Иногда она делилась своими грезами с мужем, он криво усмехался в ответ и говорил: «Какие внуки, Наташа? У нас и так на руках огромный трудный младенец, от которого не знаешь, чего ждать, потому что он избалован до невозможности». Обычно дальше происходила небольшая вялая ссора, генеральша оправдывалась, убеждала себя и мужа, что воспитывала сына как могла, а если получалось неправильно, то кто же мешал ему, отцу, вмешаться?
Неизвестно, сколько времени она просидела так, глядя на Стаса и думая о другом, несуществующем человеке, о маленьком нежном херувиме, которого успела подержать на руках всего несколько минут тридцать шесть лет назад.
— Нет… не может быть. Мне показалось, это не могла быть она… ее нет… его нет… — пробормотал Стас и перевернулся на другой бок. Рука его взлетела так резко, что ударила Наталью Марковну по лицу.
— Что? Что ты, Стасик?
Но он не ответил, он спал очень крепко и говорил во сне.
* * *В Керкуре, столице маленького греческого острова Корфу, с утра бушевал ветер, такой мощный, что зонтики в кафе на набережной выворачивались наизнанку и рушились вешалки с одеждой у уличных торговцев. Огромный серебристый трейлер остановился на окраине, у бензоколонки, неподалеку от пустынного дикого пляжа.
Из кабины вылез бородатый крепкий мужчина, потянулся, хрустнув суставами, обошел грузовик, открыл дверцу и подал руку высокой тоненькой девушке. Она была в узких потертых шортах и открытой майке. Бешеный ветер тут же подхватил и принялся трепать ее длинные платиновые волосы.
— Пойду выпью что-нибудь, — пробасила бородатый по-русски, отдал девушке ключи и скрылся в маленьком кафе.
Девушка легко сбежала вниз, к пляжу. Там на соломенных циновках под беспощадными лучами солнца спали, обнявшись, мужчина и женщина.
— Микос! — громко позвала девушка. Двое вскочили и стали тревожно озираться.
Мужчина направился к девушке, его подруга осталась сидеть на циновке.
— Привет, Микос. Как вы можете спать под таким солнцем? Не боитесь обгореть? — спросила девушка по-английски, когда он подошел ближе.
— Мы выросли под этим солнцем, — ответил мужчина, — мы никогда не обгораем. А вот тебе, Ирен, надо быть осторожной с солнцем. Ты такая нежная, белокожая, — он оглядел девушку откровенно восторженным взглядом и оскалил в улыбке яркие безупречные зубы, — не ждал вас так рано. Думал, вы будете кататься на моей бандуре до ночи.
У него был неплохой английский, но с сильным греческим акцентом.
— В следующий раз, Микос, мы обязательно возьмем твою бандуру на всю ночь, — улыбнулась в ответ девушка. — Человек, который на такой громадине может ездить по вашим дорогам ночью, просто гениальный водитель. А мы пока только туристы, которым захотелось развлечься.
Ее английский был значительно лучше. Легкий акцент казался скорее французским, чем русским. Она достала из сумочки несколько зеленых купюр и протянула греку.
— Спасибо, Ирен, — кивнул он, — всегда рад одолжить тебе свой грузовик. Если в следующий раз, когда ты захочешь покататься ночью, а твой друг будет занят, я с удовольствием составлю тебе компанию.
— Правда? Я подумаю об этом. А твоя подруга не станет возражать?
— Это не подруга. Это жена, — прошептал Микос и весело подмигнул, — мы ей не скажем. А если она случайно узнает, то все равно никуда не денется. У нас трое детей.
— Серьезно? Вы такие молодые и уже трое? Рада за вас. Вот, чуть не забыла, ключи от машины.
— Спасибо. Надеюсь, никаких приключений у вас не было? С нашей дорожной полицией не познакомились?
— Ты же сам говорил, что у вас ее практически нет, — девушка откинула волосы с лица, — ваши горные дороги заставляют ездить осторожно без всякой полиции.
