– Понимаете, Алена, – сказал он, – я принимал у них экзамены, и, хотя мы с вами не делаем ничего плохого, мне бы не хотелось, чтобы они меня у вас застали. Это несколько неприлично. Вы не находите?
– Хорошо, Альберт Геннадьевич, посидите тогда на балконе, а я постараюсь их побыстрее выпроводить отсюда. – Закрыв балконную дверь, я задернула тяжелые жаккардовые занавески.
Веселая гудящая толпа девчонок заполонила мой номер. Бутерброды, шампанское, вино, фрукты вскладчину – что еще надо счастливому студенту? Сознание того, что ты перешел Рубикон, взял очередной рубеж, иногда пьянит почище, чем какая-то бутыль вина или шампанского. Народ уходить категорически не хотел.
– Ну, ты чего, Алена?
– Не обижай нас, что ты как не родная?
– Поступили же!
– Кайф!
– Давай за нас, за наше студенческое братство!
– Алена, не выделывайся, расселась тут в люксе и знаться с нами не хочет.
В общем, выпроводила я их только через три с половиной часа. Закрыв за последним из посетителей дверь, я с опаской выглянула на балкон.
– Альберт Геннадьевич, как вы тут?
– Да вот, сижу, – ответил потухшим голосом тот. – Видел, как мою машину угоняли. Подошел какой-то бугай, сел за руль и уехал. А я сижу. Что я мог? Пойду сейчас в милицию, напишу заявление. – Он с трудом размял затекшие от неудобной позы ноги и, кряхтя, отправился к выходу.
– Поздравляю вас, Алена, с поступлением в наш институт, – скорбно глядя на меня повлажневшими грустными глазами, сказал на прощание.
– Вы позвоните мне, как там, в общем, с машиной, – пряча глаза, виновато попросила я.
– Конечно, – кивнул преподаватель и закрыл за собой дверь.
Через несколько часов он позвонил мне в номер и уже повеселевшим голосом сказал, что машина нашлась. Выяснилось, что она стояла в неположенном месте перед гостиницей и милиция отогнала ее на стоянку. Только и всего. Я очень обрадовалась, потому что страшно переживала из-за этой нелепой ситуации, а оказалось, как ни крути, наша милиция нас бережет, в какой бы форме это ни выражалось. Только в аэропорт я предпочла ехать своим ходом, а не на «воронке». Черт с ними, с колготками.
Пани Ганевская
В этот дом мы переехали совершенно случайно. Когда меня в очередной раз обуяла страсть к перемене мест, мы с мужем бросились лихорадочно развешивать объявления об обмене жилплощади и после долгих мытарств случайно поменялись на квартиру в самом центре, в элитном месте, где жили генералы, заслуженные артисты и другие известные люди. Хозяйка квартиры страшно боялась того, что после смерти мужа из ее квартиры сделают коммуналку, поэтому без долгих раздумий поменяла свою роскошную двухкомнатную квартиру на нашу, тоже двухкомнатную, но маленькую и со смежными комнатами на окраине. Так мы и оказались соседями с паном и пани Ги… Ганевскими. Не буду раскрывать их псевдоним, ведь раньше, когда этот телевизионный кабачок постоянно мелькал на всех еще черно-белых телевизорах, это имя было очень популярным. Пани была странной женщиной, иногда у нее появлялись какие-то идеи, которые надо было во что бы то ни стало реализовать, и тогда она прикладывала к этому невероятные усилия. Кроме того, дама страшно любила поболтать, причем говорила в основном она, от собеседника не требовалось даже иногда поддакивать – так бывала увлечена Инесса Викторовна своими монологами. Носить же она предпочитала длинные хламиды наподобие индийских сари, цветастые и многослойные. Запястья рук окованы множеством чеканных серебряных браслетов, а пальцы унизаны разнообразными перстнями с большими драгоценными и полудрагоценными камнями. Я старалась не слишком часто попадаться ей на глаза, потому что монологи этой дамы могли затянуться надолго. Критерий времени совершенно не волновал милейшую женщину, думаю, что она с трудом в нем ориентировалась.
