаратами и пропускали через меня электрический ток. Потом заставляли убивать. — Он говорил все это глухим механическим голосом, глаза его сухо сверкали. — В таком состоянии я мог бы убить родную мать и вообще кого угодно. Дайте мне вмазаться!
Чем сильнее его ломало, тем настойчивее он требовал собрать пресс-конференцию и привлечь внимание всей мировой общественности. Речь его становилась все невнятнее, он пожирал глазами шприц с дозой метадона и, уже корчась в судорогах, прохрипел, что доктора Тихорецкую ему приказал убить некто Исса, толстый мужчина лет пятидесяти с большим животом. Фотографии, оружие и всю необходимую информацию он получил от Иссы в машине, за полчаса до того, как вошел в клинику. На этой машине его вывезли из какого-то дома, который стоял в лесу, и довезли почти до самой клиники.
Сколько времени его везли, какой марки была машина, как долго он жил в этом доме, откуда и каким образом попал туда, кто находился с ним, Чуня не помнил. Допрашивать дальше без укола не имело смысла. У Чуни начались судороги. Получив вожделенную дозу, он впал в бессознательное состояние. Его поместили в бокс Лубянской внутренней тюрьмы. Все, охрана и медицинское наблюдение, было на самом высоком уровне.
Той же ночью бывший старший сержант Андрей Трацук скончался от острой сердечной недостаточности.
Глава сороковая
В семь утра Сергея разбудил шальной, настойчивый звонок. Он заметался между телефонами и не сразу сообразил, что звонят в дверь. Накинул халат, вышел босиком в прихожую и припал к глазку. За дверью стояла странная фигура. Мешковатые трикотажные штаны с лампасами, джинсовая куртка, большие очки в толстой черной оправе, короткая темная бородка, серая тряпочная кепка с мятым козырьком. На плече болталась плоская капроновая сумка.
— Стас, ну что ты смотришь? — усмехнулся незнакомец, еще раз нажимая кнопку звонка. — Давай открывай. Это я.
Нечто страшно знакомое мелькнуло в этой усмешке, искаженной круглым стеклышком дверного глазка. Дверь глушила голос, он был едва слышен. У Сергея пересохло во рту и дико стукнуло сердце. Почти не касаясь пола, он кинулся в спальню, достал из-под подушки пистолет, сунул его в карман халата, вернулся в прихожую и защелкал замками.
Гость переступил порог, снял кепку, бросил ее на тумбочку, снял очки в дешевой оправе, повернулся к зеркалу и аккуратно пригладил светлые вьющиеся волосы.
Сергей заметил, что стекла в очках простые, без всяких диоптрий.
— Прости, что так рано. Я улетаю через два часа, — гость резко повернулся, — что у тебя с лицом? Два дня назад вроде не было ничего.
— А, это? — Сергей бросил взгляд в зеркало и тронул щеку. — Складки от подушки.
— Да, вижу, ты крепко спал, не проснулся еще, — гость рассмеялся, похлопал Сергея по плечу, — пойдем, сваришь кофе и расскажешь, что у тебя за проблемы, кто и почему наехал. Или, может, я не вовремя? Ты не один? — он отстранил Сергея, заглянул в приоткрытые двери комнат.
Сергей сунул руки в карманы, на ощупь щелкнул предохранителем и направился в спальню.
— Ты куда? — тревожно спросил гость, тоже сунул руки в карманы своей джинсовой куртки и шагнул вслед за Сергеем.
— Я переоденусь.
— Брось, и так сойдет. Времени мало, проблем много. Слушай, ты не помнишь, когда в последний раз бабки на мой счет ушли?
— Недавно. Дня три назад.
Они стояли в темном коридоре у двери спальни, совсем близко и смотрели друг на друга.
— Черт… И сколько там было? — пробормотал гость, не отводя взгляда.
— Семьдесят, — Сергей развернулся и направился в гостиную. Гость последовал за ним, как на привязи.
— Слу-ушай, — задумчиво протянул он, усаживаясь на диван, — а нельзя как-нибудь крутануть назад?
Сергей включил чайник, достал турку, насыпал зерна в кофемолку. Пока она гудела, оба молчали. Сергей стоял спиной к гостю. Их разделяло метра три, не больше.
— У тебя что-то случилось? — спросил он, не оборачиваясь.
— Да, понимаешь, есть одна проблема. Но об этом позже. Нет, ты скажи, в принципе можно вытянуть с того счета бабки назад или нельзя никак?
— Все? — уточнил Сергей, помешивая кофе.
— Не знаю. Хотя бы часть. Я в ваших банковских делах ни хрена не понимаю, гость повысил голос, — я только знаю, что с того счета я теперь не могу снять ни гроша. А бабки мне сейчас нужны позарез, — Он вдруг легко соскользнул с дивана и двинулся на Сергея, продолжая держать руки в карманах куртки. — Ладно, об этом-после, а то как-то нехорошо получается. Ты пришел ко мне со своими проблемами, поговорить нам у Иссы не удалось, теперь я пришел к тебе и сразу гружу тебя своими проблемами. Смотри, сейчас убежит!
