Словом, это был обычный парнишка, звезд с неба не хватавший, не заявлявший прав на вселенскую любовь и не лишенный некоторых талантов. Таких ребят советские школы выпускали в огромных количествах, и все они в большинстве своем мирно трудились на объектах народного хозяйства, своим инертным существованием приближая крах нефтяной империи. Но однажды, когда Кириллу было восемь лет и он учился во втором классе, какая-то падла с высшим педагогическим образованием, явно перепутавшая школу с военкоматом или районным отделением милиции, позволила себе публично, буквально перед всем классом, усомниться в истинном пролетарском происхождении мальчишки. Дескать, ты, Кирилл Колыванов, произошел не от обезьяны, как все нормальные ученики этой школы, а неизвестно от кого. Ты не успеваешь выполнять домашнее задание, ты на каждом уроке норовишь отпроситься в туалет — «очевидно, у тебя энурез», мама твоим воспитанием не занимается, а папа твой придурок и алкоголик, и вообще… учиться тебе следует в специальной школе для лунатиков.
Сейчас уже трудно сказать, что послужило причиной такой мерзкой экзекуции — плохое настроение старой педагогической клячи или неспособность Кирилла ответить на вопрос по заданной теме, — но с этого момента злобная тетка с крысиным хвостом на затылке терзала парня систематически, и результаты не заставили себя ждать.
Класс ржал над парнем постоянно. Колыванов отныне звался не иначе как «лунатиком», на спину ему приклеивали бумажки с еще более обидными прозвищами, а те немногочисленные друзья, которые тусовались с Кирюшей с первого класса, вынуждены были покинуть его, чтобы не портить собственную жизнь. Сам Кирилл, поняв всю бесперспективность попыток опровергнуть учительницу, стал замкнутым, на уроках всегда сидел в крайнем ряду в полном одиночестве и, кажется, тайно вынашивал планы мировой лунатической революции.
Кхм, вот так у нас производят ублюдков. Когда вы смотрите на НТВ сюжет об очередном маньяке, который насилует дворников, гадит в почтовые ящики или бегает голым по тоннелям метро, знайте, что таким его сделала старая сука с крысиным хвостиком на затылке, преподававшая в школе русскую литературу или природоведение.
…Я вздохнул, потер глаза и потянулся за сигаретой. Надо бы выпить еще водочки. Это неправильно, конечно, но трезвым мне сейчас быть совсем не хочется. Достаточно вспомнить в деталях события вчерашнего дня, как настойчивое желание перемотать пленку на месяц назад начинает больно стучать в висках. Пусть у меня сегодня будет день водочки, а жена… да в жопу ее, в жопу!
…Родители Кирилла Колыванова заметили перемены слишком поздно, года эдак через три, когда пацан был пойман участковым милиционером за весьма недвусмысленным занятием — он в компании с дворовыми хулиганами убивал бездомную кошку. Точнее, убивал не он, но, кажется, ему нравилось наблюдать за процессом. Милиционер привел насупившегося Кирилла домой, объяснил все родителям и напоследок велел больше уделять парнишке внимания, пока место несчастных кошек не заняли другие, более сложные живые существа.
Сказать, что родители были в шоке — значит сказать, мягко говоря, неправду. Они были крайне удивлены. Мать ревела весь вечер, а папашка, привыкший реагировать на стресс обильными орошениями, схватил одиннадцатилетнего мальчишку за шиворот, утащил его на кухню и там долго рассказывал, в чем его проблема.
«Обижать кошек нехорошо, — грузил сына папаша, дыша перегаром, — кошки — они хоть и не собаки, но все равно безобидные существа. Иному скоту с двумя ногами нужно дать в рыло или оторвать яйца на хрен, если он тебя обижает, но кошек и собак трогать нельзя. Они божьи твари».
В общем, классическая люмпенская поэма об основах мироздания, ключевыми пунктами которой стали еврейский вопрос, Рональд Рейган, гонка вооружений и искусство хождения по головам и работы локтями. Судя по дальнейшей биографии Колыванова, информация влетела в правильно настроенные уши.
Школу парень закончил с тройками, в том числе по поведению, и это было настоящим чудом, особенно если учесть, что в последние годы учебы Колыванов, сблизившись с единомышленниками из параллельных классов, которым ничего не нужно было доказывать, окончательно забил на школьную программу. К сожалению, свободное время он теперь тратил не на конструирование самолетов и кораблей, а на нечто более прозаичное — выпивку и мелкое хулиганство.
