– Валечку нашли! – не сказала, выплюнула Нинель.
– Нашли?! Почему нашли?!
Климов вдруг почувствовал, что его не держат ноги. Коленки ослабли, подогнулись, он опустился на небольшую мягкую банкетку под зеркалом. Машинально глянул на свое отражение. Боже, как он стар! Он стар и дряхл! Не стоило и мечтать о такой женщине, как Валечка.
Но почему нашли-то?!
– Ее нашли мертвой, Сева, – голос сестрицы продолжал скрипеть осуждением. – Только не вздумай впадать в истерику. Ее не убили, не ограбили, не изнасиловали. Она умерла от передозировки, Сева! А ты еще собирался…
– От передозировки чего?! – У него внезапно закружилась голова, а каблуки его ботинок странно поехали по паркетному полу.
– Ну не манной же каши, Сева! – прикрикнула Нинель. – Она принимала наркотики, Сева! Сильнодействующие наркотики! Оттого и преставилась, прости господи! И не смей, слышишь! Не смей раскисать! Я сейчас войду.
– А… А ты где?
– Возле твоей двери, – вздохнула сестрица, заговорив впервые нормально, по-человечески. – Я тебя знаю. Станешь сейчас в раж впадать.
Никуда он и не впадал. У него просто случился сердечный приступ. И сестрица жутко перепугалась и даже плакала, чего никогда не допускала прежде, потому что была жесткой, будто из стали.
Проводив врачей, которых она нагнала в дом дюжину, она поправила под его спиной подушки, укрыла повыше одеялом и на цыпочках двинулась к выходу из спальни.
– Как это случилось, Нинель? – остановил он ее вопросом. – Как?! Где?! Я просто не могу поверить.
– Согласна, – развела она руками и кисло улыбнулась, возвращаясь к его кровати. – Но я же тебе всегда говорила, что ты совершенно не знаешь женщин, Климов.
– Нинель… – остановил он ее мягко. – Как это произошло?
– Ее нашли в придорожном дешевом мотеле на сотом километре от нашего города. Она сняла там номер в пятницу около полуночи. Ночевала не одна. У нее были мужчины.
– Мужчины?! – ахнул он, снова почувствовав болезненный укол в сердце.
– Да. Администратор утверждает, что они втроем резвились всю ночь. Пили, слушали музыку, гремели, орали. Он не стал им делать замечание, потому что других постояльцев не было. Он был рад и этим, заплатили они щедро. Под утро, еще было темно, мужчины уехали. Она должна была сдать номер в субботу в полдень. Но не вышла. Администратор покричал, постучал, открыл номер, а она… мертва.
– В субботу, – эхом повторил Климов и зажмурился. – Когда я искал ее! Ждал возле ее дома. Она уже была… Ее уже не было! Господи, как чудовищно! Нинель, кто тебе сообщил об этом?
– Дежурный врач вашей клиники. При ней нашли больничный пропуск, позвонили сразу туда. Кто-то из ваших ездил на опознание. Точно не знаю, кто… Вот так, Сева. А ты жениться на ней собирался! А она наркоманка. И шлюха, прости господи!
Он поморщился, вспоминая предостережения приятеля. Мудрец, сказать нечего. Но и он со всей его житейской мудростью вряд ли смог бы предположить, что Валечка окажется такой! Как умело она врала! Как умело играла!
– Дрянь! – скрипнул зубами Климов. – Какая же дрянь!
– Поспи, Сева. Тебе надо поспать. Если что, я рядом…
Нинель была рядом все следующие две недели. Поила, кормила, контролировала прием им лекарств, отвечала на телефонные звонки. Категорически запретила ему присутствовать на похоронах Валентины. И никого из коллег к нему не пускала. Сообщила только, что на место Вали приняли новую помощницу, квалифицированную, опытную акушерку пятидесяти четырех лет.
