— Мишаня, я сейчас дома, ты можешь подвезти деньги в ближайшее время?
— Сто тысяч долларов? — кашлянув, осторожно переспросил Райский.
— Ну не рублей, конечно, — нервно рассмеялся Сергей, — проснись, Мишаня, проснись. Бабки нужны очень срочно.
— Кому?
Исмаилов между тем принялся живо жестикулировать. Ткнул пальцем себя в грудь, отрицательно помотал головой и указал на Сергея.
— Мне, мне лично! Слушай, Мишаня, некогда разговаривать. Давай быстренько, дуй ко мне, я бы не стал тебя грузить, если бы не приперло меня. Все, жду.
— Да, я понял, — пробасил полковник изменившимся голосом, — я выезжаю.
— Слушай, что за человек, у которого есть такие бабки прямо сейчас? — спросил Исмаилов с кривой усмешкой.
В этот момент что-то тихо щелкнуло в прихожей, и через минуту в гостиную вошел Стас Герасимов.
Две руки с пистолетами выскочили наружу из карманов одновременно, секунда в секунду. Исмаилов и Сергей смотрели друг на друга. Разница была только в том, что чеченец продолжал сидеть на диване, а Сергей стоял справа от него.
— Стас, — тихо позвал Исмаилов, — возьми что-нибудь тяжелое и дай ему по башке.
Герасимов не шевельнулся. Он застыл посреди гостиной как изваяние. Лицо его было белым и блестело от пота.
— Стас, тебе просто надо взять в руки любую бутылку из бара, — медленно, монотонно продолжал чеченец, — ты подойдешь, размахнешься и врежешь ему. Через минуту здесь будут мои люди.
— А еще через три минуты здесь будет ОМОН, — сказал Сергей.
— Мои успеют раньше, — заметил Исмаилов, не сводя глаз с Сергея.
— Стас, тебе лучше уйти отсюда. Не бойся, он не выстрелит. Я не дам ему. Уходи, — сказал Сергей.
Они оба говорили очень тихо и каждый боялся взглянуть на Стаса, поскольку каждый знал: чтобы выстрелить первым, довольно доли секунды.
Из прихожей послышался шум спускаемой воды. Стукнула дверь ванной.
— Кто там еще? — голос Исмаилова слегка дрогнул. — Стас, кто с тобой?
Герасимов продолжал молчать. В гостиную вошла Эвелина, окинула всех присутствующих быстрым тревожным взглядом, схватила за руку Стаса и, пятясь, потянула его к двери.
— Стоять! — рявкнул Исмаилов.
— Уходите оба! — рявкнул Сергей. У Исмаилова в кармане зазвучали первые аккорды «Танца маленьких лебедей». Его левая рука рефлекторно дернулась.
— Ответь, — сказал Сергей, — успокой их, сообщи, что все нормально. Исмаилов едва заметно усмехнулся. Музыка Чайковского еще немного поиграла в его кармане и затихла. Эвелина и Стас медленно, как две сомнамбулы, отступали к входной двери. Когда они открыли ее, с лестничной площадки донеслось несколько глухих хлопков. Стреляли далеко внизу. Сергей понял, что люди Исмаилова выбрали короткий путь, не стали пробираться через гараж, рванули прямо в подъезд и уложили охрану.
— Назад! — крикнул он. — Войдите и заприте дверь!
В кармане Исмаилова опять зазвучал лебединый танец. Дверь стукнула, но телефонная музыка помешала расслышать, щелкнули замки или нет. Ни Сергей, ни Исмаилов не видели, что происходит в прихожей. Сергей стоял спиной, Исмаилов сидел лицом к дверному проему. Ему достаточно было лишь слегка сдвинуться, чтобы увидеть прихожую. И он не устоял перед соблазном. Этой доли секунды Сергею хватило, чтобы ударом ноги выбить у него пистолет.
Исмаилов в панике дернулся, и Сергей выстрелил ему в колено.
— Это тебе за капитана Громова, — пробормотал он сквозь зубы.