В тот день я сидела и пыталась готовиться к экзаменам в институт, маячившим не за горами. К тому же вот-вот должна была объявиться моя преподавательница из Уфы, ехавшая через Москву проездом в другой город, – я обещала приютить ее на пару дней. Так получилось, что я поступила учиться в музыкальный институт в Уфе. Не пройдя по конкурсу в Гнесинское училище, я решила не ждать еще год, а поступить хоть куда, чтобы потом перевестись на второй курс уже в своем городе. Приготовив обед, сделав уборку в квартире, я, совершенно уставшая, села за учебники и попыталась сосредоточиться. И только стала вникать в материал, как раздался звонок в дверь. Я тут же побежала открывать, понимая, что это моя преподавательница Клара Марковна. Но за дверью стояла соседка – пани Ганевская.
– Здравствуйте, Аленушка! – чопорно произнесла она.
– Здравствуйте, Инесса Викторовна, – ответила я. – Проходите.
– Я ненадолго, милочка, всего на пару минут, – сказала та и вольготно расположилась в моем любимом кресле.
– Хотите чаю?
– Пожалуй, нет, благодарю вас. Я только-только выпила пару чашечек с нашей очаровательной соседкой Мариной Микулишной. Мне, пожалуй, хватит. Вы знаете, какие дивные пирожки и ватрушки она печет? Ее муж, генерал Выздохов, всегда говорил, что не прогадал, женившись на ней, потому что она замечательно готовит. Хотя при этом он весьма недвусмысленно поглядывал на меня, но это строго между нами, дорогая!
– Да-да, конечно. А я тут к экзаменам готовлюсь. Сессия скоро начнется.
– Да, разумеется, милочка, я вас не задержу. Я к вам по делу. Мне очень приглянулся ваш дивный журнальный столик, я бы хотела его купить. У моей старшей дочери скоро день рождения, и он потрясающе вписывается в интерьер ее квартиры. Знаете, там такие вишневые гардины и золотистая лепнина на потолке, думаю, это то, что надо. К тому же на их плюшевом диване почти такие же цветы, как и рисунок на вашем столике. Просто удивительно!
– Извините, Инесса Викторовна, но этот столик не продается. Он мне самой очень нравится.
– Как жаль, милочка, право, жаль. Он бы так чудесно нам подошел. Если надумаете, пожалуйста, сообщите мне.
– Конечно, если надумаю, то вы первая об этом узнаете.
– До свидания, милочка.
– До свидания, Инесса Викторовна.
Я с облегчением закрыла дверь за своей соседкой и поплелась обратно к учебникам. Через пять минут, когда я уже начала слегка понимать, о каком предмете говорится в учебнике, кажется, это была «История КПСС», раздался звонок в дверь. Открыв ее, я опять обнаружила Инессу Викторовну, которая на этот раз держала в руках тяжелый длинный сверток.
– Ладно, милочка, вы меня уговорили. Я поменяюсь с вами. Ваш столик на мой чудесный, потрясающий ковер.
– Но мне не нужен ковер!
– Вы даже не посмотрели на него! – Она с торжеством развернула передо мной старый выцветший и кое-где сильно потертый дешевый коврик советского производства. – Это же ручная работа! Такой вы не приобретете даже в «Березке»!
– Совершенно очаровательный коврик, Инесса Викторовна. Я в таком восторге, что даже не знаю, что и сказать, – ответила я и, потеряв терпение, вынесла свой журнальный столик. – Вот возьмите, я с радостью поменяюсь с вами на столь ценную и раритетную вещь!
Инесса Викторовна подозрительно на меня посмотрела, бросила взгляд на коврик, подхватила столик под мышку и ушла, царственно кивнув головой. Не успела я дойти до учебников, как снова позвонили в дверь. Я поплелась обратно.
