А что же наш главный герой – Андрей Васильевич Черкасов младший? В июле 1990 года он сдал вступительный экзамен, как и планировал, в „Первый Московский мед“, а весь август провёл у родителей. Узнав о суровом приговоре и казни членов „пятой колонны“, Андрей заявил своим старшим:
– Ну, и что, что сурово?! Собаке… нет, не надо собачек обижать! Гадинам – гадючья смерть! Эх… если бы и Хрущёва в своё время – туда же…
Родители и дедушка Андрея переглянулись. А юноша увидел, что на лице старого разведчика прямо-таки написано: „А! Что я вам говорил?! Правильный парень вырос!“ Поэтому младший Черкасов продолжил:
– А что?! Сталин же говорил, что к середине шестидесятых Союз выйдет на первое место в мире по всем показателям!
– Было такое, Андрюша. Примерно так Сталин и планировал. И мы бы добились этого, если бы… Ну, сам теперь понимаешь, что! – резюмировал Черкасов старший.
В последних числах августа студент Черкасов уехал в Москву к месту учёбы.
________________
Музыка.
Как уже сказано, Андрей с самого раннего детства (и даже – до своего рождения) рос необычайно чувствительным к музыке. Он почти постоянно пребывал в доброй музыкальной среде (как до рождения, так и после). У него был абсолютный слух. С четырёх лет он развивал свои музыкальные качества, обучаясь игре на скрипке. А ведь скрипка – это не какая-нибудь балалайка или гитара: её гриф не разделён на лады, и нужная высота звука обусловливается лишь точным расположением пальца, прижимающего струну к грифу. Он почти с самого начала обучения с удовольствием начал сольфеджировать, то есть своим детским голоском воспроизводить звуки, соответствующие той или иной ноте или мгновенно пропевать названия услышанных им звуков. Учебник гармонии начал читать лет с шести или семи – едва научился бегло читать сложные тексты. Но не его музыкальные способности и не занятия музыкой по программе музыкальной школы пробудили в юноше настоящий интерес к гармонически упорядоченным звукам. Тот интерес, который сделал из Андрея впоследствии учёным, исследовавшим механизмы воздействия звуков и ритмов на психику человека, и приведший его затем к открытию и ряду серьёзных изобретений.
И не наблюдения за собакой, за изменением поведения Бимки под воздействием музыки послужили первотолчком, который зародил в юноше научный интерес к звукам. Хотя он мгновенно подметил, что собачка впадает в печаль, когда слышит мелодии, написанные в минорном ладе. И, наоборот, пёсик приободрялся, становился активным, когда слышал музыку, сочинённую в мажорном ладе. Пусть бы она даже была не бравурной, а очень спокойной. Ещё шестилетним мальчонкой он спорил со своей мамой, утверждая, что то или иное произведение, исполняемое духовым оркестром, написано в миноре, а совсем не в мажоре. Мама урезонивала ученика-сына очень просто.
– Хорошо! Давай просольфеджируем: я тебе буду наигрывать основную тему, а ты запишешь нотки! – предлагала она.
Предлагала и всякий раз оказывалась права. Но почему же общее впечатление остаётся как от минорных пьес?! От любых, исполняемых духовым оркестром. Нет, и не такое интересное обстоятельство пробудило в мальчике научный интерес к музыке. Этот интерес развился, как-то постепенно, очень плавно, на уроках. Да, на уроках „домоводства“ в обычной советской одиннадцатилетней „средней школе с начальным политехническим образованием“. Только, это было совсем не то „домоводство“, которое преподавалось девочкам женских школ в сталинские времена.
Теперь главным в этой дисциплине стали не основы ведения домашнего, семейного хозяйства, хотя и они преподавались. Со второй половины восьмидесятых годов эта вновь введённая дисциплина (так же, как и „возврат“ к одиннадцатилетнему обучению) содержала весьма обширную сферу знаний. Сюда входило и воспитание будущих Мужчин и Женщин – Отцов и Матерей (разумеется – без каких-либо намёков на „секс-просвещение“), и наука строить прочные семейные отношения, и сложный вопрос о правильных (полезных и для участников, и для общества) взаитмоотношениях между старшими и младшими. Именно к „домоводству“ прибавили факультатив. Тот факультатив, вести который было доверено специально подготовленным психологам и строго подобранным православным священникам.
