Когда Анри и Луи, вскинув свои мечи и что есть силы понукая коней, одолели ров, к счастью неглубокий и даже в это время года наполовину пересохший, со стены донесся звук рога, и французские рыцари увидели, как над кромкой стены появилось знамя со львом и короной. В том месте, где они переправились, можно было оставить лошадей. Так они и сделали, поняв по виду крепости и ее укреплений, что внутри скорее всего будет неудобно сражаться верхом, а на подступах к этой твердыне делать уже нечего. Английские рыцари большей частью тоже были пешие, те же, кому посчастливилось довезти своих коней живыми, сейчас покидали седла. Одни карабкались по осадным лестницам, другие стремились к двум подъемным мостам, которые штурмующим уже удалось опустить – оставалось одолеть мощные крепостные ворота.
– Виктуар, ты останешься с лошадьми! – скомандовал Анри. – И если кто-нибудь, не важно, грек или англичанин, или, упаси Боже, сарацин, попытаются увести наших только что купленных коней, разрешаю разделить его неумную башку пополам. У нас не так много с собой денег!
И с этими словами он кинулся вслед за Луи, уже успевшим одолеть половину осадной лестницы, хотя при этом он пользовался только одной рукой – взять в зубы меч, как то делали иные из осаждающих, юноша не решился: его молочный брат делал такую заточку лезвия, что был риск увеличить рот вдвое.
На стене, в том месте, куда он поднялся, уже не дрались: защитники крепости, едва выдержав первый натиск, быстро поняли бесцельность сопротивления и устремились вниз по немногим внутренним лестницам. Тех, кто не успевал добраться до этих лестниц, попросту сбрасывали с высоты десяти туаз.
– Ты кто? – крикнул, увидав Луи, какой-то воин. – На чьей стороне ты сражаешься?
– Во славу Святого Креста Господня! – отозвался юноша.
Это был один из девизов крестоносцев, и англичанин приветственно махнул щитом:
– Тогда тебе с нами! Ты француз? Так твой король Филипп, верно, уже в Палестине. Это нас шторм загнал на Кипр, хотя, кажется, от этого будет польза Англии!
Далее они не тратили времени на разговоры. Вновь прогремел рог, и воины кинулись вниз, на узкие улицы Лимасола, где вновь завязалась битва, вернее, возникло беспорядочное сопротивление теснимых от стен защитников города. Первые ворота уже рухнули под напором тарана, и человек пятьдесят английских рыцарей с воплями ринулись на подмогу тем, кто еще раньше одолел городские стены.
– Ричард и Англия! – гремело со всех сторон.
– Во имя Гроба Господня!
– Не посрамим Святой Крест!
Луи почти сразу потерял из виду графа Анри, но не стал искать его. В конце концов, куда он денется? Правда, обычного азарта битвы крестоносец на этот раз не испытывал: что это за битва, когда от тебя просто бегут?
«Интересно, почему же они не сдаются? – мелькнуло в голове юноши. – Наверное, в панике просто некому скомандовать, чтобы объявили о сдаче. Но этак можно пробежать насквозь весь город...»
Однако, достигнув широкой базарной площади, за которой начинался сад и высились еще одни стены – стены старинного княжеского замка, Луи наконец увидел настоящую драку. Часть гарнизона крепости укрепилась именно здесь и защищала дворец изо всех сил. Именно там укрылся, не помня себя от страха, злосчастный князь Исаак, которому все еще не хватало ума сдаться и таким образом спасти город от разорения, а себя от позорной гибели.
Луи бегом одолел площадь и часть сада и искренне обрадовался, когда навстречу ему выскочил верзила с кривым мечом. Не ожидая нападения, юноша ударил, и меч противника отделился от рукояти. «Ай да Эдгар! Вот это работа!» – мелькнуло в голове крестоносца в то время, как он уже поднял руку для следующего удара.
