– Спасибо... – Ольга приняла от генерала лист бумаги с номерами телефонов. – Скажите честно, Александр Ильич, судьба Игоря решена?
– Не могу ответить ни «да», ни «нет». Она решается.
Ольга медленно качнула головой.
– Я все понимаю.
– Простите меня, Ольга Васильевна, вряд ли вы понимаете, о чем я говорю. Вы должны знать, что судьба Игоря находится в руках нескольких человек, и нам с вами нужно пожелать им удачи, ибо она им просто необходима.
– Еще раз спасибо вам, Александр Ильич.
Глава десятая
29
Новоград
Алексей ждал Блинова возле решетчатых ворот складских помещений позади универмага. Бригадир редко покидал свой офис через центральный вход, зато на работу шел, как на праздник, через многочисленные отделы «Радуги», глядя перед собой, но боковым зрением улавливал приветствия обслуживающего персонала универмага, слышал уважительное «здравствуйте». И отвечал коротким кивком головы. Он здоровался со всеми, как начальник цеха, который не пройдет утром мимо рабочего, чтобы не ответить на приветствие.
Элегантный «Астон-Мартин» серебристого цвета стоимостью сто тридцать тысяч долларов дожидался своего хозяина. Крупные дождевые капли стекали по пленительным обводам мощной машины, в них отражались огни двух прожекторов, загодя включенных электриками магазина.
Блинов появился в сопровождении двух телохранителей. Водитель, завидев шефа, включил зажигание, и вслед за коротким ворчливым звуком раздался мерный, чуть глуховатый рокот мотора.
Алексей привлек внимание Блинова своим видом. Вернее, не Блинова, а его телохранителей. Они увидели одинокую фигуру под зонтом, стоящую по центру закрытых ворот, и тут же заслонили собой тело бригадира. Руки машинально нырнули под пиджаки.
В ответ Алексей показал свои пустые руки.
– Мне нужно поговорить с вами, Юрий Иванович. Дело касается ограбления.
– Впустите его, – из-за спин охранников произнес бригадир.
Когда Алексей ступил на территорию универмага, Блинов уже сидел в машине. Дверца была открыта.
– Юрий Иванович, – начал разговор Ремез, – завтра на работу выйдет девушка, которой вы всерьез заинтересовались, и я хочу предупредить вас: не дай бог, если с ней что-то случится.
Блинов невольно подался вперед. Он отказывался верить своим органам слуха и зрения: неужели перед ним?.. Но сомнения исчезли. Он даже не успел удивиться или взорваться от такой дерзости.
Незнакомец продолжал:
– Позавчера ваши ребята сделали неверный шаг. Я думаю, что это в результате неверного распоряжения. Я не намерен долго разговаривать с вами, надеюсь, вы все поймете. И не сделайте еще одной ошибки, когда я буду выходить через ворота. До свидания.
Он пошел к выходу, а Блинов все еще находился в трансе. Он уже все передумал, сто раз отмерил, сейчас мысли заклинило. Он боялся этих людей, но они принесли ему столько неприятностей, что он пренебрег последним советом нахала.
Оба телохранителя бросились вдогонку за Алексеем.
Он уже выходил за ворота, толкнув решетчатую створку. И вдруг круто обернулся, резко захлопывая ее. Один телохранитель всей массой обрушился на нее, второй, обнажив ствол разрешенного на ношение «дерринджера», наткнулся на самого Алексея.
Блинов поморщился, он действительно сделал ошибку, видя, как лихо расправляются с его охранниками. И долго не мог прийти в себя. Он проследил глазами за незнакомцем, который, сев в вишневую «семерку», неторопливо выехал на дорогу.
Блинов потерял голову.
– За ним! – крикнул он водителю и захлопнул дверцу. Он смотрел на своего шофера так, будто это он только что пустил в пинки его телохранителей. Водитель был опытным, все категории в правах открыты, мог управлять троллейбусом с прицепом и автогрейдером.
Он ловко объехал неподвижных телохранителей, бросая озабоченные взгляды на шефа. Наверное, он тоже подумал, что хозяин совершает ошибку. И он вместе с ним.
«Жигули» выехали на дорогу с односторонним движением, миновали кольцевую развязку и, набирая скорость, влились в жидкий поток машин на объездной дороге.
«Астон-Мартин» легко и непринужденно догнал «семерку». Если под капотом английской машины был спрятан целый табун породистых скаковых лошадей, то русскую легковушку нес на себе гурт неизвестной породы. «Англичанин» секунду подержался в хвосте и пошел на обгон. Ремез не дал ему даже поравняться с собой. Скорость была приличная, на скользкой от дождя дороге он кинул машину в занос, заставляя «Мартина» резко уйти в сторону, и на второй передаче с пробуксовкой устремился в обратную сторону.