Но самым важным, что получала молодёжь в результате освоения названной дисциплины, были (и успешно прививались) навыки логико-синтетиченского мышления и умение распознавать опасности. Среди опасностей особо и отдельно рассматривался вопрос манипулиррования личностью человека. Научившись распознавать опасности, опасности самого разного вида и происхождения (как внутрисемейные и социальные, так и исходящие извне страны), юноши и девушки постепенно становились способными и противостоять им, не допускать их разрушительного развития. Разумеется, пока что – в начальной, самой элементарной степени. И ещё: молодёжь росла активной и социально ответственной.
Новой дисциплине в программе было уделено много часов: по 3 часа из тех 12 каждую неделю (два учебных дня), что были выделены для „начального политехнического образования“. Поэтому нашлось время почти для всего: и для семинаров по вопросам телегонии или пьянства (которое в „допетровской Руси“ наказывалось тюрьмой и огромным штрафом), и о губительных последствиях табачного дыма для будущего потомства курящих девушек, и для просмотра интереснейших фильмов, и для наглядного разоблачения того вреда, который несёт распространённые на Западе рок и прочая деструктивная „музыка“. Это иллюстрировалось специальными опытами. Кроме того, молодёжи давали послушать – якобы в целях наглядности – некоторые из этих произведений западного „искусства“, специально сконструированных для порабощения и морального разложения неокрепших молодых душ. Только, такого рода слушания проводились в специальных звукоизолированных помещениях – громкость устанавливалась почти такой, как на концертах западных „рок-звёзд“. Кроме того, тексты были старательно переведены на родной язык учащихся – на русский. После таких „прослушиваний“ примерно две трети школьников приобретали стойкий иммунитет к звуковому яду. И это станет читателю тем более понятным, что якобы для возможности сравнения при таких прослушиваниях всегда присутствовало одно – два из завораживающих произведений Моцарта или духовно возвышающих – Баха.
Нередко случалось, что особенно чуткие к музыке подростки в ходе или после таких „наглядных примеров“ просили учителей включить запись кого-либо из классиков. Но учителя имели строгую инструкцию: не прерывать „примеров наглядности“ вреда, но всякий раз разрешать слушать на больших переменах либо специально подобранную в Москве (составителями программы „домоводства“) классическую музыку, либо столь же специально (и интуитивно) отобранных старых произведений русской (народной или классической) музыки. Таких, которые по мнению составителей музыкальной части программы „домоводства“ отражали „мощь русского духа“, „пробуждали патриотизм“ или были „особенно мелодичны“.
В общем, после подобных музыкальных больших перемен, дети отправлялись к своим педагогам по „политехническому образованию“ не только с головами, наполненными серьёзными мыслями, но и довольно-таки воодушевлёнными, настроенными на труд. Андрей ещё в самом начале своего обучения в девятом классе добился перевода из „отделения операторов ЭВМ“ в „отделение ремонтников радиоэлектронной аппаратуры“. Вы спросите: почему? Да, просто, именно тогда юноша решил, что станет учёным, который изучит, докопается до первопричин таких воздействий разной музыки на человека. Ну, это сказано на языке юноши, который даже ещё не закончил средней школы. На языке науки это называлось бы исследованием механизмов воздействия звуковых колебаний различной частоты и ритмичности на живые организмы и человека.
________________
Музыка - 2.
Как мы рассказали в предыдущей главе, ещё осенью восемьдесят восьмого, Андрей приступил к конструированию и постройке особого электронного музыкального инструмента. Он должен был издавать только чистые звуки. Если, скажем, звук ля первой октавы имеет частоту 440 Герц, то звук именно этой частоты должен появляться при нажатии соответствующей кнопки. Никаких гармоник (обертонов)! Работа затянулась: и заботы о госте из ФРГ занимали много места, и было очень трудно добиться нужных частот. Попробуем пояснить, почему.
Частоту ноты ля – шестой ноты первой октавы – мы уже назвали. Но ведь все остальные ноты той же октавы имели дробную частоту колебаний! Например, до (первая ступень) – 261,63 Герца; ре (вторая ступень) –293,67 Герца, а си (седьмая ступень, следующая после ля с его 440 Герцами) – 493,88 Герца.
________________
Музыка - 2.
