Поговаривали, что он из знатного рода, но сам Гонта это отрицал, говорил, что рожден самой дикой степью на стыке с горами и что не знает другой колыбели, как пещеры, обрывы, горные ручьи, заросли кустарника.
Он с такими же оборванцами нападал на обозы, грабил, не делая различия между куявами, артанцами или славами. Рано узнал все виды оружия, научился владеть ими всеми, от артанцев позаимствовал умение стрелять из лука на полном скаку, будь то вперед, назад или в сторону, у куявов добыл лучшие мечи и топоры, от славов научился чуять врага издали.
Когда эти земли как-то захватили артанцы, он с отрядом сел на коней и вихрем проносился из конца в конец, всякий раз исчезая в лесах или среди скал. А за спиной оставались сожженные веси, посаженные на колья артанцы, сотни изрубленных и покалеченных. Он проносился как ураган, сама смерть не опустошала бы так земли, как он со своими верными ему людьми. За его голову объявили награду, потом удвоили, затем удесятерили, но и тогда не нашлось ни смельчака, ни предателя.
Если и награбил он огромные богатства, как говорили, то либо все раздал, либо припрятал так надежно, что не знали даже дружки. Они все щеголяли в лохмотьях, выказывая презрение к роскоши, но мечи и ножи у них были самые лучшие, на рукоятях обычно горели драгоценные камни. Сам же Гонта с детства имел страсть к стрельбе из лука и с возрастом выказывал умение поистине удивительное. Не было птицы, которую не сшиб бы на лету, не было зайца, которого не догнала бы его стрела. Он сам сделал себе особый лук, который за ним возили на запасном коне. Этот лук не могли натянуть трое мужчин, а Гонта с ним управлялся, говорят, играючи…
Разбойников всегда хватало в лесах, но в корчмах и на гулянках пели только про Гонту. Только он был тем разбойником, который добычей делится не только со своими дружками, но и щедро раздает бедным, золотом оделяет кощунников.
– Бог не выдаст, – сказал Мрак наконец, – свинья не съест. По крайней мере, до первого снега.
– При чем тут снег? – удивилась она. – Ладно, раз уж ты так непривычно для мужчин благородно поступил с Марой, то я велю дать тебе хорошего коня.
– Мне его на плечах нести? – спросил Мрак насмешливо.
Она призналась вынужденно:
– Да, в лесу конь лишь помеха. А в степи твоего Додона нет, это я даю слово. Тебе искать либо в лесу, хотя здесь леса наберется с десяток деревьев, как только ухитряются устраивать царскую охоту?.. а вот горы… Но и там конь бесполезен.
– Спасибо, Медея, – сказал он, поднимаясь. – Спасибо за прием и ласку.
– Тебе спасибо, – сказала она неожиданно.
– За что? – удивился он.
– За жабу.
– Она твоя родня? – ахнул Мрак. Посмотрел на царицу внимательно. – Хотя если присмотреться…
Она холодно посмотрела ему в глаза:
– Ты знаешь, о чем я. Мое мнение о мужчинах чуть улучшилось. Не каждый из вас позаботится даже о человеке, а ты лечишь раненую жабу.
– Так то человек, – ответил Мрак с пренебрежением, – а это моя замечательная жабушка!
Когда он отодвинул полог, Медея тихонько окликнула. Мрак обернулся. Жаба задвигалась, недовольно заскрипела. Похоже, не хотела в родню царицу амазонок.
Медея сказала негромко:
– Если еще когда-либо встретимся… в горах опасностей много… особенно по ту сторону ущелья, то для друзей я – Меда.
Горы медленно двигались навстречу. Среди них выделялась одна с раздвоенной вершиной, там даже виднелся еще один рог, словно гора грозила небу трезубцем. На ней не было снега, только три острые скалы, зато, если присмотреться, глаза Мрака различали трещины и впадины. И она была по ту сторону ущелья, что главное.
