Ну, это я к слову. Разумеется, в те минуты я думал не о краш-тестах. Я понял, что больше никуда не еду. Ехать было не просто некуда, но и не на чем. Моя машина стала похожа на… я не знаю, как это назвать — наверно, что-то из коллекции Энди Уорхола, — но совершенно ясно было, что она больше никогда не тронется с места и даже в гараж ее придется заталкивать вручную. Впрочем, гораздо больше меня убивало то, что я сам уже никогда не смогу сесть за руль!
Оценить состояние своего авто я смог только через полчаса после столкновения, а до тех пор я просто сидел на асфальте возле машины и пытался закурить. Даже те немногочисленные очевидцы, нашедшие время поинтересоваться моим состоянием, в ужасе отшатывались. Водитель «крузера» тоже держался от меня на расстоянии. Полагаю, он чувствовал себя не лучше, чем его несостоявшаяся жертва.
Я вдруг понял, вернее, даже физически ощутил, что значит переступить черту. Это когда твоя жизнь разламывается ровно пополам — «до» и «после». Вот теперь моя жизнь, наверно, так и разломилась. До встречи с черным джипом на этом чертовом перекрестке я был одним человеком, а теперь у меня все будет иначе. Я даже не мог точно понять, в чем дело, но вот именно теперь…
Хотя, может быть, и раньше — когда я заполучил проклятую камеру. Нет?
Да! Именно так! Все началось гораздо раньше. До вчерашнего утра все было в порядке — в том порядке вещей, к которому я привык. Теперь же словно все мои внутренности, включая мозги, взяли в жесткий кулак и как следует встряхнули. Нет уже никакого безмятежного прошлого, есть только отвратительное, поганое на вкус, вибрирующее в груди «сейчас»…
В момент этого озарения я даже почувствовал на языке вкус железа и сплюнул на асфальт. Водитель джипа так ко мне и не подошел в те минуты, и я был благодарен ему за это, потому что в противном случае мне пришлось бы нести реальную ответственность за реальное убийство .
Мы парализовали движение практически по всему проспекту. Четыре автомобиля были раскиданы по перекрестку, как игрушки в комнате шаловливого ребенка, и объехать их не представлялось никакой возможности. Уже через полчаса на проспекте творилось нечто невообразимое: автомобили пытались вырваться из плена, выруливая на пешеходные дорожки и газоны, рев клаксонов оглушал, а на тротуарах столпились зеваки — десятки человек забыли о своих неотложных делах, чтобы посмотреть, нет ли свежего жмурика.
«Сволочи, — думал я, глядя на них исподлобья, — вам всегда интересно, не сдох ли кто-нибудь в этом безумном мире раньше вас. Приятно осознавать, что кого-то ты уже пережил, даст Бог, переживешь и еще кучу народа…»
К тому моменту, когда приехала бригада ГИБДД, я уже немного пришел в себя и смог более-менее адекватно оценивать обстановку. Вот тогда я и осмотрел внимательно свою машину и понял, что она больше не ездок. Во всяком случае, заниматься ее восстановлением я не собирался даже при условии хороших страховых выплат, потому что заставить себя сесть за руль — это будто снова войти в кабинет психиатра, лечившего тебя электрошоком.
Когда рисовали схемы и оформляли происшествие со страховщиками, водитель «крузера» все же соизволил заговорить со мной. Это был невысокий мужчина лет пятидесяти, лысоватый и совсем не крутой и уверенный в себе, каким, наверно, был час назад. В глазах его стоял животный страх.
— Ты… это… — пробормотал он, взяв меня за руку, — ты вообще как, нормально, а? Понимаешь, чувак, тут, блин, совсем…
Я молча кивал, слушая монолог о тяжелой жизни простого русского бизнесмена, от которой он пытался сбежать по оживленному проспекту со скоростью 90 км/ч. Что я мог ответить? Что он козел, которому повезло врезаться в правый борт «шевроле», а не в группу школьников, переходящих дорогу? Не думаю, что он оценит всю степень своего везения.
— Ты… это… — продолжал мужик, — извини, друг… торопился очень… Кхм, твою мать, блин…
Он опустил руки и отвернулся.
«Лучше не скажешь, — подумал я. — Надо выбить это золотыми буквами и повесить на стену в рамке».
Через несколько часов, когда моя машина уже покоилась на ближайшей к проспекту автостоянке, побитая и позабытая, а страховые агенты подсчитывали, на сколько они попали, я мирно пил коньяк в баре недалеко от своего дома. Компанию мне составляла только моя видеокамера. По непонятным мне причинам я не мог ее нигде оставить, я таскал ее с собой, как приехавшего из деревни родственника, которому надо показать город. Если дела мои и дальше пойдут таким же скверным образом, как сегодня, то скоро я сойду с ума и начну с ней разговаривать, любовно заглядывая в объектив. То-то будет шоу!