— Значит, мне не надо ждать никаких сюрпризов? — Микос прищурился и чуть склонил голову набок. — Ты гарантируешь, что вы с приятелем на моей машине никого не сшибли в пропасть?
— Ну если не считать парочки туристических автобусов и десятка бестолковых мотоциклистов, то никого, — рассмеялась девушка. — Ладно, Микос, иди скорей к жене, она так смотрит на нас, что мне страшно за твое семейное благополучие. Счастливо, дорогой. Еще увидимся, — она легко вскарабкалась вверх, к шоссе. Микос проводил ее долгим прищуренным взглядом, затем пересчитал купюры, одну ловко спрятал в плавки, вернулся к жене, сел рядом с ней на циновку и протянул остальные три.
— Что это? — грозно спросила мужа полная яркая гречанка и уставилась на него жгучим черным взглядом.
— Триста долларов, — улыбнулся Микос, — триста новеньких американских долларов, которые я заработал всего за пять часов, совершенно ничего не делая.
— Мне не понравилась эта девица. Кто она такая? Где ты с ней познакомился?
— Она француженка. Богатая сумасшедшая туристка. Вчера вечером подошла ко мне на этой бензоколонке и спросила, не могу ли я одолжить на день ей и ее другу свой грузовик.
— И ты, как полный идиот, сразу согласился?
— Не сразу. Для начала я назвал очень большую цену. Триста долларов. Думал, она откажется, но она даже не стала торговаться.
— Да? В таком случае она не француженка. Французы ужасно жадные.
— Господи, Елена, какая нам с тобой разница, кто она? Лучше подумай, что делать с этими деньгами. Положить в банк или купить наконец новую стиральную машину?
— Не знаю, Микос. Это нехорошие деньги. На твоем месте я бы прежде всего проверила, все ли в порядке с грузовиком, нет ли на нем следов крови сбитого человека. — Елена поднялась с циновки, осторожно ступая по камням, направилась к морю. У самой кромки воды она обернулась и крикнула: — Ты дурак, Микос! Эта девица вовсе не француженка! Иди проверь грузовик, а заодно и доллары. Вдруг они фальшивые?
— И вовсе я не дурак, — проворчал Микос, сладко потягиваясь на циновке, доллары настоящие. Сотню, которую она дала в задаток, я вчера поменял на драхмы. Если бы я был дурак, то отдал бы тебе не триста, а все пятьсот и не догадался бы попросить у красотки Ирен паспорт. Может она и не француженка, но паспорт французский. Я на всякий случай запомнил имя, фамилию и номер. Если что не так, могу сообщить все это полиции. — Микос смотрел, как мелькает в не сильных волнах черная голова его жены. Елена отлично плавала, но никогда не ныряла, поскольку прическу делала в парикмахерской и не хотела ее портить.
А девушка с платиновыми волосами вошла в маленький бар у бензоколонки и села за столик напротив своего бородатого спутника.
— Ну что, Ирка, расплатилась с греком? — спросил он хрипло. — Не кажется тебе, что это слишком жирно — пятьсот баксов?
— Не кажется, — покачала головой Ирина, — и вообще, все это не твое дело. Пожалуйста, свежий апельсиновый сок и кофе эспрессо, — обратилась она к официанту, достала сигареты и закурила.
— Конечно, не мое, — кивнул бородач, — но ты можешь объяснить чисто по-человечески, если этот тип так достал Палыча, то почему мы его просто не замочили сегодня? Что за странные игры?
— Именно потому, что он слишком достал Палыча, мы его не замочили, а только напугали, — медленно, тихо произнесла Ирина и выпустила три аккуратных колечка дыма.
— Не понимаю, — пожал плечами бородач, — он что, Палычу много бабок должен и мы пугали, чтобы вернул, в натуре?
