— Да, но сейчас не война! И могли погибнуть подданные империи! Мирные жители! Да и вы сами… Что было бы, если б это… эта штука набросилась на вас?
— Это исключено, — фыркнул мастер Молос. — Машина не способна напасть на своего создателя. Я знал ключевое слово…
— Что-то там, на поле, вы не спешили применить свои знания! — покачал головой ректор. — Благодарите Первопредка, что кое-кому из сановников понравилась демонстрация! И на вас даже не будут подавать в суд за причиненные неудобства…
— Как это мило со стороны властей, — не удержался алфизик от сарказма.
— Это не просто мило! Это еще и крайне важно! Но если вы не дадите внятного объяснения, почему произошел подобный… срыв, вам придется ответить за все!
Мастер Молос бросил взгляд в глубину лаборатории, туда, где за полотняными и фанерными ширмами стояли на столах некоторые приборы. Вход посторонним туда был запрещен.
— Я пока не готов. Мы должны устроить серию дополнительных экспериментов, произвести кое-какие расчеты, изучить еще раз наше изобретение, чтобы понять и устранить все недостатки…
— Поторопитесь. Наверху не слишком любят ждать. Там, — указал глазами ректор на потолок, — и так считают, что ждали слишком долго!
— Я сделаю все, чтобы не затягивать! Но могу ли я узнать хотя бы приблизительно, на какие сроки рассчитывать?
— Чем быстрее, тем лучше, — отрезал ректор.
Мастер Молос еще раз посмотрел на ширмы — так пристально, словно ему оттуда должны были подать какой-то знак.
— Думаю, в начале следующего месяца у вас будут результаты, — промолвил он.
Кивнув головой, ректор направился к выходу. Едва за ним закрылась дверь, старый алфизик трусцой кинулся вглубь лаборатории.
Там на столе, под полотном лежало чье-то тело. Рядом мужчина перебирал инструменты, доставая их и тут же убирая обратно в большой саквояж, с таким видом, словно сам не знает, что ищет, и пытается лишь чем-то занять свои руки.
— Фил…
— Тише, мастер, — шепнул тот, кого назвали Филом. — Прошу об осторожности.
— Да кто услышит?
— Мало ли? Тут с некоторых пор полным-полно лишних ушей и глаз! И не только. — Он кивнул на тело под простыней.
Мастер Молос тоже покосился на мертвеца и невольно придвинулся ближе к собеседнику, словно покойник мог вот-вот ожить и наброситься на него.
— Ты все слышал? — поинтересовался он.
— Да. И более чем уверен, что и он — тоже, — Фил указал на распростертое на столе тело.
— И… что делать?
— Продолжать работу. Вы уверены, что правильно расшифровали записи Марека Боуди?
— Правильно ли? Да я разобрал их по буковкам…
— И все равно где-то допустили ошибку. Потому что с моей стороны все было проделано верно! Эти ушебти, — он достал и выставил на полку еще несколько глиняных фигурок, — придуманы не мною. Я проделал в музее десятки экспериментов. И больше чем убежден, что делаю правильно! Не забывайте, что это и мой эксперимент тоже. И я вложил в него душу, если можно так сказать!
— Это смотря чью! — парировал мастер.
— Да мне все равно! Могу и вашу, если того пожелаете…
— А ты не подумал, что все дело как раз в душе? В том, чья именно душа там, внутри?
Мастер Молос осторожно подошел к телу, приподнял край полотна, всматриваясь в обтянутый пожелтевшей кожей череп. Сверху его обработали мазью, подсушили, чтоб приостановить процесс разложения, но вид все равно был неприятный. Подумать только, что рано или поздно все люди будут выглядеть так или даже хуже!
— Душа? С каких это пор вы, мастер, стали мистиком? Вы долго были закоренелым материалистом, считающим, что материя первична, а разум вторичен!
— Практически со вчерашнего дня. — Алфизик осторожно вернул край полотна на место. — Даже с того момента, как мне показалось, что машина… что он вышел из-под контроля! И если бы не один наш общий знакомый…
— Думаете, они могли узнать друг друга?
— Я уже ни в чем не уверен. Но если дело в душе… Марек ведь что-то говорил на эту тему.
— Да, и экспедицию к подземелью Духов он организовал и выбил средства на ее осуществление именно потому, что хотел отыскать строго определенный тип души. И надеялся, что там его и можно добыть.
Мастер Молос кивнул, припоминая:
— Но в его бумагах ничего подобного не было!
— А в бумагах ли?
Собеседники посмотрели друг на друга. Обоим в голову пришла одна и та же мысль.
— Этого не может быть! — произнес алфизик. — Я был должен догадаться… Когда она начала задавать вопросы…
— Думаете, его вдова что-то самостоятельно раскопала?