Исмаилов тихо взвыл и стал сползать с дивана. Лицо его побелело, но глаза косились туда, где лежал пистолет.
— Сидеть! — заорал Сергей, пытаясь заглушить в самом себе дикую, гулкую волну ненависти, которая вздыбилась со дна души, пьянила, мешала соображать.
Исмаилов сделал еще одно движение в сторону пистолета и Сергей прострелил ему второе колено.
— Это тебе за старлея Курочкина!
Прихожая и лестничная площадка грохотали, как при землетрясении. Стальная дверь ходила ходуном. В гостиную влетела Эвелина и крикнула:
— Они стреляют по замку!
Глаза Исмаилова, уже затуманенные болью, вдруг ожили и уперлись Сергею в лицо. У двери нарастала пальба. Стреляли очередями. Вслед за Эвелиной явился Стас.
— Возьмите его пистолет, — сказал Сергей.
— Да, Стас, возьми мою пушку и убей его. Он все равно труп, — прохрипел Исмаилов, — ты труп, майор Логинов. Видишь, я все-таки узнал тебя. Убей его, Стас.
— Стас, возьми пистолет! — повторил Сергей.
— Я не могу, — подал слабый голос Герасимов, — я болен. У меня температура.
Пистолет подняла Эвелина.
— Что теперь? — спросила она.
Но вопроса никто не услышал. Дверь с грохотом распахнулась.
— К стене! Оба! — успел крикнуть Сергей, отпрыгнул и вжался в стену у двери. Стас и Эвелина метнулись к нему. Через секунду в гостиную ворвался бородатый детина в сером костюме со здоровенным штурмовым пистолетом. Рука Исмаилова взметнулась, указывая на людей у стены, но детина уже падал навзничь. Сергей успел попасть ему в голову.
Грохнул еще выстрел, в гостиную ввалился и второй охранник, качнулся и рухнул. За ними стояли двое омоновцев.
…Стас Герасимов медленно сполз по стене и сел на пол. Эвелина продолжала стоять, держа пистолет Исмаилова обеими руками. Сергей шагнул к ней и тихо произнес:
— Спасибо, Лина. Вы очень мне помогли. Отдайте, пожалуйста, пистолет. — Она помотала головой.
— Лина, он заряжен.
— Я не могу, — прошептала она, едва шевеля белыми губами, — не могу, у меня пальцы свело.
Пока Сергей осторожно, по одному, разжимал ее ледяные пальцы, в гостиной появился Райский и ни на кого не глядя ринулся к Исмаилову. Тот все еще сидел на полу, слегка покачиваясь. Глаза его были закрыты. Из кармана продолжал звучать «Танец маленьких лебедей». Полковник наклонился, достал телефон и тихо произнес в трубку:
— Слушаю вас.
Глава сорок первая
Дачный поселок Федотовка находился в тридцати пяти километрах от Москвы. На месте стройки, где пятнадцать лет назад в неглубоком котловане погибла Маша Демидова, вырос шикарный корпус дома отдыха. Рощу обнесли бетонным забором.
Сергей оставил машину неподалеку от железнодорожной станции и отправился пешком к поселку. Там, в доме номер двадцать семь по улице Космонавта Пацаева, был прописан некто Лещук Олег Анатольевич, 1928 года рождения, русский, многократно судимый по разным несерьезным статьям, от хулиганства до мелкой кражи. География его «ходок» обнимала огромное пространство, от Целинограда до Магадана. Последний свой срок, с января 1991 по октябрь 1994, злостный рецидивист Лещук по прозвищу Лещ отбывал в Архангельской области в ИТК «Наркоз».
Было известно, что после освобождения он встал на милицейский учет по месту прежней прописки, в поселке Федотовка, где его все эти годы ждала верная жена Клавдия Лещук, работая бессменной сторожихой.
Но из всей информации, полученной от недовольного Райского, больше всего взбодрил Сергея тот факт, что короткий период с марта 1984 по январь 1986 рецидивист Лещук провел дома, в поселке Федотовка.