Когда «два раза по полста» опрокинулись внутрь, мне немного полегчало. Появились какие-то совершенно другие мысли, более жизнеутверждающие, до которых я не мог дойти в своем взвинченном состоянии. А ведь я уже мог больше не пить коньяк! Лежал бы сейчас в морге, смотрел в потолок… тьфу, какое там смотрел, что за чушь…
Я улыбнулся, выпил еще полста. Потом еще. Вот подходит официантка, спрашивает: не нужно ли чего еще? Да нет, прелесть моя, мне ничего не нужно, мне уже ка-ра-що…
Чтобы поделиться своей радостью, я по привычке набрал номер домашнего телефона. Вот ведь жопа какая: что бы ни случалось в моей жизни хорошего или плохого, я всегда набирал домашний номер. С точки зрения какого-нибудь психоаналитика, это, наверно, хороший знак, и у меня есть все шансы сохранить семью, но вряд ли так считала и моя вторая половинка. Я услышал одни лишь длинные гудки.
— Сука! — выругался я и уже хотел швырнуть трубку на стол, как она ответила.
— Да, — сказала жена.
— Алле, — пропел я, — ты уже вернулась? Все вещи собрала? Щетку зубную купила, пасту, прокладки, что там еще тебе пригодится в новой жизни…
Небольшая пауза. Светка пыталась догнать смысл и причины моего звонка. На этот раз у нее получилось несколько лучше, чем вчера.
— Витя, ты выпил? Не рано?
— В самый раз, дорогая. А тебя это удивляет? Тебе сейчас есть какое-то дело до меня?
Снова пауза и снова мучительный выбор наиболее адекватной реакции. Если выпил — значит, несет всякую чушь. Как можно с таким разговаривать?
— Вить, говори, что тебе нужно, и закончим разговор.
Я закусил губу. Внезапно мне стало обидно чуть ли не до слез. Единственное плечо, в которое я мог уткнуться носом в минуты радости или печали, вдруг стало таким холодным… Я в том смысле, что плечо моей жены стало для меня недосягаемым, как, собственно, и вся жена. В какой момент я ее потерял?
В общем, не стал я ей ничего говорить, не хотел нарываться на вымученное сострадание. Вместо этого сам наговорил ей гадостей.
— Знаешь что, милая, вместо того чтобы устраивать демонстрации, можно было бы хоть раз попытаться понять, чего я хочу и почему я этого хочу! Тебе не приходила в голову эта мысль? Ты вообще знаешь, чем я живу? Ты интересовалась хоть раз, каково мне?
Я нахохлился, надеясь на увлекательное продолжение диалога, но Светка влепила мне пощечину — короткими гудками.
— Сука! — снова выругался я и бросил-таки телефон на стол.
Коньяк уже практически полностью забрал меня в свои объятия, и относительно финала сегодняшнего дня у меня не было никаких сомнений — закончится все полнейшим туманом. Если я не останавливаюсь после трех рюмок, то я не останавливаюсь совсем. Эдакая извращенная форма алкоголизма, предполагающая довольно спокойное отношение к спиртному в повседневной жизни, но начисто лишающая силы воли в экстренных ситуациях…
«Интересно, — думал я, наливая себе еще полста, — у Светки действительно есть любовник?»
С одной стороны, никаких прямых указаний на это я до сих пор не обнаружил — ни каких-то экстремально поздних возвращений «из спортзала» или «от подруги», ни странных запахов, ни подозрительных телефонных звонков. С другой стороны, почему супружеская измена должна оставлять именно эти следы? Какие, например, запахи может притащить изменяющая жена? Муж, понятное дело, тащит духи, помаду и еще что-нибудь эдакое, а жена — что? Аромат потных носков, табака и портвейна? Чушь какая-то! По большому счету, если женщина захочет наставить тебе рогов и постарается приложить к этому всю свою природную смекалку, ты никогда ни о чем не догадаешься и никого не поймаешь, а если и поймаешь, то тебе столько спагетти на уши навешают, что будешь вдвое счастлив, чем был до тех пор. Ты поймешь, что твоя жена тебе изменяет, ровно в тот момент, когда она сама тебе позволит это понять.
Один мой приятель, коллега по журналистскому цеху, с которым мы когда-то регулярно играли в бильярд в закрытом клубе, спасаясь от душных будней, рассказывал, что однажды застал свою благоверную, с которой жил много лет душа в душу, в кафе с милым молодым человеком, и застал в весьма недвусмысленной позиции — она тянулась к нему через столик за поцелуем. Причем не было даже намека на «дружеский чмок» или «знак благодарности», это был настоящий классический, пошлый донельзя и не оставляющий вариантов для трактовки французский засос. Мой опешивший (да что там «опешивший» — ох…вший и забывший родной язык!) приятель ожидал анекдотического развития ситуации, чего-нибудь вроде «Милый, ты не так понял, я сейчас тебе все объясню!», но женщина, увидев немой вопрос в глазах супруга, только молча откинулась на спинку кресла и закурила. К слову сказать, ее любовник реально наложил в штаны и, кажется, был готов дать деру.