Как мы рассказали в предыдущей главе, ещё осенью восемьдесят восьмого, Андрей приступил к конструированию и постройке особого электронного музыкального инструмента. Он должен был издавать только чистые звуки. Если, скажем, звук ля первой октавы имеет частоту 440 Герц, то звук именно этой частоты должен появляться при нажатии соответствующей кнопки. Никаких гармоник (обертонов)! Работа затянулась: и заботы о госте из ФРГ занимали много места, и было очень трудно добиться нужных частот. Попробуем пояснить, почему.
Частоту ноты ля – шестой ноты первой октавы – мы уже назвали. Но ведь все остальные ноты той же октавы имели дробную частоту колебаний! Например, до (первая ступень) – 261,63 Герца; ре (вторая ступень) –293,67 Герца, а си (седьмая ступень, следующая после ля с его 440 Герцами) – 493,88 Герца.
Но почему?! Почему из бесконечного непрерывного множества звуковых колебаний европейская музыка исторически отобрала лишь некоторые? Причём, такие „неудобные“! Почему большинство народов Востока, впрочем, и некоторых западных (вроде кельтов, шотландцев). Строили свои мелодии, песни, основываясь на пентатонике – на пяти основных тонах? При этом их пентатоника была ангемитонной (без полутонов). В сущности „китайскую музыку“ может воспроизвести любой, нажимая только чёрные клавиши рояля или аккордеона. А, вот, к примеру, многие (но не все) народы Европы, а до них – русский народ использовал диатонику – то есть те семь основных нот, что соответствуют белым клавишам пианино. В чём тут дело? Выходило, что ничего объяснить не удастся, если не прибегать к знаниям из области психологии. Ведь психология не только разных рас, но и разных исторически сложившихся народов различна. Те же китайцы, когда слушают выдающуюся русскую или европейскую музыку вызывающую восторг (до мурашек по коже),– они не испытывают ничего. Да, они и не понимают и не любят её! А японцы, казалось бы, – народ, весьма близкий к китайским народностям, обожают и понимают европейскую музыку. Больше других – Баха, Чайковского, Моцарта.
И не только психология у разных рас и народов различна! Например, Андрей затруднился бы назвать хотя бы одного значительного композитора английского происхождения. Именно, англичанина по своему происхождению, а вовсе не гражданина Великобритании. И дело тут совсем не в численности народа. Норвежцев, например, или финнов на добрый порядок меньше, а и у них есть по одному выдающемуся композитору: Григ и Сибелиус, соответственно. Да, недаром говорят, что „англичанам медведь на ухо наступил“… А голосовой аппарат?! Послушайте как плоско, как бы – приплюснуто звучат голоса тех, кто профессионально занимается пением из числа китайцев. Разве можно сравнить это с самодеятельными певцами из Италии, не говоря уже о таких наших изначальных самоучках как Фёдор Шаляпин или киноактриса Екатерина Савинова?! Но японцы… посмотрите, какие у них встречаются голоса – не хуже, чем при итальянской постановке!
Андрей был уверен, хотя и не сумел бы этого доказать, что именно относительная ограниченность развитости слуха у большинства людей обусловила создание в Европе так называемого равномерно темперированного строя. Это такой строй, в котором каждая октава делится на математически равные интервалы и содержит двенадцать полутонов. Этот строй стал господствовать в профессиональной музыке с XVIII века. Основная заслуга в этом принадлежит Й.-С.Баху, создавшему хорошо продуманный сборник произведений (нотный двухтомник) – „Хорошо темперированный клавир“. В нём 48 произведений, потому что они были написаны на „…все тона и полутона,касающиеся как терций мажорных, так и терций минорных“. Так это значится в заголовке, написанном рукой Баха.
Но не потому ли это пришлось сделать Баху, чтобы музыка, написанная профессионалами была доступной обычным людям – не музыкантам, не композиторам с абсолютным слухом?! Известно ведь, что все известные композиторы имели и имеют абсолютный слух. Есть одно единственное исключение – Рихард Вагнер, у которого бы хороший музыкальный слух, но отнюдь не абсолютный. Кстати, Андрею с детства не нравились произведения Вагнера: его душе, его слуху в них чего-то не хватало. Более того, у него и с матерью порой возникали споры. Разучив то или иное произведение, он начинал его „улучшать“ – брал определённые звуки на 1/8 тона выше или же на 1/4 тона ниже, чем следовало играть по нотам. Все скрипачи имеют превосходный музыкальный слух. Это необходимо, но слух абсолютный им вовсе не обязателен, как он необходим композиторам. Поэтому мама всегда улавливала „фальшь“ сына и говорила мальчику об этом. Андрюша же возражал:
– Но, мама, так ведь лучше! Ведь гармоничнее – неужели ты не слышишь.