Инесса Викторовна стояла со свертком поменьше и пытливо смотрела на меня.
– Знаете, милочка, я подумала, что такую ценную вещь, можно сказать семейную реликвию, я никак не могу отдать вам в обмен на какой-то пустяковый столик. Возьмите, я принесла вам ковер поменьше, он тоже довольно миленький. Он у нас не больше двенадцати лет, почти совсем новый.
– О, – воскликнула я с воодушевлением, – какая прелесть! Вы обладаете потрясающим вкусом, Инесса Викторовна! Это настоящее произведение искусства! Конечно, забирайте свой первый коврик и давайте мне этот. Он замечательно будет гармонировать с моими обоями!
Естественно, я несла полную чушь, но мне уже было все равно, требовалось как можно скорее отвязаться от милой пани и заняться самым насущным делом – учебниками. Тут моя соседка посмотрела на меня еще более подозрительно, чем в тот раз, свернула первый из своих ковриков и пошла к себе. От усталости я присела на пуфик в коридоре и стала тупо смотреть на входную дверь. Как оказалось, не зря. Буквально через минуту опять затрезвонили в дверь. В проеме стояла с высокомерно-обиженным видом пани Ганевская, держа под мышкой мой столик.
– Знаете, милочка, – сказала она, – я передумала. Ваш столик совсем не так хорош, как мой чудесный коврик, я просто не могу себе позволить поменяться с вами. Потомки не простят мне такого предательства. Это будет неправильно. И мой муж сказал мне, чтобы я оставила коврики дома, на своих местах. Он так привык к ним, что будет жутко расстроен их исчезновением.
– О, как жаль, милая Инесса Викторовна, – воскликнула я, всплеснув руками, – я уже успела привязаться к дивному узору на вашем потрясающем коврике. Мне будет его безумно не хватать.
– Ничего, милочка, вы всегда можете зайти ко мне в гости и полюбоваться им. Я вам разрешаю.
Сгрузив в коридоре мой столик, соседка проворно подхватила коврик и кинулась наутёк. Очевидно, она думала, что я буду долго уговаривать ее оставить мне свой раритет.
Не могу сказать, что в тот момент мне было смешно. Вернее, совсем не было. Пани Ганевская произвела на меня такое мощное впечатление своими обменами, что я задумчиво прошагала на кухню, чтобы сварить себе кофе. Где-то минут через пятнадцать раздался очередной звонок в дверь. За ней стояла, нет, не пани Ганевская, а моя преподавательница, но почему-то в старом ватном тулупе, в валенках и в компании с каким-то странным небритым мужчиной, в руках которого был коричневато-серый картонный чемодан с железными углами по краям, поцарапанный и побитый долгими путешествиями. Надо вам сказать, что до этого я общалась с Кларой Марковной только по телефону и не знала, как она выглядит.
– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Проходите, я вас давно жду.
Молча кивнув, мои гости прошли в туалет и стали там копаться, чем-то громко стучать и шуршать. Удивлению моему не было предела, но я постаралась не обращать на это внимания. Люди из аэропорта, мало ли, дорога опять-таки длинная… Почему она только не предупредила меня, что будет не одна? Может, просто не успела? Иногда у людей разные ситуации возникают. Все же могла бы и с дороги позвонить. Что они там делают?
Тем не менее, когда странная пара вышла из туалета, я радостно распахнула объятия и вскричала:
– Ну давайте же обедать! Я тут борщичку сварила, котлеток нажарила. К столу!
Мужчина и женщина переглянулись и отрицательно помотали головой.
– Ну, тогда отдохните с дороги, – с энтузиазмом продолжала я, – я вам чистое белье уже постелила и комнату отдельную приготовила. Не стесняйтесь, раздевайтесь, проходите. Позвольте-ка мне ваш чемоданчик. – С этими словами я вцепилась в старый потертый чемодан в руках мужчины.
