Толпа, состоявшая преимущественно из мужчин и мальчишек, неохотно подалась назад и остановилась в нескольких ярдах; все делали вид, будто их здесь удерживают совершенно другие интересы. Вскоре сержант кивком подозвал к себе второго полицейского, и они шепотом обменялись несколькими словами. Я заметил, что лицо младшего вытянулось и рот приоткрылся. Затем полицейский опустился на колени и полез в дверь.
– Дик, – тихонько окликнул его сержант.– Первым делом пойди и узнай, заперта ли задняя дверь. – Констебль кивнул и исчез в проломе.
– Дверей там всего двое? – от волнения забыв правила грамматики, спросил сержант у миссис Баббош.
Служанка кивнула.
Перехватив взгляд миссис Баббош, я понял: она начинает сознавать, что в событиях, благодаря которым она на время оказалась в центре всеобщего внимания, нет ничего веселого. Остин закрыл лицо руками и отвернулся. Я заметил, как Слэттери схватил его за рукав и, встряхивая, начал шептать что-то ему на ухо.
Тут появились два молодых констебля, и один из них выкрикнул:
– Мы получили от вас вызов, сержант, и ни секунды не медлили.
Он осекся, увидев, что привставшего со ступеньки сержанта явно шатает; тот жестом пригласил обоих новоприбывших отойти с ним в сторону.
Толпа, разросшаяся до тридцати душ, громко роптала – видимо, недовольная своим изгнанием с места событий. С другой стороны, наша группка у дверей (миссис Баббош, человек, который принес молоток, Слэттери, Остин и я), как бы наделенная полуофициальным статусом, хранила молчание и наблюдала за тремя полицейскими, стараясь уловить суть их тихих переговоров. Я уже собирался потребовать объяснений, но тут констебль, названный Диком, вылез наружу. Я расслышал, как он сказал своим товарищам:
– Задняя дверь заперта, сержант. И ключей нигде не видно.
Сержант кивнул и обратился к человеку с киянкой:
– Сломайте ее напрочь, бога ради!
Тот вскинул инструмент и принялся колотить по оставшейся части двери. Рама подалась прежде, чем были окончательно разломаны панели.
Далее появился, в сопровождении мистера Уоттама, худощавый молодой человек с черным саквояжем и коротко переговорил с сержантом. Оба они вошли в дом, а трое констеблей остались охранять дверь. Через минуту сержант вышел и послал одного из своих младших сослуживцев на железнодорожную станцию отправить телеграмму.
Когда тот поспешно удалился, сержант взял миссис Баббош за локоть и повел ее к двери. По пути он бросил нам троим:
– Вас я тоже попрошу войти, джентльмены.
– Всех? – спросил я.
– Да, пожалуйста. Кажется, вы трое – последние, кто побывал в этом доме.
– Двое – да, но не этот джентльмен.– Я указал на Слэттери, который не спешил прояснить недоразумение.
– Вы не были здесь днем вместе с другими джентльменами, мистер Слэттери?
– Не был.
– А где вы находились, сэр?
– Дайте подумать. С половины пятого до пяти я играл на фортепиано, аккомпанируя репетиции хора. Затем три четверти часа играл на органе в соборе. И в обоих местах меня видело немало народу.
– Ага, это была церемония открытия нового органа, – заметил сержант.
– Нет, она была назначена на завтра. Собственно, ее отложили. Я же сопровождал вечерню, как и ежедневно, в пять.
– Прекрасно понял вас, сэр. Вы готовы полностью отчитаться в своих передвижениях, как и в прошлый вторник вечером.
С иронической улыбкой Слэттери поклонился.
– В таком случае, – продолжил сержант, – внутри мне понадобятся только доктор Куртин и мистер Фиклинг.