Молодой женщине оставалось только промолчать: она действительно не слышала гармонии, а только – фальшь! Как-то раз ей удалось показать сына одному известному музыканту, давшему всего один концерт в их небольшом городе. Мать попросила музыканта послушать сына. Органист ещё во время концерта обратил внимание на мальчонку в первом ряду, который слушал его с выражением восторга на лице. Поэтому он согласился немного послушать мальчика.
Скрипка – знаменитая семейная реликвия „из Кремоны“– была при нём. Поэтому восьмилетний Андрюша незамедлительно исполнил пару любимых им вещей, а потом, глянув искоса на мать, сказал знаменитому Гарри Гродбергу:
– Вы знаете, я иногда играю эту вещь не так, – я покажу. Мне кажется, так лучше, правильнее.
Знаменитый музыкант внимательно выслушал новое исполнение уже сыгранной Андрюшей вещи, помолчал с минуту, а потом сказал с доброй улыбкой и почти шёпотом:
– Знаешь, Андрейка, мне тоже иногда хочется на восьмушку или на четвертинку поправить композитора, но… понимаешь… Люди-то воспринимают это как ошибку. – потом, ещё чуть помолчав, прибавил, – А у тебя – абсолютнейший слух парень; я ещё такого не встречал…
– Знаю, – ответил мальчик.
И вот это самое качество, необходимое композитору и порой мешающее исполнителю, должно было помочь Андрею в исследовательской работе. Впрочем, оно помогло гораздо раньше – при настройке его самодельного электронного „фортепиано без обертонов“. Мастер „производственного обучения“, преподававший в его классе предмет „поиск неисправностей и настройка радиоэлектронной аппаратуры“, заявил Андрею, что без специальных приборов ничего не выйдет. Андрей промолчал, едва заметно ухмыльнувшись. И, конечно же, наладка ему удалась: его слух заменил звуковой генератор вместе с осциллографом. Но каково же было его изумление и огорчение, когда юноша попытался сыграть несколько простых, но всегда нравившихся ему пьес…
Они, что называется, не звучали! Нет, не подумайте, что настройка инструмента оказалась неверной: как вскоре выяснилось на одном из уроков „производственного обучения“, настройка не получилась бы более точной даже с приборами. Более того, мастеру и многим одноклассникам понравился и инструмент (его „очень чистый“ звук), и исполнение. Лишь тогда Андрей догадался, что для него вся прелесть музыки, исполняемой на реальных музыкальных инструментах, в „богатстве обертонов“, то есть, – в наличии многочисленных гармоник. Более того, юноша сообразил, что именно комбинации этих гармоник, их сложное наслоение друг на друга и позволяют достичь того или иного психологического восприятия. И вполне вероятно, что те же наслоения и интерференция гармоник допускают композиторам вводить в произведение диссонирующие, не согласующиеся гармонически звуки, и… примиряться с тем, что музыку приходится писать в рамках только полутонового звукового ряда – без „четверть-тонов“ и „восьмушек тонов“.
И именно наличию богатого спектра таких гармоник обязаны своей славой знаменитые скрипки мастеров из Кремоны: Николо Амати, Антонио Страдивари, Андреа Гварнери и Джузеппе Гварнери. Андрей вспомнил увиденный в прошлом году увлёкший его фильм „Визит к минотавру“ по произведению замечательных советских писателей – „детективщиков“ братьев Вайнеров.
Тем не менее, к началу выпускного одиннадцатого класса Андрей окончательно запутался в своих догадках, предположениях и… в планах на будущее. Мать, памятуя совет Гарри Гродберга, настаивала на том, чтобы юноша поступал в консерваторию. Муж и свёкор урезонивали её, утверждая, что юноша сам должен выбрать свой жизненный путь.
– У него уже есть развитое чувство ответственности и воля, – утверждал муж.
– Не переживай дочка, – говорил свёкор невестке, – Парень всё равно поступит по-своему. И всё равно останется при музыке: ты посмотри, какие штуки для изучения музыки он уже придумал. А сколько ещё сможет сделать! Пусть будет учёным, если захочет…– уверен, что он сможет.