Вот же блин…
В армии он отслужил чуть больше полутора лет. Когда до дембеля ему оставалось чуть-чуть пересидеть в столовой и в каптерке, командир ракетной части отдал Кирилла Колыванова и его корешей под трибунал за издевательство над сослуживцем. Пьяный в зюзю будущий народный избранник однажды вечером подозвал к себе симпатичного «молодого», поставил его раком, снял штаны и, пардон, «нанес значительную психическую травму». Кирюша снова просрал свой шанс: он был призван во вполне приличную часть с вменяемым командованием, бесперебойным продовольственным и вещевым обеспечением, и ни одна собака не мешала ему уволиться из армии старшим сержантом, получив все сопутствующие рекомендации. Но интеллектуальный багаж, накопленный со второго класса школы, вывалился-таки наружу!
Что было дальше? А вот хрен его знает! Никаких деталей, никаких трогательных рассказов одноклассников, сослуживцев и коллег относительно того, как складывалась жизнь Колыванова после дембельского залета, — ничего этого нет ни в Интернете, ни на ресурсах моего приятеля. Рассказать о его детстве и юности нашлось немало охотников, но дальше — как отрезало. Известно только, что младшая сестра его погибла при загадочных обстоятельствах, что после армии Кирюша где-то все-таки сидел, потом вышел на свободу, когда Советский Союз уже корчился в судорогах от дефицита нефтедолларов. Покрутив головой вокруг, парень примкнул к каким-то мутным друзьям, организовал какой-то столь же мутный кооператив. Торговал металлом, кроссовками, памперсами и, вероятно, оружием. Завел дружбу с чиновниками и, кажется, оказался в нужное время в нужном месте. Словом, биография размытая, сомнительная и противоречивая, как у большинства тех, кто умудрился стать «народным избранником».
Что касается разговоров о том, что Колыванов в конце восьмидесятых годов крышевал целые городские районы и «людей валил пачками», как выразился при нашей недавней встрече Серега Косилов, тут вообще все очень сложно. Да, его лицо мелькало в криминальных сводках; да, его задница неоднократно попадала в лапы правосудия — но то ли лапы эти были обильно смазаны кремом, то ли звезды так расположились, но уходил Колыванов от заслуженной кары легко и играючи и даже хвостов за собой не оставлял.
Я вспомнил портрет депутата, висевший на избирательном участке во время последних выборов в местное ЗСО. Лицо угрюмое, словно у боксера-тяжеловеса, взгляд мрачный, губы будто пассатижами сплющены. Смотришь на такого «народного избранника» и думаешь: покажите мне тот народ, который рискнул доверить свою и без того горемычную судьбу эдакому чудовищу? Чудны дела твои, Господи, е-мое…
Что касается его странной гибели на охоте, то ничего странного по большому счету в ней не было. Собрались со свитой и друзьями пострелять — как говаривал один из знаменитых рогожкинских персонажей, «вышли на природу, облегчились… даст ист фантастиш, натюрлих». Выпили, наверно, столько же, сколько гоп-компания генерала Иволгина во всех трех сериях эпопеи, а потом принялись палить по кустам из всех имевшихся стволов. Один из стволов по нелепой случайности был нацелен в то место, где Колыванов, пардон, банально справлял маленькую нужду. Или большую, черт его знает.
В общем, как жил, так и погиб.
Я задвинул клавиатуру в стол, налил себе еще водочки, с удивлением обнаружив, что за прошедшие полтора часа приголубил почти всю пол-литровую бутылку. Если меня не остановить, к вечеру я снова погружусь в нирвану и, не исключено, пообщаюсь с «Буддой» из местного вытрезвителя. Вот только кто меня остановит?
Я вышел на балкон, закурил, посмотрел вниз. С девятого этажа люди во дворе казались китайскими солдатиками, которых переставляют с места на место шаловливые детские ручонки. Вроде что-то делают, чем-то занимаются, важно надувая щеки, звонят по телефону, «решают конкретные дела», и никому в голову не приходит, насколько все это мимолетно, суетно и мелко. Один я, видимо, это знаю.
Так все-таки где же у тебя собака порылась, Колыванов? Что случилось с камерой? Стечение обстоятельств, расположение галактик, вспышка на солнце? Почему ты не смог спокойно умереть, и почему теперь я, здоровый, молодой, энергичный сукин сын, вынужден изображать супергероя в этой нелепой фантастической истории с полтергейстом?
А может, и нет ничего?
Я ухмыльнулся. А ведь черт меня дери!!! — может быть, действительно ничего такого и в помине нет, а я просто пал жертвой розыгрыша своего депрессивного друга Сергея Косилова и второй день валял дурака? Ведь это очень и очень вероятно! Ну, реалист гребаный, напрягай мозги…
А может, и нет ничего?
