В поля отправились толпой: впереди Туряга, в новой беленой рубахе, с решетом семени, с топором за поясом, за ним жена с корзиной яиц, следом прочие Ратиславичи, мужчины и все женщины, от старых бабок до девчонок. Мужчины несли семена в решетах, женщины – грабли. Сначала пришли на княжье льнище: начинать надлежало отсюда.
– Давай, скидавай портки! – смеясь, предложила мужу Вестислава, и все женщины вокруг поддержали ее одобрительными криками.
Туряга снял портки, завязал веревочками штанины, и Вестислава стала осторожно пересыпать в них льняное семя. В каждую штанину незаметно подложили по печеному яйцу. Три яйца закопали в борозды, чтобы подкормить землю, два дали съесть сеятелю, а потом принялись за дело. Туряга бросал семена, а Вестислава, идя за ним, заравнивала граблями борозды, чтобы не поклевали птицы. Прочие разошлись по своим льнищам и тоже принялись за работу: каждый большак съел два яйца, два‑три закапывались, потом выходил сеять, неся семена в завязанных портках.
Вечером, на закате солнца, все женщины и девушки снова собрались на княжеском льнище и встали в круг, живым кольцом охватывая свежезасеянные борозды.
– Уж мы сеяли, сеяли ленок! – запела Молигнева, и все подхватили за ней, держась за руки и двигаясь по кругу.
Уж мы сеяли, сеяли ленок,
Уж мы сеяли, приговаривали,
Черевьями приколачивали:
Ты удайся, удайся, ленок,
Тонок, долог, тонок, долог,
Бел‑волокнист!
– Мы пололи, пололи ленок! – опять запела Молигнева, наклоняясь и делая вид, будто дергает из борозды зловредные сорняки, молочай, хвощ и сурепку, что так мешают расти драгоценным стеблям.
– Мы пололи, пололи ленок! – пели за ней остальные, ясно помня, как болят руки от прополки, которой, увы, и в этом году не миновать. – Мы пололи, приговаривали…
– Уж мы рвали, мы рвали ленок… – Молигнева принялась показывать, будто дергает стебель, который так просто вытащить из земли, но так трудно разорвать.
– Уж мы рвали, приговаривали…
Одно за другим ратиславльские женщины показывали, как будут мочить лен, обмолачивать, трепать, чесать, прясть, пением и обрядовым танцем заклиная землю и дух растения все сделать как надо, как всегда, как заведено, чтобы по зиме были новые холсты, а потом – новые рубахи, убрусы, рушники. Даже маленькие девчонки прыгали и подпевали, запоминая порядок работ. Этот оборот повторялся уже тысячи раз и был неизменным, как сама смена времен года. Сеянье, прополка, дерганье, мятье, прядение – снова и снова, от весны через лето и осень к зимнему ткачеству – будто спицы годового колеса, круглого и бесконечного, как само время.
Потом уселись на меже и принялись есть все те же печеные яйца.
– Вот, девки, вам и приданое вырастет! – Любовида потрепала по голове племянницу, Золотаву.
Уже совсем скоро, на Ярилу Сильного, той предстояло впрыгнуть в поневу, что означало, что она созрела и стала взрослой, и потом в следующие три года усиленно готовить приданое.
– А кой‑кому уже и стараться незачем! – Ветлица метнула косой взгляд на Лютаву. – У них уже давным‑давно все готово, на три свадьбы хватит. Одна беда – жениха нет.
– Жених – не камешек, на берегу не подберешь! – засмеялась Обиляна.
– Тебе завидно, что ли? – Милодара, четырнадцатилетняя внучка Велетура, вскочила на ноги.
Это была не слишком красивая, но пылкая и бойкая девица; из всех многочисленных сестер она больше всех обожала Лютаву, горше всех плакала, когда ту увезли на Десну, и радовалась, когда та вернулась.
Ее горячность несколько удивила Лютаву. А Милодара знала, что Ветлица имеет в виду: между сестрами такие разговоры шли уже давно, с самого возвращения Лютавы от жениха.