Сергей сдернул турку, кофейная пена зашипела на электрической конфорке.
— Шамиль, ты есть хочешь? — спросил он, все еще не оборачиваясь, чувствуя, как зудят шрамы на лице и как першит в горле от звука этого ненавистного имени.
— Стас, ты какой-то не такой, — медленно проговорил чеченец.
Он подошел к стойке вплотную. Сергей слышал его дыхание и запах. От Исмаилова пахло хорошим одеколоном и мятной жвачкой. Дыхание его оставалось спокойным, но голос чуть изменился. Акцент стал заметнее.
— Я дерганый весь, с нервами плохо, — глухо произнес Сергей, вытирая губкой плиту, — наехали на меня, Шамиль. Очень серьезно наехали. Сначала взрывчатка в машине. Потом шофера моего кончили.
— А пистолет подкинули в квартиру твоей женщины? Да, это я помню, ты не повторяйся. Давай дальше.
— Ну а что дальше? Кто-то периодически влезает ко мне в квартиру и гадит, вроде бы по мелочи, но довольно чувствительно, — Сергей заговорил быстро и очень тихо.
Следовало, наконец, повернуться к гостю лицом. Дыхание за спиной становилось все чаще и напряженнее.
— Вот вчера, например, мне насыпали битого стекла в крем, — Произнес он и смущенно усмехнулся.
— Что? — тяжело выдохнул Исмаилов.
— Ну, я кремом лицо мажу на ночь, — Сергей резко развернулся и с размаху напоролся на знакомый немигающий взгляд, — кожа у меня сухая, понимаешь? И вот эти суки намешали осколков в баночку. Видишь, как исполосовало?
Опять повисла пауза. Сергей спокойно отвернулся, достал кофейные чашки и еще раз спросил:
— Так ты будешь есть или нет?
— Нет, — рявкнул Исмаилов, — а то вдруг тебе и в еду чего-нибудь подмешали, а? — он засмеялся, вполне искренне и отступил в глубь гостиной, к дивану, продолжая хохотать.
— Слушай, Стас, — произнес он сквозь смех, — что ж вы все здесь такие придурки, а? Вот смотри, дом у тебя престижный, пацаны внизу накачанные, важные, с пушками. Вроде никто посторонний и близко не сунется. А я зашел в гараж, дал пятьдесят рублей охраннику, пока он на меня смотрел, прилепил пару рекламных бумажек на ветровые стекла. Он отвернулся — я быстренько раз, и к лестнице. Через пять минут я у твоей двери. И никто ничего не просек. Вот тебе и стекло в креме, и свинец в башке. Ну ладно, — он отсмеялся, и опять уставился на Сергея, не моргая, — так кто же с тобой такие нехорошие шутки шутит?
— Я не понял, Шамиль, ты кофе будешь пить или теперь опасаешься?
— Да буду, буду. Отравы там нет. Если бы тебя хотели замочить, давно бы уже…
Пока он шел через гостиную с двумя кофейными чашками в руках, взгляд гостя не отлипал от правого кармана его халата.
— Сначала скажи, что у тебя там со счетом, — произнес Сергей, усаживаясь в кресло напротив гостя.
— Ладно, — кивнул тот, — если ты так хочешь, давай начнем с этого. Тем более одно с другим связано. Ты поможешь мне решить мою проблему, и мне будет легче решить твою. Бабки мне сейчас нужны, Стас, — он отхлебнул кофе. Его правая рука все еще оставалась в кармане, чашку он держал левой, — снять со своего счета я не могу. Почему — объяснять некогда. Рано или поздно я с этим разберусь, но бабки нужны сегодня, понимаешь?
— Сколько?
— Ну, штук сто. Кстати, именно столько стоит решение проблемы, если кто-то наезжает на тебя. Ты понял, да? Ты мне потом ничего не будешь должен.
— Такой суммы наликом у меня сейчас нет, — задумчиво пробормотал Сергей, поднялся, обошел стол и взял телефонную трубку.
— Стой! — Исмаилов предостерегающе поднял левую руку. — Кому ты собрался звонить?
— Хочу попытаться бабки тебе достать, — простодушно улыбнулся Сергей и набрал номер Райского. — Мишаня, привет, это я, Стас, — произнес он, услышав сонный сердитый голос, — разбудил тебя? Ну извини. Срочно нужно сто кусков наликом.
Райский ошалело молчал и дышал в трубку. И слава Богу, потому что телефонный столик с аппаратом стоял рядом с Исмаиловым, и тот, как бы нечаянно, нажал кнопку громкой связи. Дыхание полковника зазвучало на всю гостиную.