Проводив нас загадочной ухмылкой, Слэттери остался на тротуаре в обществе мистера Уоттама и двоих констеблей. Миссис Баббош, войдя в перевернутую вверх дном общую комнату, выдохнула: «В жизни ничего подобного не видела!» К моему облегчению (я ведь не подозревал, что застану в доме), комната выглядела точно так же, как час с небольшим назад, когда я уходил. Возглас миссис Баббош объяснялся, на мой взгляд, следами поспешных поисков, предпринятых мистером Стоунексом. Я заметил, что, пока мы входили и осматривались, сержант пристально за нами наблюдал. Странным образом повторяя то, что произошло здесь ранее, мы вновь сели за стол; мне досталось хозяйское место (вернее, предназначенное для хозяина: мистер Стоунекс тогда почти не присаживался), Остин занял свой прежний стул и склонил голову над усыпанной крошками тарелкой, миссис Баббош молча расположилась на стуле, который раньше занимал я.
Сержант встал в центре комнаты, с блокнотом и огрызком карандаша в руках. Затем он произнес:
– Я сержант Адамс. Боюсь, мне придется задать вам несколько вопросов.
– Прежде не будете ли вы добры сказать нам, что случилось? – спросил я.
– Это мне предстоит выяснить, сэр.
– Я имею в виду, здесь ли мистер Стоунекс?
– Мне не хотелось бы ничего говорить, пока я не услышу доктора Карпентера.
– Значит, мистера Стоунекса сейчас осматривает врач?
– Да. А пока мы ждем, я бы желал немного вас расспросить. Итак, миссис Баббош, по вашим словам, вы в последний раз видели мистера Стоунекса в двенадцать, когда он вернулся из банка? – Она кивнула.– И это соответствовало его обыкновению?
– Верно, сэр. Ох, ужасы какие!
Сержант Адамс чуть переждал, пока миссис Баббош не взяла себя в руки.
– Мистер Стоунекс впустил вас в семь, и с тех пор вы оставались в доме?
Она кивнула.
– И после того, как хозяин отправился в банк, в дом никто не входил?
– Если бы кто и захотел, не мог бы, сэр. Обе двери были заперты, а у меня ключей нет. Есть только один комплект ключей, и хозяин всегда держит его при себе. Он носит их на кольце у пояса.
– А как же окна?
– Они все прочно забиты гвоздями.
– Вы уверены, что в доме никто не прятался?
– А где бы? Я все уголки облазила с тряпкой.
– Судя по вашим вопросам, сержант, – вмешался я, поскольку был возмущен его отказом объяснить ситуацию и все больше тревожился, – могу ли я предположить... что случилось нечто ужасное?
Прежде чем сержант успел ответить, на пороге появился молодой доктор, и сержант, обменявшись с ним взглядами, встал. Несколько минут они шептались в дверном проеме, а потом сержант вернулся на прежнее место и произнес мягко:
– Будьте так добры, миссис Баббош, пройдите к доктору. Думаю, он хочет кое-что сказать вам первой.
С помертвевшим от испуга лицом миссис Баббош позволила проводить себя к порогу, где молодой хирург взял ее под руку. Трудно было обманываться далее в оценке происходящего.
– Сержант, – вскричал я, – я требую: скажите, что произошло. У старого джентльмена случился приступ? Он упал с лестницы?
– Я понимаю ваши чувства, джентльмены, – отозвался сержант. – Но мне пока лучше помалкивать. А теперь прошу в точности описать все, что случилось сегодня днем.
Мы с Остином (по большей части я) объяснили, что без двадцати минут пять вошли в заднюю дверь, а покинули дом через минуту или две после того, как часы пробили половину шестого.
– Очень полезные сведения, очень-очень, – произнес сержант, делая запись в блокноте.– Теперь нужно выяснить, что произошло между половиной шестого и шестью, когда к парадной двери явилась миссис Баббош.
В комнату стремительными шагами вошел молодой констебль, ранее посланный на станцию.
– Он уже в пути, сержант, – отрапортовал констебль.– Сразу телеграфировал ответ.