– Да чему ж тут завидовать? – отозвалась одна из Богорадовых внучек, Светлава, подруга Ветлицы. – Да кабы меня до этаких лет замуж не взяли, я бы… утопилась бы от позора!
– Ну что ты на нее напустилась! – одернула ее Еленица, круглолицая рассудительная девушка. – Лютава – волхва, ее муж все равно что Велес сам.
– А если волхва, зачем из леса вернулась? Отпускали ее к жениху, а она назад приехала! Ну, пошла бы младшей женой, все лучше, чем колодой дубовой тут лежать, всех сестер позорить! Ей уже почти девятнадцать лет, а это… это же все равно что сто!
– Да ты сдурела, девка! – Лютава наконец опомнилась от удивления и вскочила. – Не слишком ли ты расхрабрилася! Один разочек тебя в Лады посадили, ты уж и думаешь, твой пирог краше всех упекся! Да я тебе сейчас косы повыдеру, ни один вдовец убогий на тебя не глянет!
Ишь чего удумала – позорить старшую сестру! Лютава так решительно подалась к смутьянке, протянув руку к ее распущенным волосам, что Ветлица взвизгнула и пустилась бежать по полю, взывая к матери о помощи; ее союзницы на всякий случай тоже вскочили и бросились наутек, провожаемые хохотом Милодары и прочих. Лютава, самая старшая, рослая и сильная, к тому же выросшая в лесу, могла поколотить трех таких, как Ветлица.
– Я знаю, знаю, что ей куд закрадный не дает замуж идти! – кричала та от дальнего края поля. – А пока она не выйдет, и нас не отдадут – пропадем все, поседеем в девках с ней заодно! Уж скорее бы отцы‑матери спихнули ее куда, чтоб у нас на дороге не лежала, колода замшелая!
– Да ну, молчи, молчи! – Тут уже и женщины замахали на нее руками. – Ступай домой!
Ветлица убежала, вслед за ней и прочие стали подниматься. Скорлупу от съеденных яиц старательно собрали и унесли с собой: считалось, что если ее растолочь помельче и добавить в корм курам, они будут лучше нестись. При этом женщины переглядывались и вздыхали: Ветлица‑то правду сказала. Лютава была старшей из нынешних ратиславльских «отдашных девок», и никакую из сестер нельзя было выдать замуж раньше, чем ее. Понятно, что повзрослевшие девушки, которым пришла пора, бесятся от мысли, что им мешает непонятная судьба старшей сестры, в чем они‑то никак не виноваты! Засидеться в девках – позор всему роду, а все из‑за нее одной!
– Да будут вам женихи, будут! – утешила младших Лютава по дороге домой. – Уже едут. Помяните мое слово: и недели не пройдет, как явятся. И уж эту злыдню я первой из дому спроважу, так ей и скажите! Она ведь от меня небось теперь по углам будет прятаться…
Но сама тайком хмурилась. Девичьи разговоры напомнили ей о деле, которое мысли о Лютомере и Огненной реке совсем было вытеснили из памяти. Ведунья Лесава обещала проводить ее к Старухе, той, что уж верно знает, где прячется ее загадочный жених. Но в уплату хочет, чтобы Лютава привезла в Чадославль девушку из своей дальней родни, Росалинку из Щедроводья. А ведь не оглянешься, как Купала настанет. Как бы ту Росалинку не умыкнул какой‑нибудь шустрый жених.
Но ничто на свете не могло сдвинуть Лютаву с места, пока не приедет Лютомер. Да и кто стал бы ее провожать? Без разрешения молодого князя родичи не отпустят ее из дому. И сама она никуда не могла уехать, пока не повидает брата в Яви и не убедится, что он жив и здоров.