— Да! И я был так погружен в свои собственные мысли, что не догадался сразу…
— Мы должны с нею побеседовать, — принял решение собеседник мастера. — Я все беру на себя. Агния Боуди хотела увидеться с Филом Годвином? Она с ним увидится!
Повестку принесли на другой день поутру. Казенный курьер вручил изумленной Лимании конверт, скрепленный сургучной печатью, на которой был оттиснут герб, отказался от чаевых и убежал. Ариэл помрачнел, но вскрыл послание сразу, не колеблясь. Пробежал глазами бумагу, задержав взгляд на подписи.
— Что там? — поинтересовалась Агния, шагнув было к нему.
— Ничего особенного. — Он быстро сложил бумагу, сделал резкое движение, словно собирался порвать, но лишь смял.
— Что, опять государственные дела? — Молодая женщина изо всех сил старалась скрыть, как это ее задевает.
— Не то чтобы… но…
— Да мне все равно! Ты мне безразличен, и если тебе надо куда-то уйти — иди, никто не держит! Я только хотела поинтересоваться, как долго смогу быть свободной от твоего общества? Час? День? Или, может, судьба улыбнется и ты исчезнешь навсегда?
Ариэл внезапно с хрустом сжал письмо в кулаке, кроша печать на мелкие кусочки.
— Скажи, Агни, за что ты меня так ненавидишь?
— Ненавижу? А за что тебя любить? Что ты такого мне сделал? Ты сломал мою жизнь! Ты…
Не дав ей договорить, Ариэл метнулся и схватил женщину за плечи, встряхнув так, что она задохнулась.
— Сколько можно, Агни? — выдохнул он ей прямо в лицо. — Как долго ты будешь меня мучить? Когда тебе надоест надо мной издеваться? Я живой человек, а не бездушный механизм! У меня есть сердце, есть чувства. Почему ты думаешь только о себе и не желаешь хотя бы на миг подумать о других? Я люблю тебя, а ты так упорно меня не замечаешь…
— Я люблю Марека, — попыталась возразить она. Близость Ариэла нервировала. Она попятилась и совершенно неожиданно уперлась спиной в дверной косяк.
— Мар умер…
— Для меня он жив, несмотря ни на что!
— Замолчи!
Схватив ее за затылок и запустив пальцы в волосы, Ариэл притянул женщину к себе и поцеловал.
Твердые сухие губы легли на рот. Агния попыталась возмутиться, но сил не было. Она задыхалась в тесных мужских объятиях. Попыталась открыть рот — и тут же почувствовала, как чужой язык раздвигает губы. Это было… невероятно. Непривычно. Марек никогда не целовал ее так — страстно, горячо, жадно. От неожиданности она оцепенела, прислушиваясь к своим ощущениям — и Ариэл тут же прервал поцелуй. Отстранился, глядя сверху вниз. Он дышал так тяжело, словно только что вынырнул из воды. Облизнул губы — Агния почему-то не могла смотреть ему в глаза и опустила взгляд чуть ниже, именно на губы, которые только что ее целовали.
— Что, — голос у мужчины был хриплый, — неужели настолько противно?
«Нет!» — хотелось ответить Агнии, но она прикусила губу.
— Извини.
Ее, как неживую, отодвинули в сторону. Покачнувшись, она задела диван и почти упала на него. А Ариэл прошел мимо, подхватил с гвоздя свой плащ и вышел, хлопнув дверью.
Агния тихо дотронулась кончиками пальцев до губ, еще хранивших след от поцелуя. Настоящего, живого поцелуя, который, что ни говори, не шел ни в какое сравнение с холодными объятиями призрака.
Следователь-рогач по имени Холодный Туман тихо прикрыл дверь мертвецкой. Тела отменно сохранялись во льду, но запах все равно стоял такой, что для чувствительного носа рогача там просто невозможно было находиться. Это было одной из причин, по которой он не часто заходил сюда. Тем более что до недавнего времени ему и не поручалось сколько-нибудь сложных дел. Люди не доверяли нелюдям. Рогачи, сатирры, лепрехуны, ликантропы, даже тролли жили в человеческих городах уже много веков, а последние несколько десятилетий и вовсе стали считаться полноправными гражданами империи. Но до сих пор многие люди воспринимали нелюдей как говорящих животных и относились к ним соответственно, не удостаивая чести даже заикнуться о наличии у них умственных способностей. Собственно, Холодный Туман был едва ли не первым из своего племени, кому удалось получить квалифицированную работу — не грузчика, не ночного сторожа, не уборщика или ремонтника. Он работал сперва младшим помощником, специализируясь на конфликтах между людьми и нелюдями, и лишь недавно ему стали поручать расследование преступлений. Заявление, которое ему несколько дней назад принесла та человечка, положило начало практически первому для него делу на новом поприще, и Холодный Туман горел желанием узнать правду.