Он бежал и карабкался, досадуя, что Медея хоть и намекнула, что надо идти в горы да еще на ту сторону ущелья, но не сказала, что гор здесь до бесовой матери.
Какая жалость, подумал он со злостью, что хоть и сидел рядом с сильнейшим из чародеев, но чар не набрался. Разве что застольных. А то бы, скажем, превратился в волка, пробежал бы верст десять, снова бы в человека, а дальше на своих двоих… И все, что на нем, тоже превращалось бы, к примеру, в грязь на шерсти или добавочную шерсть… Так нет же, не научился! А побежишь волком, останешься без штанов.
Он грянулся оземь, превратился в волка и тут же вздрогнул от жалобного писка. На этот раз жаба не шарахалась от него, а сжалась в комочек и зажмурилась. Мрак потыкался в нее носом, даже лизнул и, вздохнув, уселся рядом. Жаба приоткрыла один глаз, другой, вытянула мордочку, принюхиваясь, и, очень медленно, лапка за лапку, стала придвигаться к нему. Мрак так же медленно и осторожно протянул к ней морду и тихонечко подтолкнул к разбросанной одежде. Неловко сложил на портки пояс и оружие, браслеты, кое-как завязал в узел – до чего же лапы неумелее рук?.. взял в пасть и понесся легкими волчьими прыжками. Если кто и увидит волка с узлом в пасти, ну подумает, что зверь украл ребенка, как случается нередко. Эка невидаль. На бегу мелькнула мысль, что проще бы сперва вязать узел, а потом задом о землю. Но хорошая мысля приходит опосля, кто-то умен сразу, а вот он – потом…
Лишь к полудню начал уставать, голод заставил в первую очередь вычленять запахи дичи. Наткнувшись на ручеек, он запрятал узел в кусты, сбегал в чащу, почти сразу наткнулся на молодой выводок. Птаха так орала и напрыгивала, пока ловил ее птенцов, что изловчился и достал в прыжке. Тонкие кости захрустели в пасти, кровь была теплой и соленой, но сил прибавилось сразу, а усталость отступила.
Для овладения волшбой требуется тишина, уединение, уход от галдящего суетного мира. Потому люди, желающие овладеть чародейством, уходят в горы, селятся в дальних пещерах, ищут редкие травы, волшебные камешки, усиливающие мощь.
Иные – находят. Кто-то возвращается в город, вызывая удивление и страх возросшей мощью: пора получать выгоду от потраченных усилий, другие ищут дальше. Самые удачливые бывали в глубинах гор у таинственных рудокопов, что не выносят света дня, выходят только по ночам. Они называют себя Первым Народом, но горцы считают, что те просто одичавшие старатели. Так вознамерились отыскать сокровища, что положили на это всю жизнь. А отыскав, не могут остановиться, ищут и находят новые, прячут, любуются втайне от людей. Эти, Первые, тоже знают чародейство, но только свое, горное. Они могут ходить сквозь скалы, видят в глубь земли на сажень, а сокровища чуют за три.
С кем повезет встретиться? Лучше бы ни с кем, кто спутался с иными силами, кроме крепости рук.
Глава 22
Здесь же, в чаще, он уловил еще один знакомый запах. Совсем недавно здесь прошли люди. Четверо. Он побежал по следу, вскоре ноздри защекотал запах дыма.
Мрак уже осторожнее обогнул заросли, выглянул из-под веток. В трех полетах стрелы вовсю полыхал костер, а вокруг огня сидели шестеро. Все в лохмотьях, загорелые, у двоих на поясах широкие ножи, трое с топорами, лишь один отложил в сторону короткий меч, насаживал на вертел молодого кабанчика. Связка хвороста лежала под рукой.
Мрак попятился, выронил из пасти узел. Через пару минут, уже человеком в одежде и с жабой на плече, тем же неслышным шагом вышел из чащи на поляну.
– Мир вам!