В следующие дни продолжали сеять лен и коноплю. Но через три дня из дому на заре вышли только Лютава и еще несколько старших женщин. Выпали «худые росы» – мертвая вода. И скотине, и людям от нее один вред: кто прикоснется, по коже пойдут волдыри. Зато она хороша для промывки глубоких ран, для чего ее и собирают в этот день. Даже земля будто замерла от испуга: утро было ясное, но тихое‑тихое, ни ветерка. Лютава вышла на луг с кринкой и старым рушником, обутая в черевьи и с кожаными рукавицами за поясом. Расстелив рушник, она протягивала его по траве, пока не промокнет насквозь, а потом через рукавицы отжимала в кринку. Поодаль тем же делом занимались Обиляна, большухи Богони, Велетура и других.
– Эй! – вдруг окликнули от реки. – Кто из старших дома?
Лютава разогнулась: на реке стоял челнок, а в нем какой‑то молодец в старой, застиранной и посеревшей рубахе.
– Лютава! – воскликнул он, когда она повернулась. – Так ты и впрямь домой воротилась! А мы не верили!
– Остряйка! – Тут и Лютава его узнала. Несколько лет перед этим он ходил в бойниках Лютомеровой стаи и только два года назад вернулся домой и женился, судя по серому валяному колпаку. Жил он в дне пути вниз по Угре. – Ты здесь чего?
– Да дед прислал к вам. Гости едут! От Оки, говорят, нарочитый муж какой‑то и дружины с ним десятка два.
– От Оки? Это вятичи?
– Надо думать. К нам Борилка прибежал от Городиличей, а им весть принесли из Щедроводья. У них там не ведают, дома ли сам князь, а упредить надо.
– Далеко они?
– Денька на четыре отстают.
– Ох, спасибо! Давай двигай в городец, там сейчас Богорад за старшего. Ему все расскажешь.
Остряйка уплыл дальше, а Лютава снова занялась сбором «худой росы», но думала уже не об этом. Вот ведь напророчила жениха! Нарочитый муж из вятичей ехал сюда скорее всего по невесту. Вспомнил Святомер гостиловский, что его братаничу Ярогневу была обещана в жены дочь Вершины угрянского! Руки Лютавы в кожаных рукавицах‑голицах усердно выжимали мокрый рушник в кринку, а мысль напряженно работала. Что будет? Невесты обещанной у них нет! И Лютомера дома нет! Что говорить сватам – непонятно. Ох, опять на них с братом все шишки сейчас повалятся!
– От Оки? Это вятичи?
– Надо думать. К нам Борилка прибежал от Городиличей, а им весть принесли из Щедроводья. У них там не ведают, дома ли сам князь, а упредить надо.
– Далеко они?
– Денька на четыре отстают.
– Ох, спасибо! Давай двигай в городец, там сейчас Богорад за старшего. Ему все расскажешь.
Остряйка уплыл дальше, а Лютава снова занялась сбором «худой росы», но думала уже не об этом. Вот ведь напророчила жениха! Нарочитый муж из вятичей ехал сюда скорее всего по невесту. Вспомнил Святомер гостиловский, что его братаничу Ярогневу была обещана в жены дочь Вершины угрянского! Руки Лютавы в кожаных рукавицах‑голицах усердно выжимали мокрый рушник в кринку, а мысль напряженно работала. Что будет? Невесты обещанной у них нет! И Лютомера дома нет! Что говорить сватам – непонятно. Ох, опять на них с братом все шишки сейчас повалятся!
Когда роса подсохла и отроки погнали скотину на луг, Лютава вернулась в Ратиславль и застала всю старейшину в обчине. Там тоже легко сумели связать два конца и теперь обсуждали, как быть. Впрочем, спорить особенно было не о чем. Той невесты, Молинки, которую Ярогневу обещали, больше не было, и вернуть ее никак невозможно. Оставалось предложить ему другую – слава богам, девок много насеяно и много уродилось. Спорили только об одном: предложить жениху Лютаву как старшую или следующую за ней – Ветлицу.
– Вот и жених за тобой едет! – бросила Лютава смутьянке, завидев ее в стайке девок. – А ты уж вся обстрадалась!