Было восемь утра. Дачный поселок только начал просыпаться. Цепочка ветхих прозрачных заборов, за которыми виднелись старые деревянные дачи, иногда прерывалась бетоном и сталью. За этими глухими оградами, за стальными воротами, прятались каменные виллы. Дом номер двадцать семь оказался последним по улице Пацаева. Он стоял немного на отшибе, как и положено сторожке.
Сергей остановился и тихо присвистнул. Вместо ветхой косой избенки, которую он ожидал увидеть, перед ним высился двухметровый стальной забор, выкрашенный темно-зеленой краской. Ворота были наглухо закрыты. Над ними виднелся оранжевый гребень черепичной крыши, белая тарелка космической антенны.
Прямо на Сергея вопросительно глядел блестящий глазок видеокамеры. Терять было нечего. Не раздумывая, он нажал кнопку звонка. Тут же перед ним открылась высокая стальная калитка и появился здоровенный охранник в пятнистом камуфляже.
— Привет, — сказал ему Сергей, — Лещук Олег Анатольевич здесь живет?
Никаких эмоций на лице охранника не отразилось, он молча кивнул, пропустил Сергея внутрь и закрыл калитку.
Посреди просторной, аккуратно подстриженной лужайки стояла трехэтажная белая вилла. Рядом теннисный корт, за домом виднелся край бассейна, оттуда слышался плеск и приглушенный женский смех.
В дом Сергея ввели двое в камуфляже, с автоматами, и вид у них был такой, словно он явился сюда не по собственной воле и собирается куда-то убегать.
Оказавшись в просторном полутемном холле, Сергей сначала ничего не увидел. Один из охранников быстро обыскал его, достал из-под мышки пистолет и шагнул в глубину комнаты.
— Ну надо же, — прозвучал оттуда хриплый тяжелый бас, — все прямо как у больших.
— Ну надо же, — прозвучал оттуда хриплый тяжелый бас, — все прямо как у больших.
Глаза привыкли к полумраку. Сергей разглядел в огромном кресле у камина пожилого тощего человека в полосатом банном халате. Невозможно было поверить, что ему еще нет сорока.
— Привет, Герасимов, — сказал хозяин, — проходи, садись. Я как раз завтракать собрался. Составишь компанию?
— Привет, Михеев, — кивнул Сергей, — спасибо, не откажусь.
— Палыч, — поправил хозяин, — теперь меня так надо называть. Ну что, Герасимов, вычислил моего свидетеля? Не ожидал от тебя, честное слово, не ожидал.
— Что же мне оставалось делать, Палыч — вздохнул Сергей.
— Тебе объяснили, что делать. На бумажке написали. Ты тот листочек потерял?
Повар принес огромный поднос, на котором, кроме серебряного кофейника и трех массивных фарфоровых чашек, стояло блюдо с дымящимися варениками, хрустальные вазочки с медом и сметаной, кувшин с молоком.
— Что ты замер, Стас? — спросил Михеев, подцепил вилкой вареник, обмакнул в сметану и отправил в рот. — Какая-то у тебя запоздалая реакция, честное слово. Я думал, ты сразу удивишься, а до тебя только сейчас дошло, — он жевал и продолжал с набитым ртом. — Вот смотри, как интересно получается. Когда ты приехал ко мне в Выхино, ты все воспринял как должное. Ты сразу и с удовольствием поверил, будто я спился, опустился и подыхаю. А теперь, когда видишь истинное положение вещей, удивляешься. Странный ты человек, Стас, — он налил себе молока, хлебнул, — ну как насчет того листочка? Слова исчезли, но в голове твоей должны застрять накрепко. Этот листочек для тебя, Герасимов, вроде рецепта от всех твоих мучительных болезней и проблем.
Сергей не спеша обмазал вареник сметаной, съел, запил молоком и произнес:
— С вишнями. Очень вкусно. Видишь ли, Палыч, я так устал за это время, что даже читать разучился. Может, ты объяснишь мне еще раз, на словах?