Один мой приятель, коллега по журналистскому цеху, с которым мы когда-то регулярно играли в бильярд в закрытом клубе, спасаясь от душных будней, рассказывал, что однажды застал свою благоверную, с которой жил много лет душа в душу, в кафе с милым молодым человеком, и застал в весьма недвусмысленной позиции — она тянулась к нему через столик за поцелуем. Причем не было даже намека на «дружеский чмок» или «знак благодарности», это был настоящий классический, пошлый донельзя и не оставляющий вариантов для трактовки французский засос. Мой опешивший (да что там «опешивший» — ох…вший и забывший родной язык!) приятель ожидал анекдотического развития ситуации, чего-нибудь вроде «Милый, ты не так понял, я сейчас тебе все объясню!», но женщина, увидев немой вопрос в глазах супруга, только молча откинулась на спинку кресла и закурила. К слову сказать, ее любовник реально наложил в штаны и, кажется, был готов дать деру.
Вот баба поступила мудро! «Молодец, поймал, увидел, валяй — задавай свои дурацкие вопросы, а я, если сумею, постараюсь объяснить, как мы с тобой до этого докатились». Мне кажется, это честно. Это по-взрослому. Если родители застали тебя за вечерней дрочкой, не пытайся делать вид, что ты выполнял домашнее задание по анатомии. Единственное, что ты можешь сделать в подобной ситуации, — это прикрыть свое возбужденное хозяйство.
Так все-таки интересно, есть ли у моей Светки любовник? Если учесть, что у меня самого год назад случилась неплохая интрижка, а я при этом считал себя о-очень терпеливым человеком, способным стойко переносить тяготы и лишения супружеской жизни, то моей импульсивной и давно обиженной на меня второй половинке без тайного «рыцаря без страха и упрека» просто не обойтись.
В каком же месте и в какой момент я ее потерял? Когда это было? Даже примерно не могу представить, какой именно позвонок сломался в нашем стояке, надо прощупывать всю цепочку — глядишь, на что-нибудь и наткнешься.
Скорее всего мы просто поняли взаимную чужеродность. Когда романтическая история, не требующая внимания к мелочам, закончилась и началось собственно капитальное строительство, вдруг выяснилось, что мы говорим на разных языках и цели ставим перед собой очень и очень разные. Она — слишком земная и практичная женщина, я — слишком увлекающийся. Для нее «работа» — это то место, где дают зарплату и где нужно находиться восемь часов в сутки вплоть до наступления пенсионного возраста. Для меня моя «работа» — это мое Дело, моя суть и моя начинка. Если верить утверждению, что древние греки, не писавшие некрологов по усопшему, только задавали вопрос «Была ли у него страсть?», то вынужден констатировать, что мою жену греки хоронили бы при гробовом молчании. Нет у нее ни страсти, ни огня в глазах, ни желания взобраться на Джомолунгму — есть только четкий и сухой экономический план и алгоритм его реализации. Рождение, детский сад, школа, институт, замужество, престижная работа, квартира, машина, дети, внуки, пенсия, смерть… Я не хочу быть пунктом ее плана, мне моя жизнь интересна . В конце концов, я не хочу, чтобы моя жена обзванивала морги, когда я отдыхаю душой и телом у старого друга. Какого черта мне делать в моргах?!
Или я чего-то не догоняю?
«Конечно, — буркнул мой внутренний голос, тот, что любил кашу и отчаянно сопротивлялся действию алкоголя. — Ты ничего не знаешь о ней. Ты даже не допускаешь наличие у нее любовника».
— Иди ты на хер, козел! — ответил я вслух и тут же пугливо огляделся.
Разговаривающий сам с собой алкаш может вскоре вылететь из приличного заведения, а мне этого не хотелось. К счастью, кроме меня и двух официанток за стойкой бара, в зале никого не было, а сами девчонки были заняты чем-то там по работе.
Впрочем, можно было бы занять их чем-нибудь более продуктивным. Одна из них явно была в моем вкусе, светленькая, с ямочками на щеках, невысокая, не очень толстая и не очень худая. Вторую, высокую дылду без груди и других признаков сексуальности, можно было бы взять прицепом — глядишь, в процессе на что-нибудь сгодится.
«Попробовать? — подзадоривал я себя. — Тряхнуть стариной, что ли?»