Как только к нему вернулись силы и он засобирался на работу, Нинель с облегчением покинула его дом и помчалась в свое жилище, которое обожала. Климов вернулся к своим пациентам, занялся подготовкой к семинару и всерьез подумывал принять предложение читать лекции в местном медицинском университете. Он старательно заполнял свою жизнь всем чем угодно. Кроме мыслей о Валечке. Он запретил себе думать о ней, запретил в его присутствии говорить о ней. И понемногу приходил в себя после потрясения, когда к нему на прием неожиданно заявился мужчина.
– Вы ошиблись клиникой, молодой человек, – проговорил Климов, едва взглянув на парня поверх золотой оправы. – Или здесь проходит лечение ваша супруга? Как фамилия?
– Говоров, – кратко ответил парень, не делая попытки удалиться.
– Говоров… Говоров… Нет у меня пациентки с такой фамилией! – почти возмутился Климов. – Ступайте, ступайте, молодой человек, вы ошиблись дверью.
– Я не ошибся дверью, если только вы не Климов Всеволод Иванович.
– Да, я Климов Всеволод Иванович. Вы Говоров, я повторяю, что с такой фамилией пациентки у меня нет.
– Я не муж вашей пациентки, Всеволод Иванович, я полицейский, – и парень протянул ему служебное удостоверение.
И у Климова неожиданно сделалось так болезненно пусто в желудке, что он перепугался, как бы с ним снова не случился сердечный приступ. Предыдущее недомогание начиналось именно с пустоты в желудке, потом накатила страшная слабость, а затем…
– Что заставило полицейского посетить меня? – решил взять себя в руки Всеволод Иванович и ткнул пальцами в истории болезней на столе. – Органы меня в чем-то подозревают?
– А должны?
Говоров без приглашения прошелся по кабинету от двери, нагло сел на ту самую кушетку, на которой он когда-то с Валечкой занимался сексом.
– Мало ли! – дернул шеей Климов, отвлекаясь от мыслей о Валечке. – Может, сомневаетесь в моей компетенции. Может, кто нажаловался. Лечу многих. Могут быть и недовольные.
– Могут быть, – кивнул парень и улыбнулся. – Но таких нет. По крайней мере, нам о них неизвестно. Вы, Всеволод Иванович, хороший доктор.
– Спасибо.
Климов смущенно крякнул, он любил комплименты, но всегда дико смущался, иногда краснел, иногда говорил странным дребезжащим голосом. Поэтому он старательно проконтролировал интонацию, когда спросил:
– Тогда что вы делаете в моем кабинете?
Говоров, одетый по-молодежному в джинсы, темную футболку и ветровку, вдруг кивнул на пустующий стол напротив Климова.
– У вас ведь была помощница, Всеволод Иванович?
– Почему была? – переполошился сразу Климов. – Она и теперь есть. Я просто отпустил ее пораньше. Она попросила. Какие-то домашние дела и…
– Я не о той помощнице, которая работает с вами сейчас. Я о той, которая погибла.
– Валентина?! – вытаращился на него Климов поверх золоченой оправы очков. – Погибла?! Насколько мне известно, она умерла от передозировки!
– Официальная версия именно такая, да, – небрежно качнул Говоров башкой.
Он очень молодой и очень симпатичный, неожиданно с неприязнью подумал Климов. Ему все идет, даже небрежность в разговоре с человеком, который вдвое старше его. И эта нелепая одежда, которую Климов ни за что и никогда не осмелился бы надеть для выхода в люди. Почему он здесь? Почему задает вопросы о Вале? Может, они были любовниками? И он теперь ведет свое собственное независимое расследование? Ему невозможно принять факт ее чудовищной грязной смерти, и он…
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил он, отвлекаясь от неприятных мыслей. – Есть еще какие-то версии?
– Возможно, – уклончиво ответил Говоров. – Но я не хочу их пока озвучивать. Мне хотелось бы просто задать вам пару вопросов.