Повисла пауза. Сергей почувствовал затылком, что кто-то смотрит на него. Он обернулся: увидел в дверном проеме высокую женщину в банном халате, с длинными мокрыми волосами и машинально поздоровался:
— Доброе утро, Ирина Павловна.
Она не ответила. Продолжая смотреть на него, прошла босиком по ковру, пересекла гостиную, подошла к брату и, присев на подлокотник его кресла, что-то зашептала на ухо. Сергей заметил, как они похожи, хотя вроде бы совсем разные.
Михеев выслушал, кивнул, щелкнул пальцами. Явилась пожилая горничная в белом фартуке, сдвинула какую-то тяжелую причудливую штуку, которая напоминала абстрактную скульптуру, но оказалась торшером. Горничная включила его и повернула таким образом, что свет ударил Сергею в лицо.
Ирина между тем уселась в кресло, налила себе молока. Брат и сестра остались в темноте. На минуту Сергей ослеп.
— Да, Ирка, ты права, — донесся до него бас Михеева, — но смотри-ка, ведь одно лицо! А я думаю, что-то с ним не то. Круто, нечего сказать. Папа денег не пожалел. Еще и шрамы от пластической операции остались. Ну давай, милый, заново знакомиться.
— Найденов Сергей Михайлович, — представился Сергей и налил себе молока.
— В каком ты чине, служивый? — насмешливо спросила Ирина. Голос у нее был низкий, глубокий. В огромных черных глазах ни вражды, ни напряжения. Только любопытство.
— Майор ФСБ, — ответил Сергей.
— Это замечательно, — рассмеялся Михеев, — ну и чего ты хочешь, майор?
— Я сюда приехал, чтобы поговорить с Лещуком Олегом Анатольевичем. Но уж коли мне сразу так повезло, с удовольствием поговорю и с тобой, Палыч, и с вами, Ирина Павловна.
— Говори, — кивнул Михеев, — слушаем тебя. — Зачем вам все это надо? — спросил Сергей. — Я знаю, ты, Палыч, не убивал Машу Демидову. Тебя посадили зря. Но ведь и Герасимов ее не убивал. Это был несчастный случай.
— Значит, я, по-твоему, идиот? — тихо, задумчиво произнес Михеев.
— Нет. Ты, Палыч, не идиот, — улыбнулся Сергей.
— Ну спасибо, майор, утешил. Несчастный случай, говоришь? — Он опять щелкнул пальцами и спросил горничную. — Как там у нас, Олег Анатольевич проснулся?
Горничная кивнула и удалилась. Несколько минут в гостиной было тихо. Наконец послышались шаги, и в дверном проеме появился маленький сгорбленный старик в белых брюках и голубой футболке. Блестящую лысину обрамлял тонкий венчик седого пуха. Руки были под крыты татуировками.
— Доброе утро, Палыч, — сказал он, испуганно озираясь и как будто не замечая Сергея:
— Привет, Лещ, — кивнул Михеев, — надень-ка очки. Посмотри, какой у нас гость.
Старик достал из кармана очки, нацепил на нос, повернулся к Сергею и впился в него маленькими близорукими глазами. В гостиной опять стало тихо. Сергей заметил, что губы старика зашевелились, сначала он бормотал что-то совсем неслышно, потом все громче, словно кто-то внутри него медленно увеличивал звук.
— Паскуда! — услышал Сергей. — Отруби ему нос по самые яйца, Палыч, либо я не выдержу, сам его, гниду, загрызу, — старик шагнул к Сергею.
— Спокойно, Лещ, спокойно, — остановил его Михеев, — видишь ли, у него память отшибло. Ты сначала расскажи ему все, что мне тогда в «Наркозе» рассказал, когда мы с тобой в больничке подыхали оба. Прямо так, как мне, расскажи ему.
— А-а, под стебанутого косишь! — закричал старик. — Не верь ему, Палыч. Фуфло гонит!
— Не волнуйся так, Лещик, сядь, остынь, — ласково произнесла Ирина. — Посмотри, шрамы у него. В аварию попал, башкой стукнулся. Правда, не помнит.