Одна из прелестей алкогольного опьянения состоит в том, что ты не оставляешь себе времени на размышление. Ты воплощаешь в реальность почти все, что приходит в твою затуманенную башку: ты способен дать в рыло тому, кто выше и сильнее тебя, ты можешь сказать подлецу, что он подлец, прямо в лицо… и ты можешь засунуть руку в бюстгальтер незнакомой телки, понимая, что тебя тут же и похоронят.
— Девушка! — крикнул я, поднимая руку. Официантки, как птички, подняли свои головки из-за стойки. — Можно мне еще что-нибудь?
Пока одна из них — та, что мне приглянулась, — выискивала блокнотик для записи заказов, я с удовлетворением отметил, что еще неплохо владею собой. Пожалуй, стоит задержаться на этой стадии и хотя бы ненадолго тормознуть с коньяком.
— Слушаю вас, — сказала белокурая мышка, остановившись возле столика.
Я украдкой втянул носом воздух. О, как она пахла, Мишка! Клянусь, в тот момент мне было глубоко насрать, есть ли у моей жены любовник. Да хоть тысяча!
— Мне, пожалуйста… — начал было я, но запнулся, поскольку взгляд мой автоматически опустился вниз, на то место, где у девушки начинались джинсы.
Блин, эти модные брюки с низкой талией — какое низкое коварство! Невозможно ходить по улицам в хорошую погоду, все время смотришь в пояс и пытаешься представить, сколько миллиметров осталось до копчика или до растительности на лобке. Ну нельзя же так!
У официантки, похоже, растительности спереди не было вовсе, потому что, по моим примерным прикидкам, прямо под пуговицей джинсов должен был, прости Господи, находиться клитор. Во всяком случае, расстояние от пояса брюк до пупка измерялось километрами!
— Кхм, — сказала девушка, переступив с ноги на ногу и шустро прикрыв заветное место блокнотиком.
С большим опозданием я понял, что разглядываю девицу в открытую, даже не маскируясь, как печень алкоголика в музее здоровья. Придурок!
— Извините, — произнес я, — невозможно было оторваться…
Девушка начала нервничать.
— Знаете что, — продолжал я, забыв о заказе, — вы все жалуетесь, что, дескать, кругом одни сексуальные маньяки, а если и не маньяки, то озабоченные самцы, которым нужно только одно. Но позвольте, солнышко мое, как же не будет маньяков, когда вот это всё, — я кивнул на блокнотик, — просто наружу выпирает. Вот я, например, нормальный здоровый мужик, мне по природе положено реагировать, вот я и реагирую. А если попадется человек с испорченной психикой? Он же вас прямо тут на столе покроет, как бык овцу…
Девушка, не издав ни звука, развернулась ко мне спиной и направилась к стойке. Увидев ее сзади, я уже просто громко застонал.
— Девушка, зачем вы их вообще надели, эти брюки! — орал я, вынимая из пачки сигарету. — Они вам мешают. Снимите это, к чертовой матери, немедленно, послушайтесь совета Таши Строгой! Я обещаю, вам понравится. Давайте поедем в номера! Подругу вашу с собой возьмем. Давайте, а?
Я резвился, как ребенок из глубинки в бассейне турецкого отеля. Дорезвился! Белокурая бестия, молча опустив за собой перекладину стойки, ушла в подсобку. Ее долговязая подруга смотрела на меня исподлобья и очень внимательно, как будто стерегла, чтобы я не сбежал. А я еще довольно долго улыбался. Меня позабавила реакция блондинки, и еще меня взбудоражило ощущение того, что я смог в открытую обсудить ее вызывающий наряд. Это словно секс по телефону — ты просто болтаешь, а у тебя встает так, что хоть ведро вешай.
Радость моя была недолгой. Если бы я был хоть чуть-чуть трезвее, я бы сразу понял, что оскорбленная официантка ушла не плакать перед зеркалом в туалете, а за подмогой. Она вышла из подсобки в компании крепкого парня. Вряд ли это был штатный вышибала заведения, но он вполне мог сделать успешную карьеру на подобном поприще: плечи его в два раза были шире моих, а кулаки, пожалуй, по весу тянули на хорошие гири.
— Который? — громко спросил парень.
Я понял, что Бог ему дал только силу, зажав все остальное. Дело в том, что в зале, кроме меня, никого не было.
Девчонки ему помогли — кивнули в мою сторону.
— Он рассчитался?
— Нет, — ответила белокурая.
— Понятно…
Глядя на девчонку, я вдруг разозлился. Ну не сссука ли?! Вывалила из штанов свою жопу, как шлюха, а требует к себе отношения по меньшей мере как к британской королеве. Какая ты королева, шалава подзаборная, драть тебя как…
— Вы закончили? — навис надо мной плечистый парень.
Я посмотрел на него заискивающе:
— Что закончил?
— Прием пищи.
Я оглядел столик. Из «пищи» на нем присутствовали только графин с остатками коньяка, стопарик, пачка сигарет и пепельница.
А ведь он издевается!