Официант поставил перед ней стакан сока и чашку кофе. Она положила сигарету, отхлебнула сок и задумчиво произнесла:
— Нет, Гундос, никогда не бывать тебе смотрящим.
— Это почему? — насупился бородач.
— Потому, что в голове у тебя одни только бабки. Человек, которого мы сегодня не замочили, Палычу, конечно, должен. Но не бабки. Долг его значительно больше.
— Ну ладно, Ирка, не гони пургу. Самая умная, да? Больше бабок могут быть только очень большие бабки. А если нельзя вернуть, то просто мочат, в натуре, и все дела.
— Десять лет жизни, — пробормотала Ирина, — самые лучшие десять лет. Вот что он должен.
— Так замочили бы. Что базарить зря? Если бы он валялся сейчас дохлый на дне пропасти, это была бы хорошая плата.
— Да, неплохая, — кивнула Ирина, — но Палыч не считает такую плату достаточной.
— И долго мы будем его пугать? — спросил Гундос.
— Не знаю. Наверное, пока он не поймет, что натворил, и не захочет рассказать об этом.
— Кому именно рассказать?
— Ну хотя бы самому себе.
Глава двадцать пятая
Серебристый «Фольксваген»-капля был похож на красивую новенькую игрушку, которую минуту назад достали из коробки, перевязанной ленточками. Сергей не верил, что эта крошка поедет, пока не включил двигатель. У крошки был великолепный мягкий ход. На таких машинах Сергею доводилось ездить разве что в детских мечтах.
Окна закрывались и открывались автоматически. Кондишен позволял создать в салоне любую температуру, какая нравится. Из магнитолы звучала музыка и качество звука оказалось таким, как в Большом зале Консерватории. Сергей сделал торжественный круг по территории базы, с сожалением оставил машину и отправился в кабинет к Райскому.
— Можно подумать, вы бывали в Большом зале консерватории, — снисходительно усмехнулся Райский, когда Сергей поделился с ним впечатлениями от первого знакомства с машиной.
— Почему? Бывал. Мама водила — в детстве часто, а когда стал взрослым, конечно, реже. Она у меня пианистка. Обычно брала с собой на концерты тетради с нотами, читала с листа и тихонько подпевала. Я не так музыку слушал, как наблюдал за ней. Очень было интересно, как она переживала каждую ноту, у нее такое становилось лицо… — он осекся, встретив ледяной блеск очков полковника.
— Ну извините, извините, вы не так меня поняли. Майор Сергей Найденов, конечно, ходил на симфонические концерты, ничего в этом странного для меня нет. Но Станислав Герасимов никогда в жизни не был ни в Консерватории, ни в Зале имени Чайковского. Стас терпеть не может серьезную музыку. Если хотите съездить на кладбище, то лучше это сделать завтра с утра, до того, как вы легализуетесь, — кашлянув, добавил он, — заодно обкатаете машину. Как зовут вашего отца?
— Герасимов Владимир Марленович.
— Кто он?
— Генерал ФСБ, три года в отставке. Вы были у него в подчинении. Сейчас он является председателем Совета директоров банка «Триумф».
— Мать?
— Герасимова Наталья Марковна. Когда-то работала учителем начальных классов.
— Как называется фирма, которой вы руководите?
— «Омега».
— Секретарши?
— Рита Симкина, брюнетка, Марина Степанцова, рыжая.
— Какие у вас с ними отношения?
— С Мариной я спал, с Ритой пока только собираюсь. На обеих позволяю себе орать. Тьфу, пакость какая…
— Что делать? Привыкайте. Впрочем, спать вам пока ни с кем не придется, вы еще долго не сможете оправиться после автокатастрофы. И орать не придется. У себя на фирме вы вряд ли появитесь. Как зовут начальника охраны банка «Триумф»?
— Плешаков Егор Иванович. Прозвище Плешь.
— Когда вы встречались с ним последний раз и о чем говорили?
— Я приехал в банк на следующий день после убийства шофера Георгия Завьялова.