Старик, продолжая пыхтеть и сверкать глазами, опустился на край кресла напротив Сергея:
— Не помнишь, значит, ничего, гумозник? Ну ладно, слушай. Той ночью я полез на стройку за кабелем. Смотрю, идут двое от станции. Я заныкался между плитами, сижу — не дышу, и все мне видно. Прожектор горит, светло как днем. Машу я сразу узнал. Короче, идет она, быстро так, а ты за ней. Она тебе говорит: «Отвяжись, Герасимов, катись отсюда». Ты ее уламываешь, канючишь, мол, то да се, жить без тебя не могу, за тобой приехал, больной, с температурой, давай, поехали, мол, ко мне, дома никого, только нянька старая, глухая и плюнул ты на них на всех. А она тебе: «Герасимов, ты что, не понял? Ты мне надоел с твоей температурой! Отвяжись, глупая обезьяна». Она как раз к котловану подходила, тут ты кинулся на нее, схватил за плечи, стал трясти и орать, чтоб она не смела так говорить и никогда не называла тебя глупой обезьяной. А она рассмеялась тебе в лицо и еще раза три повторила: «Герасимов, ты глупая обезьяна!» И попыталась вывернуться из твоих рук. Ты ее пихнул, резко так. Она легонькая, как птичка, отлетела к краю котлована и прямо туда. Я слышу удар, глухой, жуткий и крик. Она крикнула, но слабо совсем. Пока падала, понять не успела, а там уж ее сразу, насквозь. Ты шагнул к краю, глянул вниз. Минуту всего смотрел, а потом драпанул к станции. И все. И нет тебя.
Подхожу я, гляжу, она там лежит и дергается, словно ток через нее пропускают, — старик зажмурился, тряхнул головой, — я же ее маленькую знал, видел, как ее здесь в коляске возили. Спускаюсь туда и сам не соображаю, что делаю. Сначала хотел вытащить из нее железку, потянул и понял — нет, не выйдет. Это штырь, арматура, торчит из плиты. Попробовал поднять, перевернуть, тоже не получилось. Сколько возился там с ней, не знаю. Опомнился, смотрю, сам-то весь в ее кровянке. А ей уж не поможешь. Отходит она. Я говорю, прости меня, Машенька, я ж человек судимый, меня сразу заметут. Тут Палыч прибегает, ну, то есть тогда еще Юрка Михеев. Я едва заныкаться успел, а уйти все не могу, думаю, вдруг все же спасут? Он кричит, бьется над ней, мечется, кинулся за помощью, привел народ к котловану, опять к ней спустился и все голову ей держал, будто она еще что-нибудь чувствовала. В общем дальше понятно, общий шухер, менты. Я, конечно, смылся по-тихому, но потом в себе долго грех этот нес. Когда узнал, кого осудили, думал даже пойти в ментовку и все рассказать, что видел. Но куда мне? Какой я свидетель? Понятное дело, не поверят, а еще и заметут наверняка. Я ж туда воровать залез. А потом мы с Юрой, то есть с Палычем, оказались в, «Наркозе», в больничке, на соседних койках.
Старик замолчал. Было слышно только его тяжелое, хриплое дыхание. Он уже не смотрел на Сергея. Глаза его беспокойно шарили по столу.
— Нет, Лещ, — покачал головой Михеев, — утром я тебе не налью. Вон молочка выпей и съешь что-нибудь.
— А как же? — старик всхлипнул и шмыгнул носом. — А за Машеньку-то? Чтоб земля ей пухом… Налей, Палыч, душа горит, сил нет.
— Все, иди, старик, отдыхай.
Охранник бережно подхватил Леща под руку и повел на улицу. У двери он оглянулся и посмотрел на Сергея.
— Много всякого говна видел, но ты один такой, понял?
После его ухода повисла тишина. За окном щебетали утренние птицы. Неслышно подошел охранник и протянул хозяину коробочку размером со спичечный коробок. Внезапно Михеев прицелился и кинул ее Сергею. Тот едва успел поймать. Это оказалась кассета от диктофона.