Грек, пытаясь заслониться обеими руками, отступил, споткнулся и упал навзничь, но тут же привстал и крикнул на очень скверном французском языке:
– Постой! Я же не нападал!
– А меч у тебя для чего был? – юноша остановился, задыхаясь. – Просто так, помахать?
– Просто для защиты... Ты же христианин, как и я! Чем мы виноваты, что у нас глупый князь? Я обычно охраняю склады в порту, потому и хожу с мечом. У меня жена и шесть человек детей. И тебе охота меня убивать?
Луи опустил меч.
– Иди-ка отсюда! И брось этот огрызок... Думаю, никто тебя уже не тронет.
– Спасибо! – удаляясь, грек обернулся: – Мое имя Иммануил. Я живу сразу за улицей Виноградарей, это там, позади площади... Меня все знают. Если хочешь, рыцарь, приходи вечером. У меня лучшее вино в городе – прямо в порту покупаю, у тосканских купцов!
– Приду! – пообещал Луи.
На ступенях замка его атаковали сразу двое облаченных в доспехи воинов, но и он, и они вовремя поняли, что убивать друг друга не стоит – воины были англичане. И лишь в широком коридоре, позади главной лестницы, где все еще кипела битва, воинственный пыл французского крестоносца был удовлетворен: на него бросились с разных сторон четверо воинов, должно быть, они пытались вырваться из замка. Луи почти сразу одолел одного из них и удачно отступил в стенное углубление, где его не могли достать ни справа, ни слева, так что нападающим приходилось действовать по одному. Дальше дело решало лишь терпение да умение владеть мечом. Впрочем, свалив первого из оставшихся противников, молодой человек увидел, что двух других уже нет: они не стали продолжать схватку и со всей поспешностью кинулись вон из замка.
Битва в коридоре уже завершилась, и, судя по всему, в замке наконец догадались объявить о сдаче: крестоносцы тут и там собирали брошенное оружие и выводили с разных сторон сдавшихся в плен кипрских воинов. Иные из нападавших уже успели проникнуть во внутренние покои княжеской твердыни, и их, видимо, поразила изысканная восточная роскошь этих покоев. Луи помнил, как обычно изумлялись крестоносцы, впервые оказавшиеся в восточных городах, где за резными решетками и дверями дворцов таилось невиданное ими прежде великолепие, где сверкание золота и камней соперничало с блеском драгоценных тканей. Лишь железная воля Фридриха Барбароссы удерживала германских рыцарей от неистового желания хватать все это, набивая дорожные сумки, врываться во все подряд более или менее богатые дома и брать оттуда все лучшее. Гордость и честь крестоносцев император ценил превыше всяких богатств и объявил, что повесит всякого, кто будет мародерствовать и возьмет что-либо сверх добычи, положенной победителям при сдаче того или иного города. Так и сказал: «Повешу всякого!» И никто не сомневался – повесит!
– Всякого, кто вздумает заниматься грабежом и тащить добро из домов, повешу без сожаления! Слышите?! Мы возьмем здесь достаточно дани, чтобы не марать рыцарскую честь и не позориться разбоем! Этот остров отныне наш, и я отвечаю перед Богом за безопасность его жителей! Поэтому горе тому, кто нарушит мой приказ!
«Это что же, старый Фридрих воскрес и явился сюда наводить порядок? – мелькнуло в голове рыцаря. – Но только отчего он командует по-французски?»
Юноша обернулся, и ему явилось великолепное зрелище, которое могло возбудить вдохновение любого менестреля и восхитить не только любую даму, но и любого воина.
Прямо по лестнице, ведущей на второй этаж замка, меж разбросанных тут и там щитов, мечей, стрел, плащей, – верхом на коне, да еще сумасшедшим галопом спускался всадник. Его мощная фигура казалась крупной даже на рослом английском жеребце, а сверкающая серебром кольчуга, надетая поверх гамбезона, еще усиливала это впечатление. Большой шлем, закрывающий все лицо, не заглушал могучего голоса всадника, а окровавленный меч в поднятой руке и брызги еще не засохшей крови на щите с изображением льва внушали страх даже нетрусливым воинам.