Мужчины подскочили, хватаясь за оружие. Кабанчик выскользнул из рук в огонь, а человек тоже подхватил меч. Мрак сделал еще шаг, развел руки:
– Я с миром. И я один. Если бы хотел повредить, то перебил бы стрелами. Вы чересчур беспечны, не поставив охрану.
Они расступились, окружая его полукольцом. Лица их были угрюмые, разозленные.
Мрак подошел к костру, длинной палкой выкатил кабанчика. Не спеша, водрузил концы вертела на рогатины, в то время как разбойники настороженно рассаживались. Один исчез, слышно было, как громко ломился через заросли, проверял, пришел ли незнакомец в одиночку.
Мрак сидел спокойно, скалил зубы:
– Беспечный вы народ… Вы, наверное, из отряда Гонты?
Разбойники пялились на жабу. Та прижалась к плечу, угрюмо рассматривала их выпуклыми глазами. Один из разбойников спросил настороженно:
– Откуда знаешь о Гонте?
– О нем по всей стране в лапти звонят.
– Нет, что он здесь.
– Девки подсказали.
– Девки? Какие девки?
Мрак небрежно отмахнулся:
– Поляницы.
Разбойники оживились. Мрак ощутил на себе шесть пар глаз.
– Так ты был у них?
– И они ничего с тобой не сделали? Ничего не оторвали?
– А Медея что сказала о Гонте?
– Говорят, она обещала с него содрать шкуру с живого! И набить соломой, чтобы для девок мишень поставить…
Мрак ел, посмеивался, слушал, наконец бросил предостерегающе:
– Разве можно так о своем вожаке? Он стоит во-о-он за тем деревом, слушает.
Разбойники умолкли, смотрели то на Мрака, то на одинокое дерево. Из-за толстого ствола вышел человек в зеленой одежде, погрозил кулаком:
– Зачем предупредил? Я хотел послушать еще…
Глаза его угрожающе пробежали по притихшим разбойникам. Раскинул руки, а Мрак удивленно вытаращил глаза:
– Зачем предупредил? Я хотел послушать еще…
Глаза его угрожающе пробежали по притихшим разбойникам. Раскинул руки, а Мрак удивленно вытаращил глаза:
– Зализняк!
Его сотоварищ выглядел еще массивнее, чем раньше. Руки свисали до колен толстые, перевитые жилами. У него блестело по три кольца на каждой руке, чтобы спасти пальцы от удара тетивой, перстень на большом пальце – примета воинов, а в левом ухе блистала серьга. Серьга означает, как уже знал Мрак, что это единственный ребенок в семье. Таких особо оберегают в бою как единственных продолжателей рода. Впрочем, Зализняк выглядел так, что сам мог охранить и защитить любого.
– Гонта, – поправил вожак разбойников. Он засмеялся. – Если бы я тогда признался, что куявским воронам удалось поймать самого Гонту, там бы три дня на головах ходили!
– Зализ… тьфу, Гонта, – повторил Мрак пораженно, – но как же ты попался, что тебя даже не узнали? Хотя понятно, лазутничал, царскую казну высматривал…
Разбойники с облегчением смотрели, как они похлопывают друг друга по плечам, спинам. Мрак заодно пощупал исполинский лук за плечами Гонты, удивился:
– Как ты из него стреляешь?
– А что? – ухмыльнулся Гонта.
– Да его и трем лучникам не натянуть!
– Четырем, – сказал Гонта беспечно. – Ты уже пристроился к поросенку? Ого, уже и отожрал половину? Знал бы, оставил бы тебя там, в бойцовской яме. Ты нас разоришь.
Еще раз обняв, усадил у костра. Когда опустился рядом, разбойники снова заговорили, довольные, что гроза миновала. Гонта снял лук и бережно уложил рядом. Мрак уважительно посматривал на грозное оружие. Такого еще не видывал. Составной, собранный из десятка слоев клена и вяза, пропитанный тугим клеем, он выглядел способным пробить стрелой городские ворота. А то и городскую стену.
