Мягко зашуршала одежда; руки в перчатках сняли оружие с предохранителей. Черный автомобиль бесшумно остановился у разрушенной кирпичной стены.
* * *Под утро в спальне похолодало — Лайза почувствовала, как замерзли высунутые из-под одеяла ступни. А когда на груди натянулась майка и стало прохладно плечам — проснулась.
В окно пробивался серый предрассветный свет — слишком мутный, чтобы осветить комнату, но вполне пригодный, чтобы вычертить абрис сидящей на постели мужской фигуры.
Майка оттянулась еще выше сначала над правой грудью — обхваченная пальцами ткань оказалась срезанной маленькими ножничками, — затем над левой.
— Эй, что ты делаешь?!
От Мака пахло лосьоном, сигаретным дымом, бренди и чем-то еще. Чем-то горько-сладким. Закончив манипуляции, тот отпустил футболку, и она легла на грудь, только теперь оба соска высунулись в проделанные дырочки.
— Эй, что ты творишь?
Удивление и раздражение тут же смели остатки сна.
В темноте усмехнулись, зашуршала одежда. Аллертон пересел в кресло у стены и отложил ножницы на тумбочку.
— Привет, принцесса. Как спалось?
— До твоего прихода отлично!
Над кроватью все еще кружил запах спиртного.
Он пьян?
Воздух холодил торчащую в проделанные прорези грудь; посмотрев на нее, Лайза почувствовала прилив праведного гнева.
— Зачем было вырезать дырки? Ты — извращенец!
Мужской голос прозвучал хрипло и мягко:
— Красиво, правда? Обычная спортивная майка на девушке, а ее соски выглядывают наружу. Очень красиво. Как мало ты понимаешь в красоте. Я так давно хотел на это посмотреть.
Повисла тишина.
Ее ноздри трепетали, пытаясь распознать сладковато-горький аромат. Затем понимание пришло само собой. Порох. Так пахнет порох.
— Ты пьян.
— Не особенно. Всего лишь пара стаканов бренди. Тебе нечего бояться.
Но она боялась. Боялась тем странным "нестрашным" страхом, который разгоняет кровь и вмешивает в нее толику возбуждения.
Изуродованная майка и сидящий у кровати в четыре (пять?) утра мужчина рисовали в сознании Лайзы психоделическую картину, обострившую до предела чувства и напрочь убившую адекватность происходящего.
Ночь. Ножницы. Хриплый голос. Ощущение абсолютной наготы, хотя она почти полностью одета. Теперь почти.
— Как работа?
Он снова усмехнулся.
— Хорошо. Все прошло хорошо.
Психоделика усилилась. Если бы она задала тот же вопрос диспетчеру или сантехнику, то ответ бы означал: "Да, все звонки отвечены, наряды отосланы на места поломок, их действия скоординированы" или "Все починено. Отходы из канализации больше не текут по жилым помещениям", но она спросила об этом убийцу. И ответ наверняка означал: "Да, все хорошо, все убиты. Спасибо, что спросила".
Тихий бредовый не поддающийся логике разговор.
— Накрой меня.
— Я еще не налюбовался.
Лайза сжала зубы и на секунду прикрыла веки.
— Ты не извращенец, ты — маньяк.
— Точно.
Он держал средний палец у краешка губ — теперь, когда глаза привыкли к полумраку, Лайза хорошо различала детали, — и смотрел прямо на ее грудь.
В тишине и ее сбивчивом дыхании прошла еще минута.
— Что такого особенного в выглядывающих сосках?
— Эстетическое удовольствие. Наслаждение. Ты одета, ничего видно не должно быть, но видно, и это возбуждает. Разрыв на ткани — разрыв в восприятии. Несовместимость. Жадность того, кто глазеет через замочную скважину.
— Ты ненормальный.
— А почему я должен быть нормальным? Нормальный — это тот, кто никогда не позволит себе перейти невидимую черту и не даст образу из сознания воплотиться на самом деле. Кому нужны эти рамки?
Лайза молчала. Чейзер пугал ее. Пьян или нет, а у этого мужика точно сдвиг по фазе. Непонятно только хорошо это или плохо. Возбуждает точно, но все-таки скорее плохо. Непонятно, непривычно, непредсказуемо. Что за ход логики в мозгах, каким будет следующий шаг? Неспособность вычислить и предположить что-то наперед обостряли ее чувства до предела.
— Вот ты, — продолжил он ленивые размышления, — разве не хотела бы посмотреть на меня в тренажерном зале? У меня здесь есть такой, и я им пользуюсь. Так вот, представь: я, держащий гантели или опускающий за голову гриф — все, казалось бы, как полагается: потный, сосредоточенный, занимающийся делом…. и абсолютно голый. Как тебе?
Она медленно выдохнула.