Луи тут же узнал его, узнал даже и с закрытым лицом, уже хотя бы потому, что отдавать приказания, так мчаться верхом по крутым ступеням, сидеть в седле мог лишь один человек из тех, кого знал французский крестоносец.
– Слава! Слава королю Ричарду! – закричали кругом английские рыцари и воины.
– Ричард и Англия!
Луи вместе со всеми, кто видел столь неожиданное и столь грозное появление короля, вскинул свой меч в приветствии, однако тотчас задумался, стоит ли ему попадаться на глаза Ричарду. Скорее всего, тот его не вспомнит. А если вспомнит? Ведь рыцарь не знал еще, как произошла встреча Львиного Сердца с его желанной Беренгарией, и что сказал ему Эдгар... Если кузнец, молочный брат Луи, решился выдать себя за него, то как объяснить, что у него теперь другое имя? Если же открыл правду, что куда более в характере Эдгара, то не воспылал ли король гневом к наглому французу, решившемуся передоверить другому его поручение? Да нет, этим Эдгар мог навлечь гнев и на себя... Вряд ли Ричард вообще долго беседовал со своим посланцем, увидав милую невесту. Но и в этом случае он уж точно теперь заметит человека, странным образом похожего на посланца. Нет, сперва нужно выяснить, куда делся Эдгар и как прошла его встреча с Ричардом... После битвы можно будет кого-нибудь расспросить и тогда уже либо самому идти к Львиному Сердцу, чтобы рассказать об угрожающей ему опасности, либо, если на него и в самом деле может обрушиться монарший гнев, доверить это сообщение графу Анри. А как быть с Алисой? А это пускай уж решают граф и... и сама Алиса. Хорошо бы она, узнав о приезде Беренгарии, отказалась от свидания с английским королем. Тогда ему, Луи, предстоит лишь довезти ее до Палестины и, как он пообещал, доставить Филиппу-Августу вместе все с тем же рассказом о заговоре Старца горы против вождей Крестового похода.
Луи вместе со всеми, кто видел столь неожиданное и столь грозное появление короля, вскинул свой меч в приветствии, однако тотчас задумался, стоит ли ему попадаться на глаза Ричарду. Скорее всего, тот его не вспомнит. А если вспомнит? Ведь рыцарь не знал еще, как произошла встреча Львиного Сердца с его желанной Беренгарией, и что сказал ему Эдгар... Если кузнец, молочный брат Луи, решился выдать себя за него, то как объяснить, что у него теперь другое имя? Если же открыл правду, что куда более в характере Эдгара, то не воспылал ли король гневом к наглому французу, решившемуся передоверить другому его поручение? Да нет, этим Эдгар мог навлечь гнев и на себя... Вряд ли Ричард вообще долго беседовал со своим посланцем, увидав милую невесту. Но и в этом случае он уж точно теперь заметит человека, странным образом похожего на посланца. Нет, сперва нужно выяснить, куда делся Эдгар и как прошла его встреча с Ричардом... После битвы можно будет кого-нибудь расспросить и тогда уже либо самому идти к Львиному Сердцу, чтобы рассказать об угрожающей ему опасности, либо, если на него и в самом деле может обрушиться монарший гнев, доверить это сообщение графу Анри. А как быть с Алисой? А это пускай уж решают граф и... и сама Алиса. Хорошо бы она, узнав о приезде Беренгарии, отказалась от свидания с английским королем. Тогда ему, Луи, предстоит лишь довезти ее до Палестины и, как он пообещал, доставить Филиппу-Августу вместе все с тем же рассказом о заговоре Старца горы против вождей Крестового похода.