Двигатель ревел, на скорости 80 километров в час «просилась» даже не третья, а четвертая передача. Но Алексей переключился на максимальных оборотах, в спортивном стиле, словно управлял «Ягуаром»; и зверь послушно рычал под ним. Набрав сто десять километров на третьей, он наконец включил четвертую. В панорамном зеркале вдалеке виднелся красивый силуэт «Мартина», ставший поперек дороги. Но вот он ожил, Алексей поймал в зеркале отблеск включенных фар.
И снова иномарка легко догнала «Жигули». На этот раз Ремез дал ей поравняться с собой и всем видом показывал, что собирается повторить прежний маневр. «Мартин» благоразумно притормозил, а Алексей продолжил движение.
На этом маневре он выиграл лишь несколько секунд – «Астон» снова был рядом. И опять, бросая вызывающие взгляды в окно и умышленно откидываясь на спинку кресла, Ремез давал понять, что намерен бросить машину в занос. На этот раз иномарка отстала только на полкорпуса и, чуть наддав, стала прижимать «семерку» к обочине.
– Дави его! – кричал Блинов водителю. – Сбрось эту падлу!
Для «сбрасывания» «Астон-Мартин» не годился – эстетически. Баранка поворачивалась легко, одним пальцем, но трудно заставить себя бросить такую машину на абордаж. Для этого, с точки зрения водителя, который относился к «Мартину» как к своей личной машине, любил ее, нужно держать в руках тяжелый, непослушный руль хотя бы полуприцепа Красноярского автозавода, смотреть с порядочной высоты и не видеть перед собой серой дорогой обивки, отделанной дорогим деревом передней панели. Но приказ есть приказ, и он довернул руль, продолжая дожимать «семерку».
Алексей резко нажал на тормоз, отпустил его и вывернул руль. «Мартина» бросило от него в противоположную сторону, он стал на обочине. Однако, сделав задний разворот, ринулся в атаку.
Казалось, Алексей владеет только одним приемом вождения в экстремальных ситуациях. Во всяком случае, водитель «Мартина» видел прежнее выражение его лица и знакомые уже жесты. Однако в этот раз Алексей затормозил по-настоящему и включил заднюю передачу.
Мотор работал на износ, стрелка тахометра давно залезла в красную зону и замерла у ограничителя. «Мартин» быстро догнал «Жигули» и почти касался переднего бампера. Водитель непрерывно сигналил, включив дальний свет.
Неожиданно резким торможением Алексей развернул машину на сто восемьдесят градусов и по встречной полосе рванул вперед. Потом резво перестроился, уходя в легкий занос на мокрой дороге. Чтобы выровнять машину, ему пришлось сбросить обороты. Более тяжелый «Мартин» даже не шелохнулся, он, как на гусеницах, намертво держал сцепление с дорогой.
Впереди на шоссе показалась лужа метров сто длиной, протянувшаяся вдоль осевой. Скорость сто шестьдесят в час, для «Жигулей» это много, машину начало трясти, как в турбулентном потоке. Справа от лужи металлический черно-белый отбойник. «Мартин» держался в десятке метров позади, ни на сантиметр не отставая от курса преследуемой машины.
Теперь главный маневр.
Алексей, влетая в лужу, оторвал ногу от газа и чуть притопил педаль тормоза. Эффект получился как при гололеде. Машину резко понесло, разворачивая на сто восемьдесят градусов. Полосатый отбойник стремительно приближался.
Ремез ждал того момента, когда машина скользнет из воды, а колеса вновь войдут в сцепление с дорогой. Этот отрезок времени ничтожен. Нужно будет уложиться в него, чтобы выполнить последний прием.
Автомобиль дернуло. Алексей докрутил руль и потянул «ручник». Гася инерцию, «Жигули» как по струнке выровнялись вдоль парапета, продолжая нестись с огромной скоростью, но совершив при этом разворот на полный круг. И снова Алексей прибавил газ.
Водитель «Мартина», двигавшийся на рискованно близком расстоянии от «Жигулей», вынужден был резко затормозить в потоке воды, но повторить маневр Ремеза не смог. Серебристая иномарка на скорости сто пятьдесят километров в час, войдя в аквапланирование, всей массой обрушилась на бетонное ограждение.
Удар был страшным. Мотор «Мартина» на четверть ушел в салон, машину отбросило от ограждения, и она перевернулась.
Блинов остался жив. Он не получил даже незначительных повреждений. Ремни безопасности и воздушная подушка спасли ему жизнь. Чьи-то сильные руки вытащили его из машины. Он поднял глаза и встретился с жестким взглядом.
Удар был страшным. Мотор «Мартина» на четверть ушел в салон, машину отбросило от ограждения, и она перевернулась.