Как?
Да никак.
Должно быть…
Вот только сознание тут же воспроизвело болезненно яркую картину лежащего на скамье Аллертона, жмущего штангу, со свесившимся набок членом. Или его же, приседающего с грифом, а тот самый член, увиденный ей в душе, покачивается по направлению в пол. Длинный, толстенький, размякший, пока его хозяин занят разгоном крови в мышцах.
Черт.
Это сработало.
Теперь картинки мелькали с бешеной скоростью: Чейзер, сидящий на лавочке, и пенис, лежащий спереди на ней же; Чейзер, подтягивающийся на турнике и его красивый зарытый в кучеряшках орган, ездящий перед глазами вверх-вниз; проглядывающие под ягодицами яички, пока он тянет гантели к груди…
— Зачем ты мне об этом сказал?
Герой ее навязчивых идей рассмеялся.
— Работает. Ведь так?
— Да. Работает.
Пришлось снова сжать зубы.
— Вот и для меня это работает. Чтобы крыша съехала окончательно, хватает лишь взгляда на твои торчащие через дырки соски. Или мысли о твоих волосах, рассыпанных по моим ногам, пока твоя голова ходит вверх-вниз, а губки гладят его. Прямо с неспущенными штанами. Через ширинку.
Молчать. Ничего не говорить.
Кровь моментально сконцентрировалась в паху.
— Обязательно надо было приходить в спальню в пять утра и начинать все это? Как теперь… досыпать?
Аллертон, то ли не услышал вопрос, то ли не обратил на него внимания — вместо этого задал свой:
— Я вот, знаешь, о чем думаю? Через два-три дня ты сможешь двигаться, и захочешь уйти. — Лайза не просто притихла — задержала дыхание, ожидая продолжения; сердце, почувствовав скрытую угрозу, забилось гулко и неровно. — А я этого не хочу.
Как когда-то вернулся страх — на этот раз настоящий.
— Но ты ведь меня отпустишь?
Предрассветные сумерки вновь погрузились в непродолжительную тишину.
— Отпущу. Но до этого сделаю все, чтобы ты сама не захотела уходить.
Прежде чем покинуть комнату, он наклонился сначала над одним, затем над другим соском, подержал их во рту, поцеловал, слегка прикусил и лишь после этого прикрыл за собой дверь.
* * *Весь следующий день Лайза, которая так и не смогла сомкнуть глаз после утреннего визита, с подозрением косилась на Чейзера — не выкинет ли тот чего-нибудь еще? И вообще, адекватен ли он? Какой человек в здравом рассудке будет приходить в чужую спальню и творить подобные непотребства? На этот счет ее терзали смутные сомнения.
Мак же, как ни странно, пребывал в абсолютно благодушном настроении и вел себя вполне прилично: с утра переодел ее, накормил и, насвистывая, ушел в гараж дочинивать Мираж. А чтобы пациентка не скучала, в спальне оставил книгу.
Да, книгу.
С названием "Как распознать маньяка. Советы психолога-криминалиста".
Это что — извращенное чувство юмора?
Разминая руки и ноги с удвоенной силой, Лайза косилась на нее и фыркала. Ну, ничего, она еще отомстит этому чудовищу за издевательства над неподвижной женщиной. Вот только сумеет вернуть телу былую активность и обязательно найдет способ возмездия. Все ковры и шторы ему изрежет в дырочку. Или в звездочку.
В течение нескольких часов она упорно сгибала и вращала локти, подтягивала колени к животу, вертелась с боку на бок и напрягала мышцы. Скоро. Уже совсем скоро. При такой тенденции выздоровления понадобится от силы два дня, чтобы вывести Мираж из гаража и вернуться домой.
Конечно, если ее отпустят.
На обед была курица. После обеда еще час непрерывных упражнений в одиночестве, после выполнения которых Лайза окончательно выдохлась и уснула. Сон принес не облегчение, а грусть, так как в нем выпорхнувшее на свободу сознание видело залитую солнечным светом родную гостиную и слышало голос подруги. Блестел и дрожал в кружке чай, рядом стояла открытая пачка любимого печенья. Бубнило с подоконника радио, что-то жарилось на плите. Лайзе казалось, что она чувствует запах блинчиков… Да, блинчиков с ванилью, ее любимых.
Через какое-то время несъеденные блинчики и невыпитый чай пропали, и на их месте возник образ Мака — во сне он сделался иным: мягким, ласковым, бесконечно заботливым. Ее обнимали, гладили по лицу, что-то шептали; сердце пропиталось нежностью.
Лайза проснулась в растерянности.
Уперлась взглядом в знакомую картину и долго лежала неподвижно, размышляя о собственной жизни: пустой квартире, друзьях, ценностях, желаниях и о странном мужчине, вызывающем столь противоречивые эмоции.