– Тебя отдадут! – насупясь, ответила Ветлица. – Этого‑то хоть жениха не проворонь… – пробормотала она, когда Лютава уже прошла.
– А лучше бы в городец их не пускать! – заметил осторожный Светодар, младший брат Велетура. – Кабы не огневались, что девки обещанной нету.
Ратиславичи согласно закивали.
– И мужиков бы собрать, да только все пашут! – добавил Богорад, у которого и самого все младшие домочадцы были на полях. – Только надо гонцов разослать, пусть изготовятся и знака ждут, если что.
Позвали Лютаву и велели идти к Острову: передать волкам, оставшимся дома под руководством Славяты, чтобы разнесли эту весть по волости и сами были наготове. Заодно решили предложить вятичам остановиться в избах стаи, из которых три стояли пустыми. Повздыхали, что нет дома князя, который, собственно, и заварил эту кашу. На том согласились и стали ждать.
* * *
Скотину в эти дни гоняли на дальние луговины, чтобы не бросалась в глаза, а ворота Ратиславля держали закрытыми. Когда три лодьи вятичей показались на реке, все было готово к встрече, вооруженные бойники Славяты ждали на отмели, у конца тропы: они уже два дня ночевали на ближней луговине, опасаясь, что гости приедут раньше ожидаемого. С ними стояли и старейшины Ратиславля: Богорад с двумя сыновьями и Ратислав. Поодаль, на лугах и у опушек, тоже виднелись люди: отцы окрестных весей прислали своих посмотреть, как дело пойдет.
Как и предупреждали гонцы, вятичей было десятка два. Среди белых рубах гребцов выделялись яркие одежды троих: двое были бородатые мужи, один – парень. Но обнаружилось нечто, о чем не предупреждали: в одной из лодий сидела женщина, с головы до ног закутанная в белую паволоку.
– Кого это они привезли? – изумился Ратислав, первым ее заметивший. – Мы думали, они к нам по невесту, а они уже с девицей!
– Это он, Ярогнев, Рудомеров сын, – одновременно обернулся к ним Борослав, видевший Ярко в прошлом году. – Вон сидит, нарядный такой.
Лютава, вместе с прочими смотревшая с берега, тоже сразу узнала Ярко. На нем был светло‑зеленый хазарский кафтан, на груди украшенный поперечно нашитыми полосками красного шелка, а на рукавах и подоле – другим шелком, с крупным красно‑желтым узором. Двое мужчин, возглавлявших другие лодьи, были одеты в похожие кафтаны, видимо, из добычи.
– Ох ты! – заговорили вокруг. – Чисто хазаре!
– Каган хазарский! Видать, всех победил, такую добычу взял!
– И портки никак с самого кагана стянули! – хмыкнул Туряга.
В это время Ярко поднял голову и окинул взглядом берег. Будто искал кого‑то. У Лютавы дрогнуло сердце: она знала, кого он искал. Как знала и то, что искомого он не найдет…
При виде женщины в лодье, закутанной, как невеста по пути к жениху – полгода назад она сама путешествовала точно так же, – Лютава тоже сперва удивилась, но после сообразила, кто это может быть. Гордяна! Иначе Гордемила Рудомеровна, дочь покойного князя Рудомера и вдовой княгини Чернавы, родная сестра княжича Ярко. Прошлым летом сам Святомер предлагал ее в жены Лютомеру; тогда еще не имея намерения жениться, тот согласился лишь для вида, чтобы иметь возможность хитростью увезти вместо невесты свою сестру Молинку. Разумно было предположить, что, обнаружив обман, Святомер посчитает и себя свободным от обещаний. И то, что невесту все же привезли, выглядело очень странно. Или до вятичей дошла весть о том, что Лютомер стал князем, и они посчитали, что теперь‑то жена ему необходима?
Но гадать не было смысла: вот‑вот все выяснится.