Я ухмыльнулся. А ведь черт меня дери!!! — может быть, действительно ничего такого и в помине нет, а я просто пал жертвой розыгрыша своего депрессивного друга Сергея Косилова и второй день валял дурака? Ведь это очень и очень вероятно! Ну, реалист гребаный, напрягай мозги…
«Угу. А Макс Червяков? — словно бандитское перо в бок, вонзилась в голову мысль. — Как ты объяснишь его нелепую и безвременную кончину, а?»
Я почесал нос.
«А с Максом получилось досадное совпадение! Ну бывают же такие ужасающие стечения обстоятельств, перед которыми бледнеют самые невероятные сюжетные виражи голливудских сценаристов. Ну ведь все бывает в этой жизни! Вот представь, что ты со своей маниакальной идеей о бесовской видеокамере заявишься к психиатру — что он тебе ответит? Будет ли он тебе вообще что-то отвечать или сразу вызовет санитаров?»
— Ну, Косилов, — усмехнулся я, — мой маленький, нелепый, заикающийся мальчик…
Я вернулся в комнату, посмотрел на камеру. «Панасоник» мирно дремал в кресле, уткнувшись объективом в мягкую спинку. Безобидная и даже полезная в народном хозяйстве японская штучка стоимостью три тысячи долларов. Мечта любителя, будни профессионала…
И вновь у меня появилась мысль просмотреть предыдущие записи, и вновь дурацкий киношный ужас одолевал меня: вдруг я увижу что-то такое, что лишит меня сна и отдыха? Вдруг я подцеплю какую-нибудь заразу?
Кстати, почему я вообще не выброшу эту гадость в мусорный контейнер?! Бесплатно ведь досталась!
Я протянул руку к креслу, замер на секунду и…
…и чуть не подпрыгнул, услышав звон ключей в прихожей.
Светка вернулась.
Знаешь, Миша, я до последнего момента не верил, что это конец. Ну, теоретически я, конечно, осознавал, что, как в песне поется, «люди встречаются, люди влюбляются, женятся»… разводятся, делят детей и имущество и что мы со Светкой ничем не хуже других. Я много раз представлял (вернее, воображал с робкой надеждой, что все это останется просто глупыми фантазиями, похожими на эротические сны подростка), как будет выглядеть наше расставание. И вот уже в миллионный раз выяснилось, что ожидания обманчивы.
Она действительно взяла и подала на развод, прикинь! И никаких сантиментов, никаких предупредительных выстрелов в голову.
Ладно, извини, я вперед уже забегаю. Просто хреново очень…
Короче, она пришла, молча встала у двери кабинета и грустно посмотрела на меня. И вот тут-то мне дико расхотелось ее терять.
— Ну, говори, — предложил я, пряча глаза.
Мне вдруг стало неловко за стоявшую на столе водочную бутылку.
— А что говорить? Говорить нечего. Мы с тобой уже не срастемся.
— Почему?
— Потому что мы разные.
— Гениально! — не удержался я. — Где-то я читал об этом, в каком-то женском журнале.
— Не надо сейчас острить, — устало бросила она. — Ты был моим первым мужчиной, Вить, и я тебе благодарна за все. Но ты не мой мужчина.
У меня в горле появился комок. Я пытался его проглотить, но он, сволочь, застрял. Только бы не разреветься, думал я, только бы не разреветься. Совсем как Кот в сапогах в финале второго «Шрека».
— Ты действительно уходишь? — спросил я, пытаясь совладать со своим голосом.
Она утвердительно сомкнула ресницы.
— И решение твое окончательное и бесповоротное?
Тот же ответ.
— И у меня нет никаких шансов что-то исправить?
Она улыбнулась, но немножко нервно, словно ей приходилось отвечать на двадцатое по счету «почему» пятилетнего карапуза.
— Витя, ты так и не понял, в чем дело. Или, может, я недостаточно внятно все тебе объяснила. Нечего исправлять, понимаешь? Я не хочу больше с тобой жить не потому, что ты плохой человек или отвратительный муж. В конце концов, — тут она улыбнулась даже тепло и ласково, — ты намного лучше, чем пытаешься казаться. Дело не в этом…
— А в чем?
— В том, что я стала старше . Мне теперь хочется смотреть на жизнь своими глазами и без твоих постоянных саркастических комментариев. И я больше не могу ждать, когда пройдет твой кризис среднего возраста. Спасибо тебе за все, что ты сделал для пугливой семнадцатилетней девчонки. Дальше я сама. И давай расстанемся, как взрослые люди. Ты согласен?
Я молчал. Похоже, ком в горле не собирался проваливаться внутрь. Более того, он становился крупнее и грозил разорваться потоком «скупых мужских слез».