Не так давно из мертвецкой вынесли тело, вскрытие которого породило больше вопросов, чем ответов. Студент университета краснел и запинался, рассказывая о том, что удалось обнаружить. Сейчас рогач имел с ним повторную беседу — прямо над еще одним телом — и теперь напряженно раздумывал о том, что узнал. Это существенно меняло дело!
На пороге кабинета его ждал человек, которого он вызвал сегодня утром по повестке. Это было удивительно — человек проявил дисциплинированность, свойственную скорее нелюдям. Достойно уважения.
— Добрый день, — качнул рогами Холодный Туман.
— Добрый, — со странной интонацией ответил человек.
— Прошу проходить. — Следователь распахнул дверь, приглашая гостя войти.
Тот кивнул головой, первым переступая порог. Прямая спина, уверенные движения. Рогач не настолько хорошо знал людей, но догадывался, что этот мужчина либо не испытывает страха, либо умело его преодолевает. Пройдя следом, он указал на стул.
— Присядьте. Разговор предстоит долгий.
Гость повиновался. Устраиваясь на стуле, он невольно обернулся на дверь — следом за ними в кабинет вошли два констебля, замерли по обе стороны у стены, как часовые. Это было не слишком хорошим признаком, но, с другой стороны, его по-прежнему подозревают в убийстве и такая мера могла быть оправданна.
— Итак, господин Ариэл Боуди, — следователь стал раскладывать бумаги, — некоторое время назад вы были задержаны по подозрению в убийстве некоего Фила Годвина, сотрудника государственного музея. Основанием для задержания стало то, что в ране был найден военный кортик, принадлежавший вам и являвшийся именным личным оружием. Кортик был вами опознан.
— Да, — кивнул Ариэл, прямо глядя на следователя.
С точки зрения рогачей прямой взгляд не означал агрессии. Но если он чуть наклонит голову, словно собираясь бодаться, и взглянет исподлобья…
— Вас задержали на двое суток на предмет выяснения вашей причастности к этому делу, но были вынуждены отпустить в связи с тем, что за вас поручилась и внесла залог одна высокопоставленная особа, а именно ее светлость герцогиня Лариса Ольторн. Не подскажете — чисто из любопытства! — почему она это сделала?
— Я ей нравился, — улыбнулся Ариэл, принимая правила игры.
— Допустим… — Тон следователя опять стал серьезным. — Я не собираюсь докапываться до истинных причин и тем более искать связь между этими двумя фактами. Но в вашем деле появились новые обстоятельства. Мною был отправлен запрос в канцелярию двадцать шестого гвардейского полка, и не так давно получен ответ.
Казенная бумага с гербовой печатью лежала вверх тормашками, Ариэлу было трудно прочесть, что там написано, но он все равно кивнул.
— Командование дало вам весьма лестную характеристику. Честность, благородство, смелость, решительность, чувство долга… Образ идеального офицера! Конечно, были отмечены и недостатки: свободомыслие, трудности в общении с товарищами, неуживчивый характер, любовь к неоправданному риску, даже неповиновение приказам! Но при этом ни слова о жестокости по отношению к простым солдатам и тем более мирному населению.
— Не понимаю.
— Вы командовали целым отрядом. — Холодный Туман нашел нужный документ и пробежался глазами по строчкам. — И за все время ни разу не допустили вольного или чрезмерно жестокого обращения с солдатами. Ни одного превышения должностных полномочий, ни одного случая рукоприкладства или телесного наказания, за исключением трех трибуналов, когда судили дезертиров и мародеров. И то вы просили смягчить приговор. А во время войны…
— Да какая это была война, — отмахнулся Ариэл. — Так, приграничная стычка и подавление парочки мятежей в колонии. Они там вечно бунтуют, мы были больше нужны для устрашения уже завоеванных племен, чем для покорения новых и расширения границ империи…
— И тем не менее! Факты говорят о том, что вы к мятежникам и бунтовщикам из числа мирного населения тоже относились избирательно. Кого-то карали по всей строгости закона, а кому-то ограничивались предупреждением и отпускали на все четыре стороны…
— За что потом сидел на гауптвахте, — кивнул Ариэл.
— Да, это тоже отражено в документах. И тем не менее, несмотря на эти и некоторые другие конфликтные ситуации, за вами не было замечено жестокости.
— И к чему вы это говорите? — сказать по правде, Ариэл не был в восторге от того, что вскрылось его военное прошлое. Он приобрел патент лейтенанта, больше подчиняясь завещанию приемных родителей, и снял военный мундир при первой же возможности.