— Гоши. Шофера вы всегда называли Гоша и фамилию его вообще не помнили. Продолжайте.
— Я приехал в банк, чтобы выяснить, почему заблокирована моя кредитная карточка. Меня проводили в кабинет Плешакова. Там находился Владимир Марленович Герасимов.
— Папа, — криво усмехнулся Райский, — там находился ваш папа. Вы уже знали о том, что убит шофер?
— Нет. Но это неправда. Я соврал.
— Так, стоп. Что за импровизация? — Райский снял очки и удивленно уставился на Сергея.
— Это не импровизация. Я трижды просмотрел видеозапись разговора в кабинете начальника охраны и мне странно, как участники разговора не заметили, что Стас врет. Ладно, с генералом, то есть с папой, все понятно. Он очень нервничал, и вообще он лицо заинтересованное. Но Плешаков должен был догадаться.
— Догадался он или нет, мы с вами все равно не узнаем, — пожал плечами Райский, — в конце концов, зарплату он получает из рук вашего папы и на многое предпочитает закрывать глаза. Как вам кажется, вы бы в этой ситуации сумели соврать искусней?
— А зачем?
— Ну мало ли зачем люди врут? Есть тысячи разных причин.
— В этой ситуации врать мне пришлось бы только по одной причине — если бы я сам убил шофера Гошу.
— Зачем же вам было его убивать?
— Пока не знаю.
— Вы не делали этого, — широко, ласково улыбнулся Райский, — вам это было совершенно не нужно. А соврали вы потому, что малодушно удрали, увидев в машине труп шофера.
— Я что, идиот?
— Нет. Вы не идиот. Но вы жуткий трус и лентяй. Вы, как теперь принято выражаться, «пофигист». Кстати, запомните это словечко. Итак, вы удрали вместе с вашей подругой Эвелиной потому, что вам до смерти не хотелось общаться с милицией, давать показания. Вы тихо смылись, оставив все как есть. И в этом, заметьте, вся ваша человеческая суть. Убить кого-то вы вряд ли сможете, если только совсем случайно. А вот удрать, оставить в беспомощном состоянии — это запросто. Между прочим, прошу заметить: Эвелина вас так и не выдала.
— Откуда же стало известно, что мы с ней удрали?
— Вас двоих видела и опознала по фотографиям уборщица парфюмерного магазина, у витрины которого произошло убийство. Она же засвидетельствовала, что вы не убивали.
— Погодите… Но этого не было в тех материалах, которые я читал.
— Правильно. Уборщицу удалось найти и допросить только вчера.
— Так, может, она и убийцу видела?
— Нет. Она пришла убирать магазин через полтора часа после убийства.
Сергей достал из кармана пачку «Честерфильда», хотел закурить, но полковник ловко достал у него сигарету и протянул свою пачку.
— Вы курите только «Парламент-лайт». Кстати, вот вам от меня подарок, — он выдвинул ящик стола, достал красиво упакованную коробку. Внутри оказалась новенькая зажигалка «Зиппо» с баллончиком и набором запасных кремней.
— Спасибо, — удивленно улыбнулся Сергей.
— На здоровье. Учтите, это чистое серебро. Вы ведь обожаете дорогие безделушки. На руке у вас может быть только «Роллекс». Ваш бумажник как минимум фирмы «Петтек», обувь — «Саламандра», замшевая, настоящая, ни в коем случае не подделка. Ручка, естественно, «Паркер», с золотым пером. Ну что вы так напряглись? Не беспокойтесь, все это вы найдете у себя в квартире.
— Найду в квартире? А разве я не взял с собой в Грецию любимые дорогие вещицы?
— Конечно, взяли, — рассмеялся Райский, — но неужели вы думаете, что у вас только одни часы, один бумажник и одна пара обуви? Впрочем, если чего-то не хватает, вы можете купить.
— Где?