Сержант Адамс, нахмурившись, отвел его в сторону, и они шепотом обменялись несколькими словами. Затем он указал подчиненному на стул у стены, а сам продолжил допрашивать нас с Остином.
– Не принимал ли старый джентльмен при вас других посетителей или, может, он упоминал, что кого-то ожидает?
– Нет, кажется, нет. Уверен, что нет. Остин поднял взгляд:
– Пиво.
– Пиво? – удивился я.
– Помнишь, когда мы уходили, кто-то постучал в дверь?
– А, конечно. Старый джентльмен объяснил, что ждет официанта с пивом.
– Что за официанта, как вы думаете?
– Вероятно, того, который носит ему обед, – предположил я, припомнив, что говорил Куитрегард. Потом я поправил себя: – Приносил ему обед.
– Как зовут этого официанта? Он упоминал? Мы с Остином обменялись взглядами.
– Понятия не имею, – произнес я, а Остин, в знак своей неосведомленности, помотал головой.
– А как держался старый джентльмен, не казался ли он обеспокоенным или испуганным?
– Ничего подобного, – заверил я. – Он был очень дружелюбен и словоохотлив.
– Правда? Дружелюбен и словоохотлив? – Сержант усердно царапал в блокноте.– Вы тоже так считаете, мистер Фиклинг? – (Остин молчал.) – Вы здоровы, мистер Фиклинг?
– Конечно здоров, – поспешно отозвался Остин. Сержант помедлил и посмотрел на него:
– Боюсь, мне придется просить вас взглянуть на старого джентльмена.
– Зачем это? – воскликнул Остин.
– Совершенно обычное дело, сэр.
– Старуха опознает его лучше, чем я. Я и видел-то его пару раз, не больше.
– Тем не менее, сэр, я вынужден настаивать. Нужно, чтобы все было чин по чину.
Между тем доктор ввел в комнату миссис Баббош и бережно усадил на стул. Лицо она прикрывала платком. Сержант промолвил мягко:
– Миссис Баббош, не можете ли вы назвать мне имя официанта, который приносил мистеру Стоунексу обед?
Она отняла от глаз платок и взглянула удивленно:
– Зачем он вам? Его фамилия Перкинс. Эдди Перкинс. Парнишка старого Тома Перкинса.
Сержант Адамс перевел взгляд на своего сотрудника:
– Пойдите с Гарри и приведите его. Констебль проворно удалился.
– Мистер Фиклинг, не хотите ли последовать за доктором Карпентером?
Остин неуверенно встал. Доктор ободряюще ему улыбнулся, и они вместе вышли.
– Простите, сэр, придется попросить вас подождать здесь, – сказал мне сержант.
– Хорошо, – согласился я.
Сержант последовал за Остином и доктором Карпентером, оставив меня и миссис Баббош в общей комнате. К моему удивлению, ждать пришлось больше сорока минут. Вначале мы с миссис Баббош затеяли отрывочную беседу, но вскоре исчерпали все общие для нас темы. Служанка повторяла и повторяла: «Ну кто бы мог подумать? Кто бы мог подумать?». Я гадал, где может находиться Остин и о чем они толкуют с сержантом Адамсом. Разговор последнего со Слэттери дал мне обильную пищу для размышлений, и в моем мозгу одна странная идея сменяла другую.
Наконец явился сержант и сказал:
– Не соблаговолите ли пройти со мной, сэр?
Я последовал за ним в холл. Когда дверь закрылась, он взял меня за рукав и осторожно произнес:
– Должен предупредить, сэр, вас ждет неприятное зрелище.