— А к тому, что тело убитого Фила Годвина было обезображено. — Рогач нашел еще один документ. — Выколоты глаза, срезан кончик носа, разорвана губа, исцарапаны щеки, срезана часть скальпа. Причем, как удалось установить, резали уже мертвого человека. То есть сначала его убили, а потом изуродовали. Вывод отсюда можно сделать однозначный — кто-то очень хотел, чтобы убитого приняли за Фила Годвина. И сделать это мог только…
— Сам Фил Годвин. Или кто-то, кому нужно было как можно дольше считать его таковым, — добавил Ариэл. — Я же передавал вам записку! Она была написана рукой Фила. Он договаривался о встрече с владельцем того камзола, который я машинально снял с гвоздя в лаборатории мастера Молоса. Достаточно определить, кому он принадлежал, — и вы можете найти если не настоящего убийцу, то хотя бы его сообщника.
— Записка — еще не доказательство. Человек может сказать, что вы ее нарочно подбросили, что это не его камзол, что он даже никогда не встречался с убитым. Все это — только голословное утверждение…
— Утверждение, которое может стоить мне свободы! — фыркнул Ариэл.
— Но, на ваше счастье, есть кое-что еще. Вскрытие показало, что смертельные раны не были нанесены кортиком.
— А чем?
— Длинным тонким стилетом. Лезвие прошло глубже, чем кортик. Кроме того, стилетом явно резали плоть, чтобы сделать надрез достаточной ширины и вставить туда лезвие кортика. Версию подтверждают и края разрезов — плоть именно пилили, расширяя до нужных размеров. Вы можете это как-то объяснить?
— Только одним — некоторое время назад я участвовал в эксперименте по подселению живой души в неживой объект. В качестве опытного образца использовался именно мой кортик, в результате чего он обрел нечто вроде привязанности. И в чужих руках просто не способен нанести смертельную рану. Тот, кто убил Фила Годвина и изуродовал его тело, прекрасно знал об этой тонкости. Если только в моих руках кортик может убивать, значит, только я и мог убить этого человека. А раз, как вы говорите, использовали два орудия убийства, значит, второе держал кто-то еще, не я.
— Да. — Следователь в продолжение всего монолога внимательно смотрел на разложенные на столе бумаги и лишь сейчас поднял взгляд, моргая длинными ресницами. — Я пришел к аналогичному выводу. А вы можете предположить, кто бы это мог быть?
— Ну, — Ариэл пожал плечами, — учитывая то, что труп был изуродован, могу предположить, что убийцей был сам Фил Годвин.
— И убил он сам себя? Или кого-то еще?
— Откуда я знаю? Скорее всего, это один из тех несчастных, кто числится в сводках вашего ведомства как пропавший без вести. Если не ошибаюсь, в столице ежедневно пропадает несколько человек?
— Да, и не все тела потом находят. Ваша версия хороша, но у нее есть один существенный недостаток. — Холодный Туман вздохнул. — Нет прямых доказательств, что Фил Годвин жив. Где он скрывается? В чем причина его внезапного исчезновения?
— И вы предлагаете мне найти эти доказательства?
— Да. Это в ваших же интересах!
— Вы думаете, что я справлюсь?
— Конечно! Желаю успеха.
Он махнул рукой, указывая на дверь.
— Я могу быть свободен? — Ариэл осторожно поднялся, посматривая на констеблей.
— Да, разумеется. — Рогач уже придвинул к себе чистый лист и стал записывать краткое содержание беседы, тщательно выводя каждую буковку. — Желаю успеха.
Мужчина сделал несколько шагов к двери. Констебли расступились перед ним. Один распахнул дверь. Тихо усмехнувшись, Ариэл переступил порог, но стоило ему сделать несколько шагов по коридору, как констебль мягко взял его за локоть:
— Прошу сюда!
Они свернули к простой двери, находившейся чуть дальше по коридору, чем кабинет следователя. Дверь распахнулась в ответ на условный троекратный стук. Ариэл угадал в нем первые звуки государственного гимна. Хм, интересно! Этот порог он переступил, заинтригованный.
Типичный кабинет следователя, во многом похожий на тот, где с ним беседовал рогач, но выходивший окнами на внутренний дворик. Впрочем, рассмотреть обстановку ему не дали. В кабинет вошли двое. Один отворил дверь и, кивнув вошедшему, тотчас вышел.
У окна в кресле сидел мужчина немного старше пятидесяти лет, среднего роста, плотного сложения, в простом сером мундире без каких-либо знаков отличия. Лицо его было обыкновенным, незапоминающимся, хотя в нем чувствовались признаки того, что обычно называют породой.