Хотелось домой.
И одновременно хотелось чего-то еще.
Остаться? Задержаться на денек? Зачем? Подпустить Мака ближе, позволить себе почувствовать ту самую нежность из сна, если та проявится на самом деле? Нет, только не это. Вот что нужно унести отсюда целым, помимо ног, так это сердце.
Она что-то упускает… Что-то важное.
От размышлений непонятная тоска не ушла, а усилилась.
Лайза почувствовала, что запуталась.
* * *Он пришел около пяти: чисто-выбритый, в свежей майке, пахнущий гелем для душа и с зажатой в руке газетой. Принес фруктовый салат и стакан сока. Убедился, что Лайза, пусть и медленно, но ест сама, и сел рядом в кресло.
— Как твои дела, принцесса?
— Хорошо.
Она не стала признаваться, что устала сидеть взаперти и что ей отчаянно хотелось выйти наружу. На улицу, своими ногами по тротуару, куда-нибудь в кафе или просто прогуляться по вечернему Нордейлу. Что толку ныть? Надо работать. И тогда будет и улица, и своя квартира, и вновь своя жизнь.
Пестрели на дне кусочки дыни, ананаса и киви. Лайза лениво насаживала их на вилку — больше гоняла по тарелке, нежели ела — и старалась не смотреть на Мака. Большого, красивого и непонятного Мака, изучающего ее взглядом. Зря пришел — она не в настроении препираться или "играть", лучше уж снова сидеть в привычной тишине.
— Как книга?
— Я ее не читала.
— Не понравился мой выбор?
Она не ответила. И так ясно, что не понравился.
— Есть планы на вечер?
— Издеваешься?
Лайза насупилась: какие могут быть планы у неходячего человека? А этому хоть бы хны — все равно задает подобные вопросы, хоть и знает, что никакой реакции, кроме испорченного настроения, не последует.
— Смотри.
Зашуршала принесенная газета — Аллертон раскрыл ее на середине и указал пальцем на пестрое объявление.
— Сегодня вечером будет гоночное шоу "РаллиЭкстрим".
Лайза жадно впилась глазами в строчки "Событие года! 15 августа, 19:00. Автостадион "Нордрайв" и картинку заляпанного грязью джипа, из-под колес которого летели комья земли.
Прочитала и нахмурилась еще больше. Да, она еще месяц назад знала об этом мероприятии, намеревалась обязательно его посетить, но… планы изменились.
Вымученная улыбка далась с трудом.
— Сходи. Развлечешься.
Аллертон покачал головой.
— Я пришел не для того, чтобы дразнить тебя.
— А для чего?
— Хотел предложить сходить вместе.
— Я пока не могу ходить.
— Как насчет съездить на моих руках?
Лайза затихла и перестала дышать — сходить? Может все-таки удастся сходить? Да, она будет болтаться на чьих-то руках, как инвалид — это стыдно, — но все же сможет увидеть одно из самых грандиозных автошоу четырнадцатого Уровня. Нахлынувшая надежда и энтузиазм угасли, стоило перейти к обдумыванию деталей.
— У меня нет одежды.
Мак некоторое время молчал и напряженно на нее смотрел. Затем сказал:
— Я купил тебе спортивный костюм и курточку на вечер. Если станет прохладно.
Теперь они напряженно смотрели друг на друга.
— А обувь?
— И кроссовки.
Фруктовый салат был отставлен в сторону; звякнула и соскользнула на одеяло вилка.
— Ты купил мне кроссовки?
— Тебе же все равно нужно будет в чем-то ехать домой. Не в туфлях же поведешь Мираж?
Настроение стремительно улучшалось; выпнутый из сердца энтузиазм принялся стучать обратно.
— А где они?
— У меня в офисе. Нести?
— Неси.
* * *Она снова видела небо над головой. Слышала рев двигателей и толпы, чувствовала запах бензина, жареной картошки и млела от зрелищ. Прыжки с разгона через огромные картонные коробки, гонки на скорость, крэш-состязания…
Стадион ревел, бесновался, улюлюкал проигравшим басовитыми голосами, дул в бумажные трубки-пищалки и триумфальным взрывом аплодисментов приветствовал победителей.
На голове кепочка с логотипом "РаллиЭкстрим шоу", новая курточка впору, в одной руке сосиска в тесте, в другой флажок с надписью "Я умею водить!"
Лайза кайфовала в полном смысле этого слова. Вдыхала полной грудью, ерзала на пластиковом сиденье, наклонялась, чтобы высокие шапки фанатов команды "4х4 Рау-Дэг" не закрывали обзор, и с отрытым ртом, забыв про остывшую сосиску, глазела на засыпанную песком арену, где в этот момент несколько внедорожников пытались выпихнуть друг друга со сложной изборожденной препятствиями трассы.