– Как-нибудь покажешь? – спросил он. – Или для бахвальства таскаешь?
– Как Голик меч? – засмеялся Гонта. Он не обиделся. Хлопнул по плечу, голос стал мечтательным. – Чую, еще увидишь…
Они хохотали, вспоминали, как Додон верещал, страшился за свою шкуру. От тропки раздался шум, треск веток. Двое торжествующих разбойников притащили старую женщину, в лохмотьях, с изможденным лицом. Она даже не упиралась, только тихо и жалобно просилась, называла сыночками, но ее поставили перед костром, разбойники грубо сорвали с ее плеч заплатанную суму.
Мрак поморщился:
– И нищенок грабите? Я думал, только богатых.
– Богатых выгоднее, – согласился Гонта. – Достаточно ограбить одного, где бедных надо грабить дюжину. А из добычи можно пару медяков бросить бедным! И слава пойдет как о благородном разбойнике, и, что главное, буду с радостью доносить на богатых. Зависть – сила!.. Но ты зря жалеешь бабку заранее. Если бедна – отпустим, не обидим. Только некоторые так наловчились проносить через мои земли даже драгоценные камни…
– Ого!
Разбойники вытряхивали скудные вещички прямо перед костром. Внезапно старая женщина с плачем упала, жадно ухватила какую-то почерневшую щепку, что едва не угодила в огонь, прижала к груди. Разбойники смеялись, пока не рассмотрели ее руки: в страшных сизых шрамах, будто ее пальцы и ладони зажимали в раскаленные тиски, рвали горячими клещами… или жгли на костре.
Смех мало-помалу утих, а женщина, плача, затолкала обратно в мешок скудные пожитки, попятилась от костра. Мраку почему-то показалось, что больше всего она бережет щепку, что едва не угодила в костер. Даже не заметила бы, что отобрали все, но щепку берегла…
Но додумать не успел, Гонта мощно хлопнул по спине, ему нравилось хлопать по могучей спине Мрака, загрохотал весело:
– А как пищал, когда волокли по ручью?
Когда от кабанчика остались мелкие косточки, Гонта вывел на едва заметную тропку:
– Выйдешь к горной веси. Эти люди никогда не спускаются в долину. Понимаю, руды копают, золото гребут лопатами, но откуда хлеб берут?
Воздух здесь был чище и реже, чем в долине, намного холоднее. До обеда он карабкался по кручам, справа и слева окружали горы, огромные и величественные, как застывшие великаны, облака пугливо проскальзывали над самой головой, небо блистало синевой. Зелень осталась далеко внизу, здесь были только голые камни. Даже мох перестал следить за ним из-под тяжелых глыб.
Некоторое время с ним наравне парил горный орел, затем Мрак оставил его внизу. Но при виде орла вспомнил о жабе, вытащил из мешка, накормил. Она ела вяло, тупо смотрела на него выпуклыми глазами. Лапа быстро зажила, жаба опиралась на все четыре. Мрак дал ей малость поскакать меж камней, затем снова сунул в мешок. Мелькнула мысль, не рехнулся ли? Зачем тащит с собой это маленькое безобразное чудище?
– А потому, – сказал он вслух, благо никто не услышит, – что другие тебя не любят, жабуня. А у бога нет безобразных детей.
Он усмехнулся, подумав, что тем самым выгораживает и себя. Если он, дескать, отнесется к безобразной жабе, как другие относятся к игривым пушистым белочкам, то и к нему, может быть, отнесутся как к человеку. А то на Таргитая все девки вешались, парни в друзья набивались, даже к Олегу неровно дышала то одна, то другая, мужчины спрашивали совета, то с ним, Мраком, все иначе. Мужчины сразу оценивающе смотрят на его плечи, рост, широкую грудь, искоса поглядывают в глаза, затем мрачнеют и отводят взоры. Женщины смотрят как на могучего заступника, с которым ничто на свете не страшно. Но так же и мужчины, и женщины могли бы смотреть и на жабу размером с быка!