А ведь так все и бывает, Миха! Никаких рефлексий, никаких поэтических диспутов, и прав был тысячу раз Довлатов: ты сдохнешь в тщетных попытках отыскать смысл, ты выстроишь целый город философских обобщений и трактовок, а причина лишь в том, что ей противен звук твоего голоса. Только и всего.
Да, девочка выросла. Как я и предполагал, китайской подделке прекрасного принца пора на склад. Я выработал свой ресурс.
— Ладно, Свет, завязывай. Пришла за вещами — собирайся. Не буду тебе мешать.
Ресницы ее дрогнули. Очевидно, ей все-таки было жаль. Я надеюсь на это.
Я отвернулся к монитору, нацепил наушники и ткнул мышью в первую попавшуюся музыкальную папку. В уши мне сразу ударило «Нирваной» — «Rape Me». Блин, в тему!
* * *Примерно через полчаса я вынырнул из этой пучины, прислушался. В ушах все еще звенела обкуренная гитара Кобейна, но я и так понял, что все кончено. Света ушла.
Я бросил наушники, выскочил из-за стола, подбежал к окну. Вот она идет по двору, на плече у нее снова большая спортивная сумка (я и не думал, что их у нас так много!), а в руке плотно набитый полиэтиленовый пакет. И шагает она совсем не так, как шагают «несчастные разведенки». Это была походка олимпийской чемпионки по прыжкам в длину!
Нет, родная моя, давай-ка выясним, что происходит. Не верю я в твои бескорыстные мечты о свободном полете. Слишком все неожиданно, особенно для твоего природного прагматизма.
Я накинул ветровку (на улице накрапывал дождик), проверил наличие сигарет и зажигалки и бросился в прихожую. Когда уже надевал туфли, оглянулся в сторону кабинета и увидел ее …
Черная линза объектива смотрела мне прямо в глаза, и это был очень выразительный «взгляд». Странно, что камера до сих пор не научилась говорить.
Разумеется, я взял ее с собой.
Как ты думаешь, Миш, что было дальше? Ни в жисть не догадаешься!
Я ее застукал.
Вообще, мужик действительно очень странно устроен. Мне бы огорчаться после такого открытия, но я, напротив, торжествовал от мысли, что мои выводы оказались верны! Хронический ревнивец всегда радуется, когда застает жену с любовником. Идиот…
Я успел их прихватить уже на оживленной улице. Светлана подошла к парковке возле магазина, торговавшего швейными машинами. Буквально через несколько секунд к ней подрулил черный «лексус» («Ого!» — успел подумать я), из машины вышел элегантный дядька в темно-синем костюме. Он ловко подхватил Светкины сумки, бросил их на заднее сиденье. Сама Светлана садиться не торопилась.
Я стоял метрах в ста от них, за углом магазина. Молча смотрел, сжимал и разжимал кулак свободной руки. В другой руке ждала своего часа видеокамера.
Любовники о чем-то беседовали. Я, разумеется, не умел читать по губам, но и так было ясно, что Светка рассказывает своему «новому мужчине» (тьфу!) о результатах нашего финального собеседования. Она была расстроена, это очевидно, и кавалер, обняв ее за плечи, пытался успокоить. Мужику на вид было лет сорок пять, и он вполне мог сгодиться на роль «каменной стены», которую тщетно ищут многие обиженные жизнью женщины. Светке, наверно, была нужна именно такая стена.
Я поднял камеру, включил питание, уставился на монитор, сделал плавный наезд.
Я видел, как Светлана садится в машину. Напоследок она оглянулась, и я мельком увидел в кадре ее лицо — крупно, в деталях.
Она плакала. Почти навзрыд.
Что мне оставалось делать? Вернуться к «Нирване»!
По дороге я купил в ларьке еще одну поллитровочку, дома поставил ее на стол у монитора, снова включил мой любимый альбом «In Utero», развалился в кресле и начал методично ненавидеть женщин — «всех, всех без разбора!», как ветеринар Андрея Миронова в комедии «Три плюс два».
Вторая поллитровка довольно быстро сделала свое дело, и вскоре ко мне явился Будда. Поначалу он был похож на одинокого и доброго капитана, который встретил меня сегодня утром в вытрезвителе (Боже, это было всего лишь сегодня утром!), а потом Будда рассыпался на стаю белых чертей и черных зайцев. Я отбивался от них подушкой, я бросал в них стаканы и тарелки, но они не уходили. Они глумились надо мной, заставляли голым прыгать по квартире и изображать гитариста с веником. Я медленно сходил с ума, я кричал матом, уверяя чертей и зайцев, что они имеют дело с Князем Тьмы, которому подвластны людские жизни. Черт знает что происходило со мной тем вечером.