– Все это грязные люди, – продолжал Бойлан. – Злобный, хитрый взгляд – вот стандартное выражение любого американского лица. В следующий раз, когда приедем сюда, возьми с собой свою девушку. Ты – слишком приличный молодой человек и не должен общаться с такой дрянью.
– Хорошо, я приглашу ее, – согласился с ним Рудольф. Он был, конечно, уверен, более чем уверен, что Джулия с ними не поедет. Ей совсем не нравились его дружеские отношения с Бойланом. «Хищник!» – так называла его она и придумала еще одно унизительное для него прозвище – Пергидролевый человек, так как Бойлан красил этим составом волосы.
– Может, пригласим Гретхен с ее другом? Я пороюсь в своих старых записных книжках, отыщу адреса знакомых девушек, если они еще живы, и мы устроим вместе со всеми вечеринку. Как тебе эта идея?
– Да, веселая будет компания, – съехидничал Рудольф. – Вечеринка, напоминающая гибель «Титаника».
Бойлан засмеялся.
– Какое ясное юношеское видение, – похвалил его он. – Стоящий ты парень, – добавил он ласково. – Если только тебе повезет, ты станешь стоящим мужчиной.
Они подошли к машине. За «дворником» на ветровом стекле торчала бумажка – плата за стоянку. Бойлан разорвал ее на мелкие клочки, даже не поглядев на указанную сумму.
– Хотите, я поведу? – предложил Рудольф.
– Я не пьян, – резко ответил Бойлан и сел за руль.
III
Томас сидел на треснувшем стуле, упираясь затылком в стену гаража, жуя стебелек травинки, и глядел на дровяной склад. Яркий солнечный свет отражался, как от бронзы, от последних осенних листьев на деревьях, выстроившихся вдоль шоссе.
Перед ним стоял автомобиль, который он должен смазать и с этим управиться до двух часов, но Томас не торопился. Накануне вечером он подрался на школьном балу, и теперь все тело у него болезненно ныло, руки опухли. Он все время задирал одного парня, полузащитника школьной бейсбольной команды, потому что его девушка положила на Тома глаз и весь вечер только на него и смотрела. Этот спортсмен предупредил его, сказав, чтобы он отвязался от его девушки, но Томас и не подумал прислушаться. Он отлично знал наперед, чем все это кончится, и испытывал внутри прежнюю, до боли знакомую смесь чувств – удовольствия, страха, осознания своей силы, сдерживаемого возбуждения, когда танцевал с девушкой этого парня и с большим удовлетворением наблюдал, как у того с каждой минутой все заметнее мрачнеет лицо. В конце концов дело кончилось разборкой. Они оба вышли из гимнастического зала, где танцевала молодежь. Этот полузащитник был не обыкновенный спортсмен, а просто чудовище с громадными, тяжелыми, казалось, пудовыми кулаками, которыми он быстро и ловко действовал. Этот сукин сын Клод наверняка описался бы от радости, будь он здесь, рядом с ними. Одно удовольствие – понаблюдать за такой отличной дракой! Томасу все же удалось уложить противника на землю, но ребра у него так болели, что ему казалось, будто от ударов противника они изменили обычную форму – стали вогнутыми. Это была четвертая по счету драка, затеянная им в Элизиуме с лета.
Сегодня у него свидание с той девчонкой, которую он отбил у полузащитника.
Из своего маленького кабинета на заправочной станции вышел дядя Гарольд. Томас знал, что многие жалуются на него за его драки, но пока дядюшка ничего ему по этому поводу не говорил. Дяде также было хорошо известно, что Томасу нужно до двух часов смазать автомобиль, но он не сказал ему и по этому поводу ни слова, хотя по выражению его физиономии Томасу стало ясно, сколько боли доставляет ему такая картина: Том лентяйничает, сидит у стены, лениво пожевывая стебелек травинки.