Блинов остался жив. Он не получил даже незначительных повреждений. Ремни безопасности и воздушная подушка спасли ему жизнь. Чьи-то сильные руки вытащили его из машины. Он поднял глаза и встретился с жестким взглядом.
На этот раз Алексей попросил его более мягко:
– Не надо, Юрий Иванович. Поймите, это будет продолжаться вечно.
Он прислонил Блинова к перевернутому «Мартину» и сел в свою машину.
Глава одиннадцатая
30
Новоград
В шесть часов утра медперсонал городской психиатрической клиники пребывал в сонном состоянии. В палате №12 не спали четыре человека. Один из них лежал под койкой и через панцирную сетку щипал вату из прохудившегося матраса. Он любил это занятие. Плохо только, что руки быстро затекали от неудобного положения. Но больной нашел выход и изредка привязывал кисти рук к сетке. Движения становились более скованными, но зато не ныли плечи. Он уже использовал эту уловку, работая автомехаником в АТП-1. Будучи в сильном подпитии, когда уже не было сил работать, он залезал под машину, привязывал руки к кардану и засыпал. Начальник участка иногда бросал взгляды под машину, но видел своего рабочего, который, подняв руки, возился с мотором. Однажды местного Кулибина выдал собственный храп.
Сейчас он уже успел надергать порядочную кучу ваты, она скопилась у него на груди, плечах, подбородке. Матрасы ему меняли каждую неделю.
Другой сегодня утром сумел утащить половую тряпку уборщицы и спрятал ее. Тряпка была длинная, порядком истершаяся. Больной, несмотря на активное сопротивление соседа по койке, пытался обмотать тряпку у него на шее. Противник молча и яростно защищался, хрипел.
Четвертый успешно отрывал штапики от смотрового окошка. Он не обращал внимания на беспокойных соседей, его голова была занята совсем другим: он готовил себе побег. Фамилия его была Спорышев, звали Валентином Михайловичем.
Справившись со штапиками, он вынул толстое плексигласовое стекло и просунул в окошко руку. Пальцы нащупали задвижку.
Открыв дверь, больной оглядел коридор. Никого. Он быстро прошел в конец коридора, спустился по ступеням. Справа от него находилось отделение приемного покоя. Именно туда его доставила три месяца назад машина неотложной психиатрической помощи. Он тут же вспомнил жену, которая вызвала неотложку, сына, избитого им. Больной нахмурился, он не помнил, как бил мальчика, память выдавала только непродолжительный по времени отрезок: сын стоит, вцепившись в мать, лицо опухшее, посиневшее от побоев. У жены тоже. Курва, она и избила малыша. А потом вызвала бригаду. Ну, ничего, скоро она пожалеет об этом.
Спорышев сжал кулаки и устремил беспокойный взгляд в другую сторону. Только бы дверь оказалась открытой.
Он осторожно приблизился к двери, за которой сидел вооруженный охранник. Изнутри дверь не закрывалась, только со стороны стража. Дверь двойная, но сделана неумно, на нее всего-навсего навесили решетку, точно такую же по размерам, и зафиксировали с помощью гвоздей.
Затаив дыхание, Спорышев осторожно потянул дверь на себя.
Она открылась тихо, без скрипа.
Он увидел охранника. Тот сидел за столом и дремал, уронив голову на грудь.
Помещение, в котором находился охранник, было зарешечено. Он общался с внешним миром через прутья решетки, посредством небольшого овального окошка и двери. За его спиной находился пульт, с помощью которого срабатывали электрические замки входной металлической двери. Она вела не во двор больницы, а в небольшой холл для посетителей, где стоял стол медицинской сестры, которая ведала информацией по клинике.
Больной на цыпочках приблизился к решетке, просунул сквозь прутья руки и, быстро схватив охранника за воротник куртки, рванул его на себя.
Острая боль вывела сторожа из состояния полудремы. И все же инстинкт самосохранения не сработал. Руки, вместо того чтобы потянуться к пистолету, висевшему у пояса, поднялись к лицу.
Спорышев отпустил ворот его куртки и ловко перехватил руки, сцепив их на затылке сторожа. Упираясь ногами в пол, он изо всех сил тянул на себя голову охранника до тех пор, пока тот не захрипел. Когда его руки безжизненно упали, ударившись о крышку стола, больной отпустил его. И тут же метнулся к двери. Она оказалась закрыта. Напрасно он, сбивая в кровь пальцы, пытался открыть замок, он был заблокирован посредством электричества.
Тогда он попытался дотянуться до пульта, просунув руку между прутьев, но не хватало сантиметров сорок.