В середине небольшой комнаты стоял на коленях доктор, но при моем появлении он поднялся и отошел в сторону. Первое, что я увидел, был лежавший на полу топор; лезвие и топорище покрывали следы крови. Голова трупа была отвернута в сторону. Я обошел вокруг, стараясь не ступать в лужицы и пятна крови. Оказавшись по другую сторону, я поднял взгляд и почувствовал, что вот-вот потеряю сознание. С тех пор я все время старался забыть увиденное, поэтому скажу только, что это было жестоким свидетельством уязвимости нашей тленной оболочки.
– Тот ли это человек, с которым вы простились здесь в половине шестого, сэр? – спросил сержант.
Не решаясь открыть рот, я кивнул.
– Как вы можете быть уверены, сэр, при том что...– Он деликатно оборвал конец фразы.
– Одежда, – с трудом выговорил я. – Я запомнил одежду. Сержант взял меня за рукав и вывел в холл. Я думал, что мы возвращаемся в общую комнату, но он сопроводил меня по коридору и со словами «прошу сюда» впустил в столовую. Затем он закрыл дверь и замер на месте.
Едва мы остались наедине, мне внезапно пришла в голову мысль, от которой я, в своем взвинченном состоянии, разразился смехом. Сержант Адамс, бросив на меня пытливый взгляд, предложил мне сесть. А рассмеялся я оттого, что понял: возможно, я один из подозреваемых. Мне представилась картина: меня держат в этой комнате, и сержант с констеблями час за часом сыплют вопросами, пока я не сломаюсь и не сделаю признание.
– Вы здоровы, сэр?
– Вполне, сержант Адамс. Просто немного расстроен.
– Вполне можно понять, сэр.
Я сел к большому старому столу, а сержант, включив сначала горелку, устроился у другого его конца, спиной к окну:
– Теперь мы одни, сэр, и если вы хотите что-нибудь мне сказать, прошу вас.
Этот вопрос так точно совпал с ходом моих мыслей, что я невольно улыбнулся:
– Вы предлагаете мне признаться? Он не откликнулся улыбкой.
– Я предлагаю рассказать мне все, что может пролить хоть какой-нибудь свет на это печальное дело. К примеру, сэр, меня озадачивает время. Точно ли вы запомнили час, когда вы с мистером Фиклингом покинули этот дом? Не маловато ли оставалось времени для всего, что произошло потом? Вы уверены, что пробыли здесь до половины шестого?
– Абсолютно. Перед уходом у нас был разговор о времени. А почему вы спрашиваете?
– Вы разговаривали о времени, – повторил он.– Не объясните ли подробней?
– Нет, сержант, не думаю. Это просто смешно. Я пережил потрясение и, ей-богу, не расположен отвечать на кучу бессмысленных вопросов.– Сержант сверлил меня невозмутимым взглядом, и, чуть помедлив, я проговорил: – Мы просто обсуждали точность наших часов: сравнивали их с часами в общей комнате, которые спешили. Мистеру Фиклингу непременно хотелось, чтобы мы застали конец вечерни и я послушал игру мистера Слэттери.
Сержант сделал отметку в блокноте.
– Теперь я должен спросить, в каком состоянии были комнаты, которые вы осмотрели? И не бросились ли вам теперь в глаза какие-нибудь перемены?
– Никаких. Насколько я могу судить, раньше все было в том же виде.
– Вероятно, вы хотели сказать, сэр: за исключением того, что в общей комнате наличествуют следы обыска?
– Нет, сержант, я хотел сказать именно то, что сказал; как, впрочем, и всегда. У меня такой принцип: говорить именно то, что думаю, и думать, что говорю. Если вы будете так любезны это запомнить, процедура сведется к минимуму.
Меня раздражало, что он продолжал глядеть на меня с прежней невозмутимостью. Помолчав, он произнес:
– Когда вы прибыли, вы застали комнаты в том же состоянии, что и сейчас, сэр?
– Именно. Если быть абсолютно точным, в этой и общей комнате, а в других я не был, на мой взгляд, ничто не изменилось с тех пор, как я явился к мистеру Стоунексу сегодня без двадцати пять.