Тот, с ужасом поглядев на меня, попятился к двери и потянул чемодан на себя. Женщина постаралась держаться к нему поближе, очевидно, чтобы отвоевать дорожную кладь при необходимости. Тут зазвонил телефон. Я побежала взять трубку в комнату и поэтому отпустила ручку чемодана, а странная пара резво выскочила в коридор, испуганно хлопнув дверью.
– Аленушка, – сказала в трубку моя мама, – я забыла тебя предупредить, что тебе сантехников вызвала, у тебя же туалет засорился. А то приедет твоя преподавательница, а туалет не работает, неудобно получится!
– Спасибо, мама, – ответила я, – они только что ушли. – И разразилась гомерическим хохотом.
Успокоилась я только к приезду Клары Марковны. Но когда раздался звонок в дверь, то к ней я кралась на цыпочках, как партизан, и долго смотрела в дверной глазок, прежде чем с опаской в голосе тихо спросить:
– Кто там?
Маэстро, черепаха
и музыкальный критик
Все было очень плохо, хуже, чем можно себе представить. С работой у меня все как-то не складывалось, и оказалось, что не вся солнечная Болгария – это курорт. Уехав с мужем в Софию, я надеялась как-то устроить свою судьбу, сделать карьеру, получить приличную работу, но постепенно выяснилось, что это почти невозможно. Мои многочисленные статьи, рецензии, интервью печатались в русских и болгарских изданиях, но денег это приносило ничтожно мало. Некоторые из моих «доброжелателей», тех, кто устраивал мне публикации, потом подписывали их своим именем, и ничего поделать было нельзя. Кто поверит начинающему музыкальному критику, тем более иностранке? У меня опускались руки. Поддержать было некому. Мы с мужем Бояном жили на таване – чердаке, в котором для бедных сдавались комнаты в мансардах. Наша была довольно большая, метров пятнадцать. Маленькое, узенькое наклонное окошко показывало рваный клочок неба, словно в насмешку над моими творческими потугами. Когда шел дождь, из щели окна прямо на мою постель капала вода. Кровать пришлось переставить в другое место, но теперь я не видела даже этого клочка. В комнатушке ютились две железные кровати, старый пузато-помпезный шкаф, маленький журнальный стол с двумя потертыми, но еще вполне пригодными креслами и двухконфорочная электрическая плитка, на которой мы готовили себе еду. Часто электричество отключали, вернее, его и включали-то на пару часов в день, и в эти благословенные часы можно было расстараться и быстро разогреть себе еду или сварить суп. Холодильника у нас не имелось, да он и не был нужен. Зимой мы клали продукты в авоське за окошко прямо на крышу, а чтобы их не склевали голуби, заворачивали в несколько слоев газеты или помещали в старую железную кастрюлю. Летом покупали еду в маленьких кафе или брали в магазинах не портящиеся без холодильника продукты: сухие галеты, консервы, фрукты. Туалет с ванной – один на десять комнат, и, как правило, чтобы туда попасть, приходилось долго ждать своей очереди. Вода в кране, естественно, только холодная. И мылись, и стирали кое-как. К тому времени мы с мужем уже прожили девять лет вместе и как-то отдалились друг от друга. Не знаю, что стало этому причиной: то ли скука, то ли тяжелая жизнь и непрестанная работа и бесплодные попытки изменить жизнь в лучшую сторону, то ли что-то еще. Боян уставал на работе и на все мои предложения куда-нибудь сходить отвечал отказом, предпочитая в выходные сидеть перед телевизором, смотреть футбол и пить пиво. В мою душу постепенно вкрадывалась тоска. Когда человеку хочется летать, а он, совсем как тот уж в «Буревестнике» Горького, все ползает и ползает, начинаешь думать, что лучше оказаться раненым, но соколом. От скуки и отчаяния я завела на стороне совершенно никчемный роман, который помогал мне хоть как-то держаться на плаву, чувствовать себя женщиной. Правда, я быстро поняла, что это лишь ненужный груз, потому что человек этот, Младен, не мой, мы говорили с ним «на разных языках». Это раздражало. По мне лучше не иметь никаких отношений, чем быть связанной с человеком, который не приносит в твою душу радости и мира, романтики и вдохновения. Не знаю, что он во мне нашел, потому что обращалась я с ним достаточно пренебрежительно. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне чуть-чуть стыдно. Но только чуть-чуть. Нельзя ведь позволять человеку садиться тебе на шею, а если позволяешь, значит, виноват сам. Помню, один раз я потащила Младена с собой на концерт, после которого мы должны были встретиться на фуршете с дирижером и его оркестром. Я заранее попросила Младена надеть хороший костюм, это было важно. До концерта оставалось еще много времени, и мы решили погулять по парку. Обычно я всегда беру с собой газету, чтобы постелить на скамейку, не люблю грязь, но в тот раз взяла только один листик, потому что в мою дамскую сумку много не помещалось. Когда мы встали – времени оставалось в обрез, – Младен повернулся ко мне спиной, и я увидела, что весь его новый костюм разрисован белыми полосками – скамейка оказалась свежеокрашенной. Мне захотелось плакать, настолько по-шутовски это выглядело. Когда же, буквально через секунду, ему на плечо нагадила какая-то птица, я рассвирепела окончательно.
– Ну, знаешь, – жестко сказала я, – с твоей стороны это сказочное свинство! Я от тебя этого не ожидала!
– Алена, – отчаянно закричал он, – Алена, я не виноват!
– Иди домой, Рыцарь Печального Образа!
– Алена, я больше так не буду! – взмолился он, поникнув головой и всем телом изображая вселенскую скорбь.
– Пока. Я могу опоздать, – ответила я и быстро, ни разу не обернувшись, пошла к выходу из злополучного парка.
С того самого раза я окончательно убедилась, что вместе нам делать нечего. Помните знаменитый фильм с Пьером Ришаром «Невезучие»? Так вот Младен – точная копия этого персонажа. С ним постоянно случались подобные странные и нелепые происшествия, которые выставляли и его, и меня в самом смешном свете. Вы, например, смогли бы любить такого человека? Я – нет. Поэтому я старалась свести наши с ним встречи к минимуму, подготавливая его к мысли о том, что нам надо расстаться. Конечно, мне было его жаль, но жалость не лучшее чувство для отношений между мужчиной и женщиной, к тому же у меня внезапно появился человек, в которого я влюбилась, совершенно потеряв голову. Произошло это неожиданно. На концерте. Меня представили одному композитору как молодого, начинающего музыкального критика. Его звали Светозар. Практически мгновенно нас потянуло друг к другу, при рукопожатии обоих словно ударило током. Я отдернула руку и засмеялась. Он улыбнулся. Мы стали встречаться и довольно скоро стали любовниками, хотя прекрасно понимали, что, попадись мы, сплетни и осуждение нам гарантированы. В те годы коммунистическая партия как Болгарии, так и СССР не любила подобных вывертов, хоть и не сажала за прелюбодеяния, но подпортить карьеру, безусловно, могла. Светозар – гениальный композитор, хороший человек, но характер не дай бог. Он страшно ревновал меня и к мужу, и к Младену. Я не скрыла от него ничего, потому что хотела быть честной. Любовь не допускает лжи и коварства, если она настоящая. Так я думала. Мы часто ругались и мирились, пытались найти компромисс, но каждый раз всё возвращалось на круги своя. Обладая вспыльчивым нравом, Светозар не желал меня делить с кем-то, а я считала, что прошло слишком мало времени, чтобы говорить о серьезных взаимоотношениях. Надо было немного подождать. К тому же у нас с мужем росла дочь, которая временно жила у моей матери в Москве. Как отнесется к ней Светозар? Сможет ли быть ей хорошим отчимом? Как перенесет это дочь? Нужно время, чтобы разобраться.