– Совершенно не представляю, чем могу вам помочь! – зло фыркнул Климов.
Нинель предполагала, что его могут вызвать в полицию из-за этой шлюхи. Но пока вроде бы было тихо все это время. Что вдруг?!
– Всеволод Иванович, вы не волнуйтесь так, – попросил Говоров с обворожительной улыбкой. – Всего пара вопросов.
И Климов подумал, что парень может так же мило улыбаться, отправляя людей в камеру. И внутренне собрался, решив, что верить парню нельзя. За этой вкрадчивой лаской может скрываться все, что угодно! Ах, как жаль, что нельзя позвонить сестрице и попросить совета!
– Слушаю вас, – решился он, смиренно сложил руки на столе и кротко глянул на Говорова. – Только, прошу вас, не очень долго. Что вы хотели узнать о Валентине?
– В каких отношениях вы состояли с погибшей?
Оп-па! Вот это да! У Климова взмокло между лопаток и под мышками. Он даже подумал, а не послать ли этого умника ко всем чертям, прикрывшись избитой фразой, что говорить с ним станет только в присутствии адвоката? Потом решил не паниковать. Об их скоропалительном сексе на кушетке, которую сейчас плющил задом полицейский Говоров, никто не знает. Нинель не в счет. Она не сдаст брата, даже сидя на электрическом стуле.
– Отношения?.. – он выпятил нижнюю губу и дернул плечами. – Нормальные… Служебные…
– А зачем тогда вы в день ее смерти приезжали к ней домой, искали ее, опрашивали соседей. Врали им!
– Я? Врал?
Климов остолбенел. Этот умник, оказывается, уже и соседей Валиных опросил! И те сообщили ему, что он сказал им о намечающейся операции, где Валентина должна была ассистировать. А операции никакой не было запланировано на ту страшную субботу. Это Говоров тоже узнал в клинике.
Да… Он явился подготовленным!
– Да, Всеволод Иванович, вы соврали им, рассказав о запланированной операции. Ничего такого не было назначено на тот день. Зачем вы искали Валентину?
– Не ваше дело! – вдруг выкрикнул неподобающе тонким фальцетом Климов и схватился за сердце. – Кто вы вообще такой?! Какое имеете право задавать мне вопросы? Я сейчас охрану позову!
– Тихо, тихо, тихо, Всеволод Иванович! – Говоров примирительно заулыбался, выставляя щитом обе ладони. – Меня, собственно, не столько суббота интересует, сколько вечер пятницы. Куда она отправилась после работы, ваша помощница?
– Не знаю! – огрызнулся Климов. – Я был у сестры на ужине, можете спросить ее и соседей. Меня видела дюжина ее знакомых! Я не созванивался со своей помощницей. И не мог знать о ее передвижениях!
– Верю, – вдруг перебил его Говоров. – Иначе вы не приехали бы за ней в субботу и не искали бы ее, и не выглядели бы столь расстроенным. Вы… Вы были влюблены в нее, Всеволод Иванович? И ее неожиданное исчезновение и страшная смерть вас подкосили настолько, что вы слегли с сердечным приступом?
Климов молчал непозволительно долго. И не потому, что обдумывал правильный ответ для этого въедливого полицейского. Он просто вспоминал. О своих чувствах, о потрясении, о болезни.
И неожиданно не стал врать, хотя был уверен, что Нинель его сейчас живьем бы сожрала и назвала слюнтяем.
– Да, вы правы. Я был влюблен в нее. Очень влюблен! И ее исчезновение и смерть подкосили меня. Вы правы, господин Говоров. – Климов уставился на окно, лишь бы не встречаться взглядом с парнем. – В субботу я приехал за ней, а ее нет. Хотя мы договаривались о встрече.
– И вы не знали, куда она могла подеваться?