Сообразив, что сейчас ему лучше всего будет покинуть княжеский замок и постараться отыскать графа Анри, юноша попятился и, обнаружив боковой проход, ведущий с первой площадки лестницы в какой-то коридор, вошел туда. Он собирался найти какую-нибудь дверь, которая вывела бы его из замка, либо, на худой конец, выбраться через окно. И вдруг мимо него почти бесшумно проскользнул какой-то человек. На этом человеке была обычная кольчуга и небольшой круглый шлем – такие шлемы носили чаще всего простые воины-крестоносцы, хотя Луи не раз видел их и на рыцарях – уж кому что по карману... Но что-то в этом воине внезапно заставило юношу резко остановиться и даже посмотреть тому вслед. Что же именно? У Луи была отличная память, и он знал, что ей можно доверять. Но в чем дело? Если он уже видел этого человека, то и что с того? Нет, стоп! В коридоре полутемно, лица толком не рассмотришь. Да тот и прошел так неслышно. О, вот оно! Воины неслышно не ходят – нога в кольчужном чулке, даже если поверх надет сапог, ступает гулко. И наколенники тоже гремят и лязгают... Значит, на воине только сверху обычные доспехи, а ниже что-то, что позволяет ему ходить тихо. И, и... Ах да! Запах! От прошедшего повеяло каким-то нездешним ароматом, чем-то вроде мускуса. И если этот аромат перешиб запах крови и пота, царивший кругом, значит, он сильный, накрепко въевшийся... Восточный запах. Так пахло... О Господи! Так пахло от того загадочного и мрачного человека, которого они с Алисой видели в развалинах мельницы, того, кто вел странный разговор с братом графа Анри!
«Но почему он здесь?! – мысли в голове Луи неслись стремительно, как грозовые облака. – Он же не мог знать, что буря прибьет корабли короля Ричарда к берегам Кипра?.. Или... Вот оно что! Вот почему он одет как английский воин! Он, скорее всего, каким-то образом проник именно на один из кораблей! И теперь...»
Молодой рыцарь метнулся назад, к главной лестнице. Толпа уже заполнила и центральный портал первого этажа, и саму лестницу. Крики приветствий, грохот мечей, которыми некоторые из рыцарей начали отчаянно колотить по своим щитам, – все вместе слилось в хаотический шум. И вся толпа хлынула и окружила восседающего верхом короля, который как раз в это время стащил с головы свой шлем и, смеясь, что-то говорил нескольким стоящим к нему вплотную рыцарям. Лицо Ричарда, покрытое потом, загорелое и обветренное, с блестящими темными глазами под черными изгибами бровей, казалось сейчас особенно красивым, хотя было привлекательно всегда. Но в те редкие часы, когда на этом лице отражалось уныние или (еще реже) скука, оно было слишком правильным и оттого холодным. В минуты битвы, напряжения, гнева это лицо излучало огонь и несокрушимую силу.
Какой-то человек в богатом греческом одеянии, скорее всего, придворный князя, пробрался сквозь толпу крестоносцев и, низко поклонившись, стал что-то долго и горячо говорить королю. Наверняка то были запоздалые условия мира... Условия, которые уже никого не интересовали.
– Да не стану я никого убивать! – прокричал Ричард так, что его было слышно не только греку, но наверняка и половине его воинов. – Если нас больше не тронут, то и мы не тронем никого. Но остров займем весь, и отныне он принадлежит английской короне. Я не хочу впредь, высаживаясь здесь, просить разрешения чинить мои корабли и при этом еще выслушивать грубости! Князю Исааку, или как там его, можешь передать, что его никто не держит и никто не ограбит. Но чтоб уже завтра ноги его не было на моем острове! Что?! Я сказал – вон! Если непонятно, найди переводчика и пускай скажет то же самое по-гречески! А если кто недоволен, передай, что я могу снять с армии запрет грабить город. После того, как нас тут встретили, мы по сути имеем на это право...