Дядя Гарольд вообще больше ни о чем не говорил. В последние дни у него был неважный вид, его обычно розовое, мясистое лицо пожелтело и осунулось, на нем застыло странное выражение, как у человека, постоянно ожидающего, что под ним вот-вот взорвется бомба. Такой бомбой был он, Томас. Ему ничего не стоило намекнуть тете Эльзе о том, что происходит между Клотильдой и дядей Гарольдом, и тогда в доме Джордахов долго-долго никто не услышит дуэты Тристана и Изольды, которые постоянно крутили на проигрывателе. Томас не хотел ничего рассказывать тете, но пока не собирался сообщать и дяде Гарольду об этом. Пусть помучается.
Теперь Томас уже не приносил с собой ланч на работу. Вот уже три дня подряд он, отправляясь на работу, оставлял бумажный пакет с бутербродами и фруктами, которые готовила ему Клотильда, на кухонном столе. Клотильда тоже молчала. Через три дня она все поняла, и больше он не видел своих привычных сэндвичей. Приходилось обедать в вагоне-ресторане, чуть дальше по шоссе. Правда, теперь он мог позволить себе такую роскошь – дядя Гарольд увеличил его недельное жалованье на десятку. Негодяй!
– Если кто-то будет меня спрашивать, я – в демонстрационном зале, – сказал дядя, обращаясь к Томасу.
Томас не отрывал взгляда от шоссе, лениво жуя стебелек. Дядя Гарольд, вздохнув, сел в машину и укатил.
Из гаража до Тома доносился визг станка. Это работал Коэн. Тот видел одну из его драк в воскресенье на озере и теперь был с ним подчеркнуто вежлив, и когда Томас сачковал, не работал, то Коэн молча, ничего не говоря, сам принимался за его, Томаса, работу. Сейчас Томас думал о том, как бы заставить Коэна смазать этот автомобиль и закончить все к двум часам. Такая идея ему понравилась.
К одной из колонок подъехала миссис Дорнфельд на своем «форде» образца 1940 года. Томас медленно встал со стула, подошел к ее машине – для чего торопиться?
– Хелло, Томми! – поздоровалась с ним миссис Дорнфельд.
– Привет! – любезно ответил Том.
Пухленькая блондинка, лет тридцати, с детскими невинными голубыми глазками. Ее муж работал кассиром в банке, – весьма удобное для нее обстоятельство, так как она всегда точно знала, где он находится.
– Полный, Томми, пожалуйста!
Томас, заполнив бак, повесил на крюк пистолет, завернул крышку и стал протирать ветошью ветровое стекло.
– Томми, не хочешь ли ты нанести мне сегодня визит, не доставишь ли мне такое удовольствие? – кокетливо спросила миссис Дорнфельд. Она всегда говорила – «визит». У нее вообще была странная манера изъясняться. Она при этом моргала, дергала губами и руками.
– Может, я освобожусь часам к двум, – сказал Томас. Он знал, что мистер Дорнфельд сидит на своем месте в зарешеченной клетке с часу тридцати.
– Обещаю, твой визит будет приятным и продолжительным, – игриво соблазняла его миссис Дорнфельд.
– Ну, если только освобожусь, – Томас не знал пока, будет ли у него соответствующее настроение после ланча.
Она протянула ему пятидолларовую бумажку, а когда он отсчитывал сдачу, сжала его руку. После каждого из его «визитов» к ней она незаметно вкладывала ему в руку десятидолларовую банкноту. По-видимому, мистер Дорнфельд не баловал ее деньгами.
Когда Том возвращался к себе после очередного «визита» к миссис Дорнфельд, воротник его рубашки всегда был измазан губной помадой. Он нарочно не отмывал ее, чтобы Клотильда, стирая его одежду, увидела все собственными глазами. Но она никогда не говорила ему ни слова по поводу губной помады. На следующий день рубашка, отлично выстиранная, аккуратно отглаженная, как обычно, лежала на его кровати.