– Нет. – Он сложил горестную улыбку, стащил очки, небрежно швырнул их на стол, потер переносицу, лишь бы снова не встречаться взглядом с парнем. – Соседи слышали, что она созванивалась накануне вечером с Зоей Ефимовной. И все! Предположительно, она к ней поехала. А может, и нет. Больше никаких сведений у меня нет. В субботу я улетел в Москву к другу, вернулся в воскресенье. Обо всем узнал в понедельник. Все…
– Зоя Ефимовна, – проговорил Говоров. – Она ведь у вас заведовала регистратурой долгие годы?
– Совершенно верно.
– Как думаете, зачем она вдруг понадобилась Валентине?
– Ой, ну я-то откуда могу знать! – возмутился Климов и глянул на гостя с раздражением. – Уместнее было бы задать ей этот вопрос! Дама весьма словоохотлива. Думаю, она бы с лихвой удовлетворила ваше любопытство.
– Да, думаю, да, – покивал Говоров и добавил очень тихо: – Если бы была жива.
– То есть?! Что вы хотите сказать?!
Климов вдруг почувствовал неприятное беспокойство. Такое всегда случалось с ним, когда он подозревал у пациентки серьезное заболевание, но не спешил с диагнозом, надеясь ошибиться. Он надеялся, не торопился с выводами, а беспокойство нарастало.
– Я хочу сказать, что ваша бывшая заведующая регистратурой скончалась в субботу ранним утром от инсульта.
– Зоя?!! От инсульта?! Помилуйте, но она же всегда была гипотоником! И прекрасно себя чувствовала, и потом… – Климов вдруг прозрел – и ахнул. – В ту субботу? Ранним утром?
– Да.
– В один день с Валентиной? – прошептал Климов в ужасе и поежился. – Но это… Это не может быть совпадением, господин Говоров! Почему же тогда в полиции… Все это дело замяли?!
– Я тоже не верю в подобные совпадения, Всеволод Иванович. Поэтому я здесь. – Он глянул на Климова так, будто заранее предостерегал того от вранья. – Что случилось в пятницу накануне смерти этих двух женщина, Всеволод Иванович? Почему ваша помощница искала историю болезни в детской регистратуре вашего отделения? Вы послали ее туда?
– Да.
Он не собирался врать. Он не совершал ничего запретного. Он просто выполнял свою работу. И Валю послал выполнить ее работу, потому что засомневался в своей памяти.
– Зачем?
– Чтобы она нашла карточку Сафроновой Эльзы. Но она ее там не нашла. Более того, она не нашла там вообще ничего! Ни в бумажном, ни в электронном варианте! Все упоминания о болезни этой девочки исчезли, – воскликнул Климов. – И это, знаете ли, странно! И это, знаете ли, впервые!
– Зачем вам понадобилась ее карточка?
– Затем, что я засомневался… – Климов замолчал, не зная, как преподать свою старческую забывчивость.
– В чем засомневались, Всеволод Иванович? – мягко поторопил его Говоров.
– Понимаете… – Всеволод Иванович поиграл дужками очков, лежащих перед ним на столе. – Незадолго до этого инцидента к нам в отделение доставили Эльзу с острым животом. Вернее, она сначала попала в хирургию…
Об этом Говоров знал. Потому что он присутствовал в момент, когда у Эльзы скрутило низ живота. Он тогда снова встретился с ней в СПА-салоне, обойдя все кордоны ее охраны не без помощи Нели. Встретился в четвертый раз, хотя необходимости для этого будто и не было уже. Помощник Ганьшина был полностью удовлетворен информацией, которую ему добыл Саша. Поблагодарил и обещал скорый перевод в его родной город. Но он все равно пошел на встречу с Эльзой. И они там, в этой темной комнате, намертво пропахшей корицей и шоколадом, сначала шептались о чем-то – вспомнить сложно, а потом безбожно целовались почти час. И им неожиданно очень понравилось целоваться. И не случись у нее приступа, кто знает, чем бы все закончилось, потому что она не отпускала его, цеплялась за его одежду и все просила ее не оставлять.