Луи слушал яростные слова короля, а сам искал и искал глазами юркую фигуру ассасина. Он смутно помнил его лицо: очень толстые, почти сросшиеся брови, полные губы, глаза глубоко и близко посаженные, немного выступающие скулы. Но где тут рассмотришь его в такой толпе? А с другой стороны, в этой толпе разве он может решиться напасть на короля? Да и точно ли именно Ричард должен стать его жертвой? Но если не Ричард, то кто? Они там, на мельнице, говорили именно о нем. И, как знать, каким таинственным оружием обладают слуги Старца горы? Что если оно поражает незаметно и бесшумно?
Думая так, молодой человек продвигался вперед, все больше приближаясь к королю. Его уже не пугал возможный гнев Ричарда. В конце концов, что он может сделать с рыцарем Филиппа-Августа, с французом и чужим подданным? Любой ценой сказать ему, предупредить об опасности! Потому что пытаться что-либо сообщить сейчас окружающим короля воинам и рыцарям – бессмысленно. Они разгорячились во время битвы, а сейчас упоены победой, и им не до каких-то там туманных опасений неизвестного им франка.
Вот уже совсем близко Луи увидал покрытый потом и мазками еще не высохшей пены гнедой бок королевского жеребца. С этого расстояния можно уже попробовать окликнуть Ричарда и попросить, чтобы он по крайней мере спешился – хотя бы толпа воинов прикроет его. Правда, с его ростом голова, да еще и без шлема, все равно будет видна! Луи уже открыл рот, чтобы крикнуть и привлечь к себе внимание, но тут же так и застыл с открытым ртом. Его вновь шибанул знакомый мускусный запах, и, стремительно оглянувшись, он увидел человека с мельницы. Тот стоял почти вплотную, совсем рядом с французом и так же близко к королю. Стоял, подняв правую руку, в которой была... палка! Самая обычная палка, желтоватая, состоящая из нескольких коленец, точно стебель пастушьей дудки. Длиной она была как обычный большой кинжал и на вид совершенно безобидна. Но Луи вспомнил – именно эту или такую же точно палку ассасин вытаскивал из своей сумки и показывал Гийому Шампанскому. И при этом сказал: «Вот это отправило на покой уже не одного надменного правителя!» Значит, это оружие? Но какое?
Человек с мельницы в это время поднял палку к лицу и взял ее конец в рот. Его толстые губы плотно охватили деревяшку, даже чуть вытянулись вперед, а ноздри раздулись, точно он изо всех сил втягивал в себя воздух. При этом ассасин, вскинув голову, в упор смотрел на всадника. И опыт воина вдруг подсказал Луи: так смотрят только когда целятся! Эта странная желтая палка сейчас, сию секунду убьет короля Ричарда!
Кричать, предупреждать было теперь поздно. Меч Луи был в ножнах, да от него сейчас и не могло быть толку: человек с мельницы за полтора туаза от него – не дотянешься... И лука нет, да и его слишком долго заряжать и натягивать!
Одним движением Луи вырвал из ножен свой короткий кинжал. Эдгар ковал его по образцу старого кинжала своего предка, легендарного овернского рыцаря – трехгранное лезвие, короткая тяжелая рукоять, конец острый точно игла. Этот кинжал был у Луи еще во время похода с армией императора Фридриха. И потом, когда молодой француз сопровождал выкупленных из плена германцев, один тевтонский рыцарь заметил это оружие.
– Такой кинжал можно очень славно бросать! Он полетит шагов на двадцать и воткнется не хуже стрелы. Не умеешь? Я тебя научу!
И он научил Луи метать кинжал, причем втыкался тот даже в самое твердое дерево, да так, что потом бывало нелегко его вытащить.
Взмах руки, белая искра сверкнула в воздухе... Какой-то рыцарь, стоящий рядом, шумно выругался, потому что человек с мельницы, не отрывая от лица свою палку, вдруг рухнул прямо на этого рыцаря, едва не сбив его с ног. Рукоять ножа торчала из его шеи, прямо из сонной артерии.