– А как же беспорядок в той комнате, выдвинутые ящики, разбросанные бумаги и прочее?
– Повторяю, сержант, то же я застал и в прошлый свой приход.
– И как мистер Стоунекс объяснил этот беспорядок?
– Самым естественным образом. По его словам, он кое-что искал.
– Что?
– Документ.
– Юридическую бумагу? – проворно спросил сержант.
– Нет. Рукописный отчет об убийстве настоятеля Фрита. Сержант нахмурился:
– Чьем убийстве?
Объяснения заняли некоторое время: сержант ничего не слышал об убийстве Фрита и подумал, что речь идет о преступлении, совершенном не так давно.
– Мистер Стоунекс сказал, что перед вашим с мистером Фиклингом приходом открыл ящики и разбросал по полу их содержимое так, как вы видите сейчас?
– Да, пожалуй. Хотя сейчас, пожалуй, беспорядка больше. Нет, не стану утверждать, что прежде беспорядок был такой же.
Он долго писал. Потом произнес внезапно:
– С каких пор вы обитаете у мистера Фиклинга?
– Приехал во вторник вечером.
– Давно вы с ним знакомы?
– Мы дружны больше двух десятков лет.
– Случалось вам бывать здесь у него прежде?
– Нет, – ответил я и нехотя признался: – До прошлого вторника я не виделся с ним двадцать лет.
– Не рассказывал ли он вам о каких-либо своих затруднениях?
– Мистер Фиклинг не говорил мне ничего такого, что могло бы иметь отношение к данному трагическому происшествию.
Сержант продолжал тем же тоном:
– А Слэттери? Его вы давно знаете?
– Мистера Слэттери я впервые в жизни увидел приблизительно за полчаса до того, как встретил вас.– Мой голос прозвучал на удивление сварливо. От этого мне стало казаться, что я лгу. Кроме того, направленность допроса нравилась мне все меньше и меньше.
– Вы ни разу прежде не говорили с ним и не видели его?
– Никогда. – Тут мне вспомнилась фигура, виденная ночью.– То есть... Нет. Никогда.
– Кажется, вы заколебались, сэр?
– Нет, я никогда прежде не встречал мистера Слэттери.
– Не упоминал ли о нем мистер Фиклинг?
– Нет. То есть не припомню, чтобы упоминал. Может, он говорил об органисте, когда я еще не знал, что это его друг.
– Органист? Вы имеете в виду мистера Слэттери?
– Да.
– Мистер Слэттери – помощник органиста.
– В таком случае, полагаю, о нем речь совсем не заходила. Я думал, мистер Слэттери – органист.
– Понятная ошибка, сэр. Мистер Слэттери фактически исполнял обязанности органиста, поскольку старый джентльмен, держатель этой должности, серьезно болел. Однако мистер Слэттери находится на этом посту временно.
– Понятно. Теперь, подумав, я припоминаю: мистер Фиклинг что-то об этом говорил. И сам мистер Слэттери тоже упоминал...
Я осекся. Странная ситуация. Совершенно посторонний человек задает мне вопросы о разговорах между мною и моим другом, и я отвечаю. И причина всего – то, что лежит на полу в комнате напротив. При этом непрошеном воспоминании я спрятал лицо в ладонях.
– Поверить не могу, что кто-то мог такое сотворить. Трудно примириться с тем, что подобное злодеяние возможно.
– Да, сэр, трудно поверить. Один из самых страшных случаев на моей памяти.
– У него остались родственники? Или близкие люди?
– Честно говоря, сэр, я пока не знаю, жив ли кто-нибудь из его родни.
– Должны быть племянники и племянницы. Он упоминал брата и сестру.
– Все это выяснится, наверное, в ближайшие дни, сэр. Наследство будет немалое, и претенденты, разумеется, не заставят себя ждать. А теперь не могу ли я узнать, каким образом вы получили приглашение на чай к мистеру Стоунексу?