А потом этот чертов приступ. Саша перепугался за нее, не хотел уходить. Эльза выгнала. Он поспешил к черному ходу, и из-за угла наблюдал, как Эльзу грузят в карету «Скорой помощи». А потом еще пришлось терпеть похотливый хохот Нели, которая в ответ на его тревожные вопросы все повторяла:
– Довел недотрогу, мент! Ишь ты… Какой ты… Все с ней в порядке! Перевозбудилась, наверное. Какой ты…
– Так вот, ее из хирургии после проведенных анализов доставили к нам в отделение, – продолжил рассказывать Климов. – Я ее осмотрел, сделал УЗИ, и… И нашел у нее острое воспаление левого яичника, говоря простым языком, без латыни.
– И что? В чем сомнение?
– Понимаете… – Климов аккуратно вернул очки на переносицу, жалобно глянул на Говорова. – Понимаете, господин Говоров, у Эльзы Сафроновой не должно было быть левого яичника. Я сам оперировал ее в детстве и удалил его. Была инфекция и… Ну да это уже неважно теперь. Важным мне показалось то, что у девушки, которую мне доставили, этот орган должен был отсутствовать, а он был! Что характерно, шрам имелся с левой стороны низа живота. Похожий шрам. А яичник не отсутствовал!
– И вы послали Валентину найти историю болезни в детской регистратуре, потому что решили, что вы можете ошибаться?
– Совершенно верно! – с облегчением выдохнул Климов. И забормотал, забормотал: – Столько лет прошло, я мог что-то перепутать. Вряд ли, конечно. Такое не забывается. Да и пациентка со звучным именем. Но… Вдруг?! Вдруг меня подвела память? Вдруг я не Сафроновой удалил этот чертов яичник, а? А кому-то еще! Ей на тот момент было семь или восемь лет. Сейчас ей двадцать пять. Столько лет прошло! Я мог перепутать пациентов. Мне ведь уже… Н-да… Не мальчик, одним словом!
Говоров пристально оглядел Климова. Не похож был доктор на впадающего в старческий маразм старичка. Вряд ли он что-то перепутать мог. И если он мог перепутать, то Зоя Ефимовна никогда. Ее дочь рассказала ему, что мать до самой смерти помнила, в каком порядке стояли на полках в регистратуре карточки маленьких пациентов. Помнила имена, фамилии и даже год рождения многих. И про Сафронову вряд ли могла забыть. И что-то такое рассказала Валентине, раз та осмелилась поехать в дом Сафроновых поздним вечером пятницы.
– Как думаете, зачем? – спросил он у Климова, вкратце поведав ему то, что знал.
– Господи! Я не знаю!
Он стал задыхаться и схватил тюбик с лекарствами, которые обещал принимать по настоянию врачей и по просьбе сестры. Сунул таблетку под язык и повторил невнятно:
– Я не знаю! Зачем?! Может, хотела поговорить с девушкой?
– Нет. Она хотела поговорить с ее отцом, – об этом Говоров узнал от Нели.
– Господи! Но зачем?! А потом? Почему она потом не вернулась домой?! Почему остановилась в этом жутком месте с какими-то мужиками?! Что? Что все это значит, господин Говоров?..
Знал бы он! Знал бы, не метался бы теперь в поисках ответа! Из Москвы пришел приказ о его переводе. Ганьшин с его помощником не обманули, слово сдержали. И Марина Ивановна наверняка за него доброе слово замолвила. Решила, что без ее опеки Говоров совершенно зачахнет в этом захолустье.
У него было три дня на то, чтобы сдать дела. Так сказал начальник отдела. Но какие дела! И кому сдавать? Смены не было. Он мог в любое время подняться и улететь домой. Чемодан и дорожная сумка уже были собраны. Он все это время ждал. Дождался. И тут эта история!