За эти два дня, когда расстался с Медеей, только горные козлы прыгали со скалы на скалу, сами похожие на огромные валуны, ящерицы шныряли между камнями да вездесущие муравьи таскали добычу и отвоевывали земли у соседей.
Дорожка петляла между скал, иной раз ныряла в такие щели, что Мрак напоминал себе, какой он предусмотрительный, прямо вещий, что отказался от коня. Наконец тропа круто пошла вниз. Мрак разглядел серые крыши, заторопился, ибо солнце уже угрожающе быстро сползало по раскаленному небосводу к темному виднокраю.
Когда он ступил на околицу, черные тени слились, побежали впереди. Вдогонку на темно-синем небе высыпали мелкие колкие звезды.
Мрак с облегчением перевел дух. Впереди уже заприметил двери, над которыми горел факел. Там же гремели удалые песни. Не шибко ровно, но в охотку. Боги мудро придумали, что корчма есть даже в самой мелкой веси.
Он переступил порог, с удовольствием окунувшись в знакомый мир запахов жареного мяса, вина, пива, горящих березовых поленьев. Корчма всего на четыре стола, да и те заполнены наполовину, селяне веселятся после трудового дня степенно, размеренно, каждую каплю вина смакуют, по домам не торопятся.
Мрак наметанным взором вычленил войта или старосту, они везде отличаются чем-то неуловимым, подсел на лавку напротив. Войт неспешно потягивал пиво, на пышных усах повисли клочья пены.
– Доброго здоровья, – поприветствовал Мрак. – Я иду мимо, здесь только промочу горло. Скажи, добрый человек, кто бы мог подсказать мне, где можно отыскать пропавшего тцаря Додона? Внизу мало кто что понимает, а здесь, в горах, говорят, все как один вещие колдуны да провидцы.
Войт неспешно отставил кружку, довольно крякнул. Мрак ожидал, что теперь-то войт ответит, но тот придвинул другой ковш, с наслаждением сдул пену и лишь тогда, словно только сейчас заметил терпеливого чужака, сказал с ленивой задумчивостью:
– Только Хозяйка Медной Горы знает все в этих краях.
– Хозяйка… А кто она?
– Богиня, – ответил войт еще неспешнее. – Еще из тех времен, когда горы были молодыми. Она ходит сквозь камень, она знает все.
Мрак поскреб в затылке:
– Богиня… Гм, мне бы что-нибудь попроще. А где она? И на какой козе к ней подъехать?
Войт щелкнул пальцами, отрок заменил пустые ковши полными. Войт с прежним удовольствием сдул пену.
– Как подъехать? Это мог бы подсказать разве что Дед.
– Чей дед? – спросил Мрак.
– Не дед, а Дед, – поправил войт уважительно. Мраку почудилось в голосе главы общины кроме почтения еще и нотки страха. – Он живет в горах… К нам спускается раз в неделю.
– И что в нем необычного? – спросил Мрак настороженно.
– Необычного?
– Не виляй хвостом, я же вижу. Вы его в чем-то боитесь?
Войт покачал головой:
– Не то чтобы боялись… Но прошлой весной помер последний старик, который помнил его отроком. А другие преставились намного раньше. Наш же Дед только называется дедом… хотя, по правде, уже треть села ходит в его внуках… но он все еще мужик в полной силе. Он словно бы остановился в зрелых летах, так и пребывает. Таким я его застал, когда народился, таким он приходил дня три тому. Матерый волчище! Седина только виски посеребрила, но я ее помню с детства.
– Колдун? – предположил Мрак.
Войт в сомнении покачал головой:
– Вряд ли. На той неделе захворал его внук… один из внуков, так он помочь не мог, как ни старался. Слезы лил, травы готовил, но помочь не смог. Да и вообще… Колдун в соседней веси хоть тучу отогнать к соседям, хоть порчу или сглаз снять, хоть рыбу подманить на рыбалке, а наш Дед только своей статью дивен!