Его трясло, безумные глаза обшаривали каждый закуток помещения в поисках какой-нибудь палки, швабры, но ничего не было. Внезапно он развернулся и покинул комнату. Теперь приемный покой был от него слева, но он поднялся на второй этаж, дошел до своей палаты.
Борьба двух больных продолжалась. Более агрессивный владелец половой тряпки понемногу одерживал верх, он уже сделал один оборот тряпки вокруг шеи соседа и тянул ее концы в разные стороны. Тряпка трещала. Жертва по-прежнему хрипела.
Другой почти полностью выпотрошил матрас. Из-под койки раздавалось сосредоточенное сопенье.
Спорышев подхватил с пола штапики и, недолго думая, оторвал от простыни полоску. Скрепляя между собой штапики тканью, он нервно поглядывал на дверь. Когда справился с последним, оказалось, что общая длина штапиков удовлетворяет его требованиям. Он оставил своих соседей и устремился к выходу. Возле комнаты санитаров Спорышев прислушался: оттуда доносился храп.
Приспособление было ненадежным, оно провисло, когда Спорышев просунул его между прутьями решетки, и казалось, не выдержит усилия, которое необходимо для нажатия на кнопку. Кнопок было несколько, предстояло нажимать все по очереди, пока не откроется входная дверь.
Вначале он нажал на верхнюю – и сразу щелкнул замок входной двери. Угадал с первого раза. После этого отвалилось первое звено его приспособления.
Охранник находился в той же позе, в которой оставил его больной: грудью лежа на столе. Хорошо, что не свалился, подумал Спорышев и подтянул сторожа к себе. Потом перехватился, взявшись за ремень его брюк. Тут же нащупал кобуру. Перевернув сторожа на столе, он отсоединил кобуру, вынул револьвер и запасной барабан к нему. Чтобы охранник находился в обморочном состоянии подольше, больной ударил его рукояткой револьвера в висок.
С входной дверью в холле он справился довольно быстро, надавив на нее плечом.
Теперь домой. Подозрения у прохожих он не вызовет: серая майка, тренировочные брюки, только кожаные казенные тапочки не совсем соответствовали утренней прогулке.
А почему бы и нет?.. У главных ворот находился еще один охранник, но Спорышев воспользовался забором. Подтянувшись, он протиснул свое худое тело между кромкой забора и карнизом из колючей проволоки и спрыгнул уже по ту сторону психиатрической клиники. Придерживая пистолет, спрятанный под майкой, он поспешил отойти от забора.
Придется идти пешком. Трамваи уже час назад возобновили движение, однако Спорышев не рискнул воспользоваться транспортом. Двадцать минут хода – и он дома. Только бы эта курва не успела отвести сына в садик. Ключи от машины дома, где им еще быть? Права и техпаспорт в ящике секретера, сама машина в гараже. Куда и зачем он поедет, больной не знал, но просто обязан был забрать сына. По дороге домой его мозг несколько раз окутывала гнетущая пелена: куда он идет? – а мозг только спустя секунды подсказывал ответ.
Слово «дом» заводило его, порождая буйную злость, почти бешенство.
Врачи давно говорили, что его мозг предрасположен к серьезному, даже неизлечимому психическому заболеванию. Они уговаривали его бросить пить, жена настаивала. Потом уже врачи стали настаивать, а она начала требовать. Когда требования стали раздаваться из уст врачей, жена принялась выставлять условия. Часто, когда он приходил домой пьяным, сына дома не было. «Где он?» – грозно спрашивал Спорышев у жены. «У мамы, – отвечала она. – Он боится тебя». – «Меня?! Родного отца?! Ах ты, сволочь! Получи!»
Его сознание меркло. Спорышев ничего не соображал, когда, избив до полусмерти жену, устраивал дома погромы.
Один раз соседи вызвали милицию, его забрали. Однако жена не написала заявления. Его отпустили через трое суток. И еще столько же он не пил, убеждая жену, что завязал, готов закодироваться, зашиться, только бы они снова были вместе.
Внезапно Спорышев вспомнил все: сын стоит перед ним, а он, крепко взяв его за руку, заплетающимся языком спрашивает: «Ты боишься меня?», а тот отвечает: «Да». Даже секунды не подумал. Это жена науськала его, он еще маленький, чтобы разбираться в жизни. И отец ударил его.
Боишься?!
Снова провал, и только посиневшие от побоев, безмолвные лица перед глазами. Наверное, он отключился, раз не помнит, как она вызвала бригаду с санитарами. Пришел он в себя, когда ему вкатили блокаду сульфазина – оливковое масло с горючей серой: в руки, ляжки, ягодицы. Через несколько часов он не мог пошевелить пальцем, чтобы не закричать от нестерпимой боли. И каждый день сульфазин, до сих пор; «заменитель печали».