Старейшины Ратиславля стояли на краю отмели, бойники расположились по сторонам, давая понять, что городец под защитой, но готов приветливо встретить мирных гостей. Еще подъезжая, Ярко искал взглядом знакомые лица, но никого не нашел и был вынужден сосредоточить внимание на Богораде и Ратиславе.
Лодьи подошли к берегу. Кто‑то из гребцов выпрыгнул, придержал нос, давая возможность выбраться старейшинам.
– Здоровы будьте, люди добрые! – Один из старших с достоинством поклонился.
Это был очень высокий, грузный мужик, еще не слишком старый, с розовым лицом, где выделялись морщины и мешки под глазами, придававшие ему усталый вид. Реденькая рыжевато‑седая бороденка едва доставала до груди, что, впрочем, оставляло на виду синюю шелковую отделку темно‑красного шерстяного кафтана.
– Это ли Ратиславль, здесь ли живет князь угрянский Вершислав?
– И ты будь здоров! – с важностью ответил Богорад. – Это Ратиславль, а князь наш ныне – Лютомер Вершиславич.
– Лютомер? – Вятичи переглянулись. – Князь Вершислав умер?
– К дедам ушел.
– Но где же Лютомер? – воскликнул Ярко.
– Дома не случилось его, – сдержанно сказал Велетур, не торопясь рассказывать, как далеко отсюда находится нынешний князь. – За него старший над нами родич его Богорад. Кто вы, мужи?
– Мы родом с Оки‑реки. Я – Начеслав, Огнеславов сын, из рода Святомера Старого. Вот это – сват мой Живорад, Богумилов сын. А это – племянник наш общий, Ярогнев, сын князя Рудомера покойного и Чернавы, Богумиловой дочери. Князь вятичей, – со сдержанной гордостью добавил говоривший.
– Князь вятичей? – Братомер и Ратислав в изумлении воззрились на Ярко. – Так, значит, князь Святомер…
– Тоже к дедам отправился, – подтвердил Живорад, и тут угряне заметили, что на троих знатных гостях «печальные» пояса, какие носят после смерти родича. – А братанич его Ярогнев, сын старшей ветви рода Святомера Старого, теперь наследство свое принимает. А к вам мы приехали ради мира и дружбы.
– Будьте нашими гостями! – Богорад поклонился и указал на ворота. – Гость в дом – сам Велес в нем.
Началась обычная суета: топили баню, женщины готовили угощение и накрывали стол в обчине. Ратислав договорился с Начеславом, что его с родичами поместят в городце, а большую часть дружины отведут на ночь в избы на Острове.
Девицам было незачем лезть на глаза чужакам, поэтому Лютава, не приближаясь, украдкой наблюдала за Ярко. Она видела, что он кого‑то ищет глазами среди женских фигур, не находит и снова ищет…
Однако ей тоже досталась забота: вместе с мужчинами в городец вошла и девушка, закутанная в белое покрывало.
– Вот невеста князя вашего. – Начеслав указал на нее. – Принимайте. Прошлым летом обручился он с Рудомеровой дочерью, хотели мы осенью невесту привезти, да не сложилось…
Старейшины Ратиславля переглянулись в недоумении: никто не знал, как быть. Иные не шутя верили, что молодой князь отправился прямиком в Занебесье и привезет им в княгини младшую из вещих вил. Но все знали, что если с вилой Лютомер не справится и она одержит верх, ему не понадобится вовсе никакой земной жены. Так или иначе, еще одна невеста княжьего рода оказалась весьма некстати, о ней даже этого старейшины без Лютомера не знали наверняка.
– Примем, примем! – успокоила послов княгиня Обиляна и первой подошла к закутанной девушке. – Без приюта уж не оставим. Идем со мной, девица, я тебя и в баню отведу, и покормлю, и спать уложу.
Обиляна увела нежданную гостью к себе в избу, куда немедленно сбежались почти все ратиславльские девки. Но их хозяйка выпроводила, оставила только Лютаву, которая уже была Гордяне знакома.
– А где Молинка? – спросила та, как только с нее сняли паволоку и она смогла оглядеться.