Она едва ли чувствовала на себе руки Мака, которые то аккуратно поддерживали ее за плечи, чтобы не свалилась при наклонах, то мягко массировали шею, чтобы та не затекла от долгого сидения.
— Еще сосиску?
— Неа!
— Спина не устала?
— Нет!
— Если устанет, скажи.
— Ага.
Какое же это счастье, сходить туда, куда давно мечтал! Одно дело читать объявление в газете, другое — видеть все своими глазами, щуриться от света мощных прожекторов, размахивать флажком и что есть мочи орать любимому участнику, чтобы гнал вперед. Быть частью команды, частью всего этого, присутствовать на событии, а не просто знать о нем.
За два с лишним часа Лайза не просто выдохлась и охрипла, но так же напиталась атмосферой сумасшедшей эйфории, надышалась выхлопными газами и теперь все время улыбалась. Когда Мак выносил ее со стадиона, она радостно смеялась и стукала его по плечу наполовину отвалившимся от палочки флажком.
(Примечание автора: читать под музыку "Edvin Marton — "Miss you"" или "Paulina Isaac — "Here with me"")
— И жареную картошку?
— Да!
— И лепешку с мясом и майонезом?
— Да.
— И пирожок с вишней? Ты не лопнешь?
— Не лопнешь! Я проголодалась.
— Ну, ладно.
Все запрошенное Мак купил в придорожном кафе.
Они припарковались на возвышенности, съехав с трассы, чтобы полюбоваться видом на ночной Нордейл и перекусить. Салон тут же пропах тестом и прилагающимся к лепешке "пикантным" соусом.
Почти десять вечера, на город опустилась ночь. На холме было тихо и хорошо, свежо после шумного задымленного стадиона. Перешептывалась листва кустов, звонко стрекотали не думающие ложиться спать сверчки, вдали, к западу, сверкали зарницы — молнии без грома. Вдалеке на горизонте собрались тучи, но сюда в этот час долетал лишь свежий ночной ветерок. Пахло росой.
Картошка ложилась в желудок прожеванной жареной горкой — тяжелой, но вкусной. Раз в полвека можно себе позволить вредную еду, тем более в такой хороший вечер — Лайза уминала ее на "ура". Когда дошло до пирожка, ослабевшие от непривычной нагрузки пальцы, выпустили упаковку, и пирожок соскользнул сначала на колени, а затем и на пол.
Лайза ойкнула и сделала виноватое лицо.
— Прости, пожалуйста.
— Ничего, все в порядке.
Чейзер нагнулся и поднял картонный треугольник с надкушенным тестом с половика. Сложил его в мешок для мусора.
— Купить тебе еще один?
— Не надо, я наелась. Только вот теперь мыть машину придется, да? Прости, я растяпа.
— Ты не растяпа и скоро сможешь все нормально держать. Не переживай. Я просто заеду в автомойку и закажу чистку салона. Делов-то. Так что можешь здесь все устряпать.
Протянув ей картофельный ломтик, Мак принялся жевать свой.
Лайза перекатывала между пальцами жирный, оставляющий на пальцах крошки соли кусочек, смотрела в окно и думала о том, что это здорово, когда человек не кричит по поводу появившегося на обшивке пятна, не зацикливается на стерильной чистоте, не орет за рассыпанные по полу крошки и понимает, что все можно исправить. А ведь машина дорогая — теоретически мог бы и заартачиться.
Над небоскребами вспыхнуло еще раз — горизонт прочертила ветвистая молния. Глухой раскат грома ветер донес почти через полминуты — непогода бушевала далеко отсюда.
— Знаешь, иногда ты почти нормальный. — Зачем она начала этот разговор? То ли расслабилась, то ли впала в философское настроение. — Вот такой, как сейчас.
— Что значит "нормальный"?
— Ну, спокойный, адекватный, ведущий себя здраво. Без странных действий.
— Как, например, утром?
Ни один из них до этого момента не возвращался к тому странному предрассветному визиту, когда на майке вдруг обнаружились прорези. Лайзе вспомнился запах скотча и пороха.
— Да. Как утром. Утром ты напугал меня, а сейчас с тобой спокойно. Ты бываешь странным, разным. Иногда мне кажется, что в твоей голове куча пустых коридоров и переходов, как в запутанном лабиринте. Никогда не знаешь, куда свернет твое сознание и что за этим последует.
Чейзер перестал жевать, сложил промасленные бумажки в мешок и спокойно слушал, глядя все на те же далекие всполохи.
— У нас у всех сознание с коридорами.
— Ну, у некоторых там один проход.
— До туалета?
Она не удержалась, прыснула в кулак.
— Не важно. В любом случае, есть люди, которых можно предсказать.