— Ну, не на Савеловском рынке, конечно. Пройдите хотя бы по Тверской, там много неплохих бутиков, можете съездить в «Стокман» на Смоленской. Какой туалетной водой вы пользуетесь?
— Эта… как ее? — Сергей растерянно защелкал пальцами. — На букву «Ч». Нет… забыл.
— «Гуччи», — улыбнулся Райский, — такие вещи следует помнить.
— Ладно. Буду помнить. Скажите, Михаил Евгеньевич, а кроме всех этих «Петтеков», «Саламандр» и «Гуччей» я вообще о чем думаю?
— То есть?
— Я знаю, что за мной охотится Шамиль Исмаилов?
— И да, и нет. Вам была изложена эта версия, но вы не согласны. Вы искренне не понимаете, в чем провинились перед чеченцем. Вы убеждены, что ваши ухаживания за Анжелой были ее выдумкой. Вы не помните, что и кому говорили о певице. Просто не помните и все, несмотря на то что минимум пять человек охотно пересказывают ваши жалобы на сексуальные домогательства с ее стороны и попытки совратить вас при помощи таблеток «экстази».
— Класс, — покачал головой Сергей, — как, оказывается, здорово у меня устроены мозги, какой я весь из себя разумный, добрый и честный. Наверное, за мной охотятся сказочные злодеи, маньяки-завистники, просто потому, что они плохие, а я хороший?
— Ну примерно так, — улыбнулся Райский, — вижу, вы начинаете понемногу разбиваться в самом себе.
— Нет, а если серьезно, я имею некие собственные мысли, предположения, кто и почему хочет меня убить?
— Конечно, конечно, вы же разумный человек, у вас, естественно, созрела собственная версия, вы даже предприняли небольшое самостоятельное расследование, чего от вас никто не мог ожидать. Вы стали подозревать, что вас преследует ваш бывший сокурсник, некто Михеев Юрий Павлович. Надо сказать, определенная логика в ваших рассуждениях присутствовала. В 1985 году Михеев был осужден по статье 105-1, предумышленное убийство, и приговорен к десяти годам заключения. Михеев убил девочку, сокурсницу вашу и его. Ее звали Маша Демидова. Картина преступления была очевидной, вина Михеева полностью доказана. Однако многие сочли приговор слишком суровым. Вполне можно было инкриминировать Михееву сто девятую статью, причинение смерти по неосторожности. Но он вел себя настолько вызывающе на суде, что все испортил. К тому же Маша Демидова была единственной дочерью высокого чиновника Министерства иностранных дел, родители требовали самого строгого наказания для убийцы, в общем, адвокат ничем не сумел ему помочь. История эта довольно сильно взбудоражила институт и особенно курс, на котором учились вы и Михеев. Некоторые говорили, что причиной убийства послужил ваш роман с Машей. Михеев был очень сильно влюблен в нее с первого курса, а вы уже тогда, в юности, не могли пропустить ни одного хорошенького личика.
— Ага, понятно. И вот я решил, что Михеев вышел из заключения и хочет свести со мной счеты? — неуверенно пробормотал Сергей.
— Да, именно так. Вы разыскали своего бывшего сокурсника, встретились, поговорили и убедились в собственной правоте. Михеев хронический алкоголик и маньяк. Он считает вас главным виновником всех своих бед. Он, находясь в состоянии белой горячки, прицепил взрывчатку к вашей машине. Но потом передумал вас сразу убивать, решил сначала помучить, для чего заблокировал ваши карточки, убил шофера Завьялова, а затем подбросил орудие убийства в квартиру Эвелины Дерябиной. Ну что вы на меня так смотрите, майор? — Райский рассмеялся, сверкая зубами. — Разумеется, мы все проверили самым тщательным образом. В квартире, в которой происходила ваша встреча с Михеевым, давно никто не живет, дом в аварийном состоянии, а телефонный номер, по которому вы связывались с его младшей сестрой Ириной, принадлежит похоронной конторе.