Никакие его ухищрения, однако, не помогали. Ни миссис Дорнфельд, ни миссис Берриман, ни близнецы-сестренки, ни другие девушки. Все они – свиньи. Все! Ни одна из них не смогла вернуть ему Клотильду. Он был уверен, что ей все известно о его любовных похождениях, ведь в таком маленьком городке ничего не скроешь, и он очень надеялся, что тем самым заставляет ее страдать. По крайней мере, хотя бы так же, как страдал он. Но если ей и в самом деле было больно от этого, вида она все равно не подавала.
– Два часа – самое удачное время, – сказала миссис Дорнфельд.
Одной такой ее кокетливой фразы было достаточно, чтобы отбить любое желание.
Миссис Дорнфельд завела мотор и быстро отъехала от заправочной. Он вернулся на свое место, снова сел на треснувший стул, уперся затылком в стену. Из гаража вышел, вытирая о тряпку руки, Коэн.
– В твоем возрасте, – сказал тот, глядя вслед удалявшемуся «форду», – я был уверен, что у меня не встанет на замужнюю женщину.
– Встает, не волнуйся! – ответил Томас.
– Понятно, – протянул тот. Он, в сущности, неплохой парень, этот Коэн. Когда Томас отмечал свое семнадцатилетие, Коэн выставил целую пинту бурбона, и они вместе прикончили ее в разгар дня.
***
Томас собирал куском хлеба соус от гамбургера на своей тарелке, когда в вагон-ресторан вошел Джо Кунц, местный коп. Время – десять минут второго, и в ресторане почти никого не было: пара чернорабочих с дровяного склада, заканчивающие свой ланч, и бармен Элиас, протиравший решетку гриля. Томас пока не решил, нанести ли ему визит Берте Дорнфельд или послать ее подальше.
К Томасу, сидевшему рядом со стойкой, подошел Кунц.
– Томас Джордах?
– Привет, Джо, – поздоровался с полицейским Том. Кунц заезжал в гараж пару раз в неделю, чтобы немного поболтать, при этом он всегда грозил своей отставкой, так как полицейским платили, по его мнению, очень мало.
– Ты признаешь, что ты Томас Джордах? – спросил Кунц с привычными командными нотками в голосе.
– Что происходит, Джо? – спросил его Томас.
– Я задаю тебе вопрос, сынок, – сказал Кунц, играя мышцами, которые, казалось, вот-вот порвут его мундир.
– Тебе хорошо известно, как меня зовут, – ответил Томас. – К чему эти глупые шутки?
– Пошли-ка лучше со мной, сынок, – приказал Кунц. – У меня есть ордер на твой арест. – Он схватил Тома за руку, чуть повыше локтя. Удивленный Элиас прекратил скрести свою решетку, а ребята с дровяного склада перестали есть. В ресторане установилась полная тишина.
– Я заказал кусок пирога и кофе, – объяснил копу Том. – И убери свои крюки для подвески мясных туш, понял?
– Сколько он должен тебе, Элиас? – крикнул Кунц, крепче сжимая железными пальцами руку Томаса.
– С кофе и пирогом или без них? – спросил Элиас.
– Без них.
– Семьдесят пять центов.
– Плати, сынок, и пошли со мной и без фокусов. – Он обычно производил чуть больше двадцати арестов в год и теперь очень старался наверстать упущенное.
– О’кей, о’кей, иду, – сказал Томас. Он выложил на стойку восемьдесят пять центов. – Но, ради Христа, не выворачивай мне руку!
Кунц быстро вывел его из вагона-ресторана. У шоссе с незаглушенным мотором стоял патрульный полицейский автомобиль, за рулем сидел напарник Джо, Пит Спинелли.
– Пит, – обратился к нему Томас, – скажи Джо, чтобы он отпустил меня.
– Заткнись, парень, – грубо оборвал его Спинелли.
Кунц затолкал Тома внутрь, на заднее сиденье, сел рядом, и патрульная машина рванула с места.
– Против тебя выдвинуто обвинение за преступление, преследуемое законом, – изнасилование, – сообщил сержант Хорват. – Обвинение выдвинуто под присягой. Я поставлю в известность твоего дядю. Он может нанять тебе адвоката. Уведите его, ребята! – приказал он Кунцу и Спинелли, державшим Тома за руки с обеих сторон. Они поволокли его в камеру. Томас посмотрел на часы. Двадцать минут третьего. Судя по всему, миссис Дорнфельд сегодня обойдется без него.
В камере был еще один заключенный – худощавый, оборванный мужчина лет пятидесяти. Он явно не брился с неделю. Его арестовали за браконьерство. Он хотел убить лося.
– Меня сажают за это вот уже двадцать третий раз, – объяснил он Томасу.
IV
Гарольд Джордах нервно ходил взад и вперед по перрону. Именно сегодня, как назло, поезд опаздывал. Его мучила изжога, и он с тревогой то и дело поглаживал себя по животу. Когда с ним происходит несчастье, это немедленно сказывается на работе желудка. С двух тридцати вчерашнего дня, когда ему позвонил сержант Хорват из местной тюрьмы, его преследовали неприятности. Ночью он не сомкнул глаз. Эльза рыдала всю ночь напролет, а между приступами, заикаясь, говорила, что теперь вся их семья опозорена навеки, что теперь она не посмеет показать и носа в городе, и каким же он был дураком – позволил этому дикому зверю поселиться в их доме! Вообще-то Эльза права, это нужно признать, – он и в самом деле был идиотом, но что он мог поделать со своим сердцем, оно у него доброе!..
В тот день, когда ему позвонил Аксель из Порт-Филипа, нужно было отказать ему в просьбе.
А этот негодяй Томас там, в тюрьме, наверняка развязал язык и, обезумев, признает все на свете, без стыда и совести, не испытывая никаких угрызений. Чем же все кончится, если он начнет болтать, как попугай? Этот маленький негодяй его ненавидит, – Гарольд прекрасно знал об этом. Кто же остановит его, заставит молчать? Ведь он там, в полиции, выложит всю правду: о талонах на горючее с «черного» рынка, «подержанных» автомобилях с коробкой передач, которые протянут не больше ста миль, о спекуляции новыми автомобилями в обход закона о контроле цен, о якобы капитальном ремонте клапанов и поршней в машинах, в которых в действительности не было никаких серьезных поломок, разве что загрязнился бензопровод. Даже о Клотильде. Стоило взять к себе в дом этого мальчишку, и он, Гарольд Джордах, стал, по существу, его заложником. Изжога все больше донимала его, – под ложечкой кололо, словно ножом. Хоть на вокзале было холодно и дул сильный ветер, но он вдруг начал потеть.
Оставалось только надеяться, что Аксель привезет с собой достаточно денег. И свидетельство о рождении. Он послал ему телеграмму с просьбой позвонить ему, ведь дома у Акселя не было телефона. Ну и времена, ну и нравы! Гарольд составил такой зловещий текст телеграммы, какой только смог, чтобы заставить Акселя позвонить ему немедленно, но, даже несмотря на эту уловку, немало удивился, когда в его доме наконец раздался звонок и он услыхал в трубке голос своего брата.
Из-за поворота послышался шум поезда, и он нервно отступил подальше от края платформы. В его теперешнем состоянии, не дай бог, произойдет сердечный приступ и он рухнет там, где стоит.
Поезд, замедлив ход, остановился, из него вышли несколько пассажиров и, поеживаясь на холодном ветру, поспешили к зданию вокзала. Акселя среди них он не заметил. Как это похоже на него – взвалить всю тяжесть возникшей проблемы на его, Гарольда, плечи и умыть руки. Какой из него отец, спрашивается? Он ни разу не написал ни ему, своему брату, ни Томасу с тех пор, как тот приехал в Элизиум. И мать тоже хороша, – эта костлявая, высокомерная дочь шлюхи. А двое других детей? Чего можно ждать от такой семейки?
И тут он увидел крупного мужчину в картузе и драповом, в пеструю клетку пальто. Тот, прихрамывая, медленно шел к нему по перрону. Аксель. Ну и вырядился, просто ужас! Гарольд порадовался, что сейчас уже темно и вокруг мало народу. По-видимому, он, Гарольд, спятил, когда жил в Порт-Филипе и пригласил Акселя поселиться в его доме.
– Ну вот, я здесь, – произнес Аксель. Он не подал брату руки.
– Хелло! – поздоровался Гарольд. – Я уже начал волноваться, приедешь ли ты вообще. Сколько денег ты привез?
– Пять тысяч долларов, – ответил Аксель.
– Думаю, этой суммы будет достаточно, – сказал Гарольд.
– Достаточно или недостаточно, не имеет значения, – тихо ответил Аксель. – Все равно, больше у меня нет.
«Как он постарел, – подумал Гарольд, – какой у него болезненный вид». Да и хромал он куда сильнее, чем прежде. Во всяком случае, так ему показалось.
Они вместе прошли через вокзал, подошли к машине Гарольда.
– Если ты хочешь увидеть Томми, – предупредил брата Гарольд, – то придется ждать до утра. После шести вечера туда никого не пускают.
– Не желаю я видеть этого сукина сына, – зло отрезал Аксель.
Гарольду показалось, что неприлично так называть собственного сына, тем более при таких обстоятельствах, но он промолчал.
– Ты обедал? – спросил он. – У Эльзы в холодильнике кое-что найдется.
– Не будем зря терять время, – ответил Аксель. – Кому я должен заплатить?
– Их отцу, Абрахаму Чейзу. Он – один из самых известных людей в городе. Твоему сыну всегда нравился кто-нибудь получше, – сказал обвиняющим тоном Гарольд, – фабричная девчонка его не устраивает.
– Он еврей? – поинтересовался Аксель, когда они садились в машину.
– Что ты сказал? – с раздражением спросил Гарольд. Не хватало еще только этого, подумал он. Если ко всему прочему Аксель окажется и нацистом, то на что рассчитывать? На чью помощь?
– С какой стати ему быть евреем?
– Его же зовут Абрахам, – ответил Аксель.
– Нет, конечно. Он – представитель одной из самых старинных семей в городе. Они владеют здесь практически всем. Тебе еще крупно повезет, если он согласится взять деньги.
– Да-а, – протянул Аксель. – Ничего себе, везение.
Гарольд выехал со стоянки и повел машину к дому Чейза, который находился в лучшей части города, рядом с домом самого Гарольда.
– Я говорил с ним по телефону, – объяснил Гарольд. – Сказал, что ты едешь. По телефону казалось, что он просто обезумел. Конечно, винить его за это никак нельзя. Представляешь, прийти в один прекрасный день домой и вдруг узнать, что дочь беременна! Какой удар! Но когда беременны обе! К тому же близнецы…
– Они не могут рассчитывать на оптовую скидку на свои подростковые одежды, как ты думаешь? – засмеялся Аксель. Смех его был похож на звон оловянного кувшина, когда им стучат по раковине. – Близнецы. У него выдался напряженный сексуальный сезон, у нашего Томаса, разве не так?
– Ты еще не знаешь и половины его похождений, – сообщил Гарольд. – С тех пор как он приехал сюда, избил с дюжину людей. – Конечно, все эти рассказы, прежде чем достигали слуха Гарольда, обрастали городскими сплетнями и были сильно преувеличены. – Приходится лишь удивляться, как это он не оказался за решеткой раньше. Все его здесь боятся. Стоит чему-то здесь случиться, как на него вешают всех собак. И это вполне естественно, учитывая его поведение. А кто больше всего от этого